Траектория чуда - Аркадий Гендер

— Как-к-кую Люсю Зайцеву? — все-таки удалось в результате, деланно заикаясь, выкрутиться мне.

— Ну ту, Кенийскую, — раздражаясь моей несообразительности, недовольно ответила Галина.

— Плохо, говорят, когда не знаешь, да еще и подзабудешь, — назидательно проговорил я, глядя на жену ясным взором. — Я никогда не видел твоей Люси Зайцевой.

— Она такая же моя, как и твоя, — отрезала Галина. — Во-первых, откуда мне знать, что ты не встречался с нею, когда носился, как с писаной торбой, со своей Жанной по делам ее муженька, а, во-вторых, даже если ты ее никогда не встречал, это не мешает тебе помнить о ее существовании, верно? Я ведь именно так спросила? Не надо разговаривать со мной, как с дурой!

Ого! Комнатная комфортная температура резко поднялась до точки кипения. Я счел за благо спустить пар, пока не рвануло:

— Ну конечно, Галь, в этом смысле помню, — прекратил ехидничать я, тем более, что результат был достигнут — в компрометирующих контактах с Люсей Зайцевой ни уличен, ни даже заподозрен я явно не был. — Так что с ней?

— Я уже не помню! — соглашаясь на примирение, смешно вскинула брови Галина, и мы рассмеялись. — Да, так вот. Я сегодня встретила Люсю в метро, вернее, увидела ее издалека. Слушай, она так похудела!

— М-да? — промычал, обозначая интерес к этой вечной Галининой заморочке с похуданием, я. На самом деле я соображал, с какой тележкой Люся могла рассекать сегодня по метро, и что делала в метро моя жена Галина, которая в любую точку, находящуюся внутри круга ее жизнедеятельности, ездила на автобусе, так как подземку не переносила напрочь, страдая легкой формой клаустрофобии. Наконец до меня дошло, что речь шла о супермаркете Метро, который недавно открылся на Ярославке у Северянинского моста. Ну да, от нас — относительно недалеко, но что там было делать Люсе? Она же живет где-то напротив Павелецкого, как-то раз уже давно мы с Жанной ее туда подвозили. Ну да, старый, наполовину отселенный дом-колодец в глубине Татарских переулков. Или нет? А, там живет, или, вернее, жила ее мать — разбитая параличом старуха, недавно, вроде, умершая. Правильно, Люся живет на Проспекте Мира рядом с Алексеевской. В самом начале, когда я еще не снял для встреч с Жанной квартиру на Коломенской, мы ведь даже были с нею там, то есть, не просто были, а резвились вовсю, просто я не знал, что это Люсина квартира, а сказала мне об этом Жанна много позже, когда самой Люсе понадобилась для аналогичных целей наша съемная хата, и Жанна просила у меня для подруги ключи от нее. Или это все-таки не ее квартира? Год прошел, я уж и не помню. Да какая разница! Интересна мне эта Люся? Меня Жанна с ней одно время достала, а теперь еще и жена родная!

Тем временем Галина откуда-то извлекла альбом с фотографиями и принялась яростно его листать.

— Вот, посмотри, какая она была! — победоносно воскликнула Галина, тыча мне в нос пыльный альбом.

Я посмотрел. На снимке Галина, Жанна и Люся сидели за столом, закутанные в белые махровые полотенца, видимо, после сауны, так как такие же белые полотенечные тюрбаны были накручены на их головы, а перед каждой стояло по открытой бутылке Хейнекена. Подружки, блин! Да, на самом деле — семь лет назад Люся была не просто упитанной, а просто толстенной бамбарой-чуфарой с помидорными щеками и двумя подбородками, гораздо обширнее тоже не самой худой в то время сидящей рядом с ней Галины.

— Как раз в тот день после бани мы взвешивались, — продолжила жена. — Я тогда весила семьдесят пять, Жанка — пятьдесят семь, а Люся — восемьдесят восемь!

— Ну и что? — разыграл равнодушие я, на самом деле поражаясь тому, что Жанна за последние семь лет не поправилась ни на грамм. Не то, что Галина, которая могла фанатично сидеть месяц на какой-нибудь новомодной диете, изнемогая от голода, а потом, сбросив килограмм пять, за неделю наесть все обратно.

— Может, спать, дорогая? — предложил я, и Галина кивнула, со вздохом захлопывая альбом.

Мы улеглись в постель и уже как-то привычно повернулись друг к другу спиной.

— Спокойной ночи, милая, — попрощался с женой я.

— Завтра на дачу? — спросила меня в ответ милая.

— Угу, — утвердительно промычал я, проваливаясь в объятия Морфея.

Пожелала ли мне Галина спокойной ночи, я уже не услышал.

Глава 4. Тетка Эльмира.

