Выбранные места из дневников 70-х годов - Владимир Крупин

Помню, как у пивной мужик пел этот куплет и смеялся. Пел, слезы текут, а зубы скалит. Тешил народ. Реагировали по-разному: мужики хмурились, сопляки смеялись.

Войну надо насильно вспоминать до тех пор, пока нечем будет воевать.

Мелкая вспашка — бракодельство. Уж лучше поменьше вспахать. А то получается специалист, видящий чужие огрехи и даже советующий, как их устранить, а сам не покажет качество.

Трусость моя мне очевидна. Посмотрю на себя, хватит ли храбрости уйти из издательства. Ведь надо, ведь к горлу подступило. Жизнь одна.

Ишь какие истины. Не от большого ума.

Написал Ширикову длинно и путано, желая всего хорошего, но сам-то понимаю, что он должен пройти через всё, через что я прошел. Он счастливее намного — у него в 29 лет книга, у меня (да и будет ли?) — в 32.

23/VI. Смотрел, как расхватывают с лотка путеводители по областям СССР. Все шло с ходу, кроме туристской карты по Кировской области. Это обидело только в первую минуту, а потом обрадовало. Простенькая книжка “Дорогами земли Вятской” тоже не шла. Ну и хорошо. Пусть подольше не едут ко мне. А я — москвич по прописке — помню о Вятке ежедневно.

“Нет ничего темнее Вятки и истории ее в русской истории”, - сказал Костомаров. Это из той же книжки. Я уверен, что нигде, кроме Вятской земли, я не мог появиться. Или там — или нигде и никогда.

В рассказе надо то, ради чего сел за рассказ, вгонять в первые фразы, чтобы дальше повыситься или перестать. Исполнение должно перерасти замысел.

27/VI. Чем я занимался в жизни? Что первое помню?

Кажется, игру в землерезку? Но играю я или смотрю на игру? Это важно — землерезка не так проста, чтоб ею заняться в два года. Наверное, все-таки смотрю со стороны. Вообще, мои воспоминания как бы со стороны. А ведь был деятелем, глотку драл со всех трибун, организовывал большие дела, участвовал (и активно!) в сотнях выборных органов. Куда все ушло? Видно, писателю самому, что бы там ни говорили, полезнее отстраняться, так виднее, самопознание не идет от собственной деятельности, оно в анализе, анализ в сравнении, а выводы из опытов. Сам-то не сможешь проделать сотню опытов, а видеть их можно тысячи, тут же представляя себя участником.

Так, значит, землерезка? Круг на земле, его делят на клинья. Более ловкий выживает соперников из круга, броском втыкая нож в чужую землю и отхватывая всё новые куски.

Символично — я помню, как захватывают землю, и в это время во двор идет сосед. Он пришел с войны.

Или, может быть, первое воспоминание — это лебеда. Это сестра моя и я в огороде. Сестре велели набрать лебеды для обеда и, видимо, наказали заодно водиться со мной. Она отшвыркивает лебеду. Ладони у нее зеленые. Но про цвет я домысливаю.

Может быть, крапива. Тоже сестра. Только руки в перчатках. Ножницами стрижет молодую крапиву. Тоже для еды. Крапиву и лебеду варили, заливали молоком.

Может быть, конюховская. Конюхи дразнят меня невестой и хохочут. Оказывается, я выбрал в невесты, но кого? Тут я путаюсь.

Рассказанное мне: я увидел самолет, следил за ним, потом передразнил его полет, звук, поворот через крыло.

Картина целого уходит — туман. А может, ангелы сократили воспоминания, их так много. Чем я занимался? Какие работы делал?

Сначала: караулил машину. Газген. 11 лет. На машине уезжали на Усть-Лобань, бросали машину на меня, сами уплывали на ту сторону.

Лет с 12 до 14 дежурство летом на пожарной вышке лесоохраны. Бинокль, одиночество. Долг. Мимо — дорога на реку. Друзья бегут купаться, мне нельзя, Смотрел, как в микроскоп, на кожу пальцев рук. Наводил астролябию на дымы в далеких лесах за рекой.

В то же время — колол чурку (березовую) для газогенераторов.

Позднее (лет в 13) обивал дранкой помещения райисполкома.

Тогда же — кирпичный завод, пилка, колка дров для печей обжига. Тачки с глиной.

Эти работы, конечно, были в летнее время. Зимой — воскресники. Навоз на поля, чистка овощехранилищ, весной — посадка деревьев, прополка. Осенью в школах каждый год — сентябрь в колхозах. Картошка, картошка, картошка, теребление льна, околот, комбайны (стояли на копнителях) и т. д.

После 9-го класса, 14 лет. Помощник комбайнера. Сначала в Кильмези, затем у дяди в Аргыже. Прицепной комбайн, затем самоходный.

Тогда же, позднее, — грузчик в лесу. После 10-го класса — снова комбайн, далее газета, далее слесарь-фрезеровщик, начальник пионерлагеря, армия, в институте грузчик на ткацкой фабрике, рабочий колбасного завода, литсотрудник многотиражки.

Работ, конечно, было куда больше, чем перечислено: копание земли, погрузка и круглого (катить), и плоского (таскать), пастьба. О ежегодных сенокосах и заготовке дров можно не писать. Также чистка хлева, поливка и прополка. Доставание из глубокого колодца воды. А в армии-то сколько переработано!

В общем, не так мало. В год перебирал много. Потом, как подсекло. Три года — телевидение, сейчас — третий год издательство. Жизнь поскользила по инерции. И не остановишься, а если оглядываешься, то едешь спиной.

Меня не оставляет чувство (это хорошее чувство), что мог бы с успехом (большим) работать физически. И был бы любим артелью.

Но куда делась уверенность, ведь я всегда был закоперщиком?

Это от писательства. Слава Богу, я читаю хороших писателей и о них и вижу, что нахожусь на правильном пути. “Он в сомнениях к себе”.

Я перебирал физические работы. Интеллигентских будет побольше, но не по количеству, а по срокам затраченного времени.

Пустое я делаю — перебираю старое. Но что делать? Новое не идет.

Если мне удастся написать то, что рисуется в рассказе (а он пошел на маленькую повесть), то год не будет прожит зря.

Как близок мне Астафьев, кто бы знал!

Ночь. Маленькая ночная серенада Моцарта. Спать! Не усну ведь. Но и писать не встану. Ох, да и только.

11 июля. Вчера день с Тендряковым. Хороший день. Он так же хранит рисунки своей Маши, как и я Кати.

Читал он мне вслух о дурочке Паране. Рассказ настолько сильный, что глупо его пересказывать. Гуляли далеко. О переключении психики и приспособленности, о Твардовском, о Констебле и Родене, о Сомове, о грибах, о политике, обо всем другом.

Большой, задеваемый мелочами человек. Натура сильная, ум непокорный.

Сегодня день сидел безвылазно. Молчание. Правда, маленький рассказик есть, для смеха. Их накопилось штук 12–16, пора куда-то послать. Книгу мою все держат и держат. Уж хоть бы не издевались. Снова читать. Исчитали уже всю, раздели догола.