Учителю — с любовью - Эдвард Брейтуэйт

Пластинки убрали, и директор представил всей школе меня. Он просто сказал, что я — новый учитель мистер Брейтуэйт, буду вести уроки в старшем классе и он не сомневается, что ученики примут меня радушно.

Мы вернулись в класс. Я постоял немного перед столом, подождал, пока все рассядутся, потом сказал:

— Как зовут меня, вы уже знаете, скоро и я узнаю всех вас, но на это уйдет какое-то время, и поначалу мне придется обращаться к вам с помощью жестов или как-то еще. Пожалуйста, не обижайтесь, надеюсь, возражать вы не будете. — Я постарался, чтобы голос звучал как можно мягче. — Я совсем не знаю ни вас, ни ваших возможностей, и начинать знакомство придется с нуля. Сначала я попрошу каждого из вас почитать. Когда я назову фамилию, пожалуйста, прочтите вслух любой отрывок из любого вашего учебника.

Я сел, открыл журнал и назвал первую мелькнувшую фамилию:

 — Палмер, будьте любезны, почитайте нам что-нибудь.

Все головы повернулись в одну сторону. Я посмотрел туда же и выяснил, что Палмер — это краснощекий парень с мощной шеей, тусклыми глазами и очень большой с коротким ежиком головой.

 — Встаньте, пожалуйста.

Он нерешительно огляделся, потом встал и начал медленно, с запинками, читать.

 — Спасибо, Палмер, достаточно. А теперь пусть почитает Бенджамин.

Палмер сел, вопросительно глядя на меня. Читал он ужасно. Бенджамин, впрочем, не намного ушел от него. Как и Сапиано, Уэллс или Дрейк.

 — Джейн Переел, почитайте вы, пожалуйста.

Поднялась стройная светловолосая девочка, обладательница пышных грудей, которые свободно ходили под тонким джемпером и, видимо, никогда не знали лифчика. Что это за родители, которые позволяют дочери выходить на люди в таком до неприличия неряшливом виде? Читала она чуть лучше других, то есть правильно произносила больше слов, но паузы были слишком длинными, и общий смысл безвозвратно пропадал.

Переел продолжала читать, а я вдруг услышал на задних партах какое-то хихиканье. Не прерывая чтения, я поднялся и прошел в конец класса выяснить, в чем дело. Один из ребят, тот самый верзила, мешавший утром девочкам, что-то показывал под крышкой стола соседям, и те, как ни старались, не могли удержаться от смеха.

Я незаметно приблизился к нему и увидел предмет, который он держал в руке. Какая мерзость! Это была резиновая кукла; расставив ноги, она сидела на маленьком шаре. Когда парень прижимал шар большим и указательным пальцами, обвисшие груди и живот внезапно вздувались, гротескно и похотливо изображая беременность.

 — Уберите это, пожалуйста.

Небрежным движением он спрятал фигурку в карман, глядя на меня самодовольно и нагло. Потом убрал руку, державшую крышку стола, и крышка с грохотом упала на место. Девочка замолчала. Я знал, они напряженно смотрят на меня — что он сделает? Все во мне кипело. Но я заставил себя сдержаться и вернулся к столу. Спокойно. Нельзя терять спокойствия.

 — Поттер, почитайте вы, пожалуйста.

Поттер был высок и толст, явно самый крупный в классе. Читал он более или менее неплохо, и когда я поднял руку, чтобы остановить его, он радостно засиял.

 — Садитесь, Поттер. — Голос мой звучал резко. — Думаю, вы все согласны, что книга эта написана по-английски, то есть на вашем родном языке и на языке ваших предков. Я сейчас слушал вас и даже затрудняюсь сказать: нарочно вы читали так плохо, или вправду не способны понять или произнести написанное на родном языке.

Впрочем, возможно, я к вам несправедлив — мой выбор случайно пал на плохих учеников. Может, кто-то сам хочет почитать?

Наступила пауза, потом в дальнем конце класса решительно поднялась рука. Это была рыжеволосая, с которой я столкнулся вчера. В отличие от большинства одноклассников, вид у нее был чистый и опрятный.

 — Пожалуйста, назовите себя.

 — Памела Дэр.

 — Пожалуйста, начинайте.

Это был отрывок из «Острова сокровищ» Стивенсона:

«….Не мешкая, я залез в бочку из-под яблок и увидел, что она почти пуста…»

Голос был четкий, мягкий и глубокий. Она читала легко, из слов складывалась ясная картина переживаний охваченного страхом мальчика. Она дочитала абзац до конца, остановилась, с вызовом посмотрела на меня — знай наших! — и быстро села.

 — Спасибо, Памела Дэр. Кто-нибудь еще хочет попробовать?

Желающих не оказалось, и я стал рассказывать о чтении. Подчеркнул, что именно чтение — основа основ, именно чтением они должны владеть в первую очередь. Время от времени я подходил к столу, брал книжку и в подтверждение своих