Партия в преферанс - Татьяна Моспан

— Плачь больше, — карта, она слезу любит, — съехидничал Славик, но предложение Кости поддержал. — Действительно, пора ещё пропустить по одной.

Ладынин выигрывал, а потому был настроен благодушно.

— Помнишь, песенку преферансиста, — спросил он на кухне, обращаясь к Николаю, — которую мы пели в институте студентами?

— Нет.

— Ну как же, сессия на носу, а мы ночи напролет в общаге в картишки режемся. Предмет сдавать приходишь, а глаза красные. Говоришь, над книгами ослеп.

— Какая песня-то? — заинтересовавшись, спросил Костыль.

— «Наша мама — дама треф…» — начал Вадим.

— А, знаю, — оживился Костыль.

Он потянулся к гитаре.

Наша мама — дама треф,Папа — туз пиковый.День и ночь мы пилим префПо копейке новой.

Костыль, верно схватив нехитрый мотивчик, с упоением наигрывал на гитаре.

— Веселое было времечко, — Вадим отстукивал мелодию на столе. — А вот эту знаешь? «А жить ещё две недели…»

— Спрашиваешь, — обиделся Костя. — Как говорится, мы все учились по-немногу.

Он стал напевать:

А жить ещё две недели,Работы — на десять лет,Но я докажу на деле,На что способен аскет!

— Слушай, а ты что заканчивал? — не удержался от вопроса Вадим.

Веселая улыбка сползла с лица Шигина.

— Да… — начал он, — не закончил я высшее учебное заведение. Так получилось. Ну и хрен с ним! — Он грубо выругался, не закусывая, опрокинул рюмку водки и сморщился то ли от водки, то ли от неприятных воспоминаний…

Исчезнувший на короткое время Славик снова возник на кухне:

— Ладно, заканчивайте со студенческим фольклером, карты заждались.

Он придержал Вадима за руку.

— Кончай ты с этими расспросами. Костяныча с четвертого курса института выперли с волчьим билетом, статью на него повесили, понял? А ты пристал, как прокурор, душу травишь, где да что. Он и так пьет сверх меры. Сломали парня.

— Извини, старик, — искренне огорчился Ладынин, — не в курсе.

Игра продолжалась.

По-прежнему впереди был Вадим. Николай потихоньку к нему подтягивался. Славик немного проигрывал.

— Вот тебе и бубны — люди умны, — приговаривал он, отмечая на «елочке» сыгранные партии.

Славик, обычно игравший спокойно, нервничал и делал непростительные промахи. Сидя на сдаче, он часто выходил курить на кухню, унося с собой телефон.

Костылю в этот вечер явно не везло.

— А ещё говорят, первому кону не верь, первому выигрышу не радуйся, — кривился он. — Вот тебе хрен! Уж как сначала не повезет, так на родной сестре триппер схватишь.

Он тоже много курил. Несколько раз поразмяться выходил из-за стола и Вадим.

Еще дважды в процессе игры партнеры прикладывались к бутылке. Речь становилась все энергичнее.

— Твою ж мамашу! — кипятился Костыль. — На пиках вся Москва играет, а я без двух остался. В прикупе фунт дыма, да ещё и козыри на одной лапе.

— Не со своего хода бывает, — посочувствовал Славик. — Не переживай, не корову проигрываешь.

Доронькин тоже был недоволен.

— Это называется, что такое не везет, и как с ним бороться. На семерике марьяж ухлопали, и остался без одной.

Николай посочувствовал ему:

— Перезаложился, ведь знаешь, что не со своего хода не рискуй!

Шигин пьяными глазами смотрел на Ладынина:

— Везет тебе, Вадим, мизер сыграл, а мог бы две взятки получить.

— Какое там «везет», — возразил Ладынин. — Прикуп не в жилу: туз и маленькая к чистой масти. Я-то ждал прокладку к одному из вальтов с семеркой, но увы.

Вадим пил наравне со всеми, но оставался почти трезвым.

— А вы, други мои, сами виноваты, — продолжал рассуждать он, — не угадали снос. Я выигрывал, решил подсесть, чтобы вам не обидно было, вот и пошел на авантюру.

— Знаем мы, какой ты благодетель, — громко икнул Костыль, — всех обыграл.

— Пока не всех, а одного тебя, — отпарировал Вадим.

В голове Николая приятно шумело. Он комфортно себя чувствовал в этой среде с непременными разговорами, сетованиями, разбирательствами и анекдотами.

— Журналисты совсем обалдели, — говорил Ладынин. — Тут открываю газету и на первой полосе читаю: «В результате беспорядочной стрельбы убили известного бизнесмена, владельца крупной фирмы „Магнолия“, и его компаньона». Какая же это беспорядочная стрельба? Очень даже прицельная, если такой результат в итоге.