Суббота, утро

Как ни рано обычно в день отъезда на любимую дачу встает и начинает хлопотливо собираться Галина, но тетка Эльмира позвонила еще раньше. Еще не было восьми, как сонную тишину субботнего утра разорвало телефонное блеяние. "Черт, надо было выключить проклятого на ночь", — подумал я, в сомнамбулическом состоянии подплетаясь к телефону и снимая трубку.

— Глеб, мальчик, это я, — услышал я бодрое контральто любимой тетушки. — Как хорошо, что ты еще дома.

Тетка явно заблуждалась в отношении моего рабочего графика, очевидно, полагая, что я работаю, как пахарь в поле, с петухов и до упора. Я не стал ее разубеждать.

— Да, тетя Эля, — протирая глаза, поприветствовал я ее в отместку за прерванный сон, — тетка терпеть не могла, когда ее имя сокращали.

— Какие у тебя сегодня планы, нам с тобой в три часа нужно быть на Димитрова, и не называй меня тетей Элей — совершенно слитно и с безаппеляционностью школьного учителя, разговаривающего с неразумными учениками, заявила тетушка.

В этой фразе — вся она.

— Здравствуй, тетя Эльмира, — поправился я. — Вообще-то сегодня суббота, выходной, мы уезжаем на дачу. А какие коврижки раздают сегодня в три на Якиманке, что там надо быть?

— Вы что с Галиной, не общаетесь? — продолжила тетушка. — Я вчера битый час растолковывала ей, что завтра, то есть уже сегодня, ровно в пятнадцать часов нам надо быть на Димитрова (тетка упорно не хотела употреблять новых, в смысле старых названий московских улиц), где находится юридическая фирма, занимающаяся нашими делами, я тебе сто раз говорила об этом, мальчик мой.

Я вспомнил. Да, юридическая фирма. Но что делать там в субботу, оставалось неясным. Все уважающие себя юридические фирмы по субботам отдыхают. Но Галина-то хороша! Получалось, что тетка четко ей объяснила, что мне надо сегодня где-то быть, а хитрюга Галина выманила у меня обещание ехать сегодня на дачу. Черт, баба есть баба!

— Теть Эльмир, а тебе не странно, что в субботу, — начал было пытаться развести тетку я.

— Ничего странного, просто по счастливому стечению обстоятельств в Москве находится представитель швейцарской адвокатской конторы, которая занимается нашим наследством, и он сам настоял на встрече сегодня, потому, что завтра он улетает.

— Постой, что за "наше наследство", — недоуменно спросил я, одновременно навострив как-то уши.

— Я тебе не говорила? — изумилась тетка, но тут же меня простила: — Ну ладно. Если все так, как я планирую, то ты являешься наследником крупного состояния из Америки.

— Прости, насколько крупного? — съязвил я.

— Несколько мильёнов, — совершенно спокойно ответила тетушка.

Тут совершенно необходимо буквально сказать буквально пару слов о моей тетке Эльмире, хотя, несомненно, ее фигура заслуживает куда более подробного описания, чем возможно сделать на страницах этой книги. Возможно даже, что кто-нибудь когда-нибудь вообще напишет про нее отдельную книгу, потому что Эльмира Всеволодовна Чайковская, в девичестве Неказуева, старшая сестра моего покойного бати, царствие ему небесное, безусловно, личность в высшей степени неординарная, а жизнь прожила, мягко сказать, небезынтересную. В 47-м, когда забрали ее отца, моего деда Всеволода Владимировича, она, тогда пятнадцатилетняя девчонка, осталась одна с семилетним братом на руках. Правда, нашлась очень дальняя родня матери, приютили, но и только. Люди рисковали уже тем, что взяли детей репрессированного к себе, а не отдали в детдом, как предлагали представители компетентных во всех вопросах органов. Так что, как говорится, и на том спасибо. Жили родственники тесно и бедно. Вопрос, как прокормить и во что одеть себя и брата, Эльмира была вынуждена решать сама. Маленький Аркаша как раз пошел в первый класс, а она закончила восьмилетку. Эльмира мечтала учиться дальше, и через два года поступать в МГУ на инъяз, потому, что с самого детства мечтала в оригинале прочитать своего любимого Дон Кихота. Но она оставила школу, пошла работать и только в двадцать лет поступила на заочное отделение. Все годы, пока младший брат не окончил школу и не стал зарабатывать сам, Эльмира впахивала сначала на Парижской коммуне, потом на Красном Октябре, а по вечерам штудировала иностранные языки, русскую и зарубежную литературу, а также работы классиков марксизма-ленинизма, без чего о вузовском дипломе в те годы нельзя было и мечтать. Последнее давалось ей тяжелее всего. Потом она шутила, что имя ей дали не со смыслом, а с "антисмыслом".