— Не говори, — согласился Славик. — Совсем нас за лохов держат. Просто так никого не убивают.

— …Возвращаюсь я, значит, со службы, тогда ещё на работу ходил, — рассказывал Шигин. — Платили немного.

— Жить будешь, а любить не захочешь, — встрял Славик.

— Да какое там — любить, копейки получал. Иду по проспекту Мира, а там палаток разных — до черта. Тогда, в начале девяностых, народ прямо-таки очумел с этими палатками. Я тоже глаза пялю на импортную продукцию. Вдруг, смотрю, член искусственный продается.

— Большой? — осведомился Доронькин.

— Нормальный. И главное, цена у него, как сейчас помню — 1832 рубля. Ровно столько, сколько мне платят в моей конторе. Ну, до рубля! Я обалдел, а потом задумался: что же это я получаю за свою работу — …уй?! И так мне обидно стало.

— Прямо вместо анекдота рассказывать можно, — засмеялся Вадим.

— Уволился я потом из той конторы, — вздохнул Костыль.

Николай вышел ненадолго в ванную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой, а вернувшись, услышал, как Славик и Костя о чем-то спорят. К игре в преферанс это не имело никакого отношения.

— Говорю тебе ещё раз, — раздался резкий, уверенный в собственной правоте голос Славика. — В золотом царском червонце — 7,74 грамма чистого золота.

— Нет, — упрямо замотал головой пьяный Костыль.

— Что — нет? — не выдержав, заорал Славик. — Не путай Божий дар с яичницей.

Костыль забормотал что-то неразборчивое для непосвященных, но прекрасно понятое Славиком.

— Я говорю про монеты Николаевской реформы 1895–1898 годов, — уверенно заговорил Доронькин. — Общий вес монеты — 8,4 грамма или 8,6 в зависимости от года выпуска. А если брать вес драгметалла в чистоте, то это будет 7, 74234 грамма, — процитировал Славик по памяти. — В пятирублевике, соответственно 3, 87117 грамма презренного металла, как у нас до недавнего времени любили его называть. Уж я николаевских червонцев столько в свое время перепродал, что эти цифры намертво в память врезались.

— А, ну так… — начал Костя, но Доронькин перебил его.

— Ну, ну …ер гну. С кем спорить вздумал!

Костыль, чтобы легче переварить собственное поражение, хлопнул ещё рюмку.

— …Научи свою маму в бутылку писать! — продолжал бушевать Доронькин.

Николай, едва услышал этот разговор, обомлел.

Сегодня он несколько раз подумывал о том, что хорошо бы навести Славика на разговор про золотые монеты. Весь вечер искал удобного момента, но не решался заговорить. Сейчас как раз представился такой случай.

— А сколько, к примеру, может сейчас стоить николаевский червонец? — небрежно спросил Николай.

Оба замолчавших спорщика уставились на Першина.

Костыль беспечно захлопал глазами.

— Тебе-то это зачем, или тоже хочешь знатоком заделаться?

— Да так просто, интересно, — скованно ответил Першин. Он был уже не рад, что ввязался в разговор.

— А может, у тебя звонкая монета завелась? — Костыль засмеялся, довольный своей шуткой.

Он отвернулся и отошел в сторону, а через минуту и вовсе забыл про неожиданный вопрос Николая. Делать ему, что ли, нечего, как про всякую глупость думать?

На вопрос Першина ответил Доронькин:

— Цена золотого царского червонца колеблется от восьмидесяти до ста долларов.

Николай не заметил, как при этих словах посерьезнел Вадим. Его глаза буквально впились в лицо Першина.

— Антикварной ценности монеты не представляют, — продолжал пояснять Доронькин. — Сейчас, к сожалению, их цена снизилась. В 95-м году, я тогда как раз занимался этими делами, стоимость составляла 104–112 доллларов за штуку.

Славик говорил спокойно, небрежно, но Николай почему-то смутился и поперхнулся.

— Будь здоров, не кашляй, — Вадим, неприметно стоявший в стороне и не пропустивший ни единого слова из разговора, стал колотить Славика по спине.

— Хватит, хватит! — сквозь брызнувшие слезы взмолился тот. — Душу вышибешь, дьявол!

Игра подходила к концу. Доронькина она больше не занимала. Куда подевалась эта сучка, почему до сих пор нет звонка? Может, случились непредвиденные обстоятельства? Что, что там могло случиться?! В любом случае она должна позвонить. Оставшееся время он лихорадочно соображал, что делать. Прекрасно задуманная комбинация валилась, как карточный домик. Надо немедленно что-то предпринять, а он сидит тут и как ни в чем не бывало в картишки дуется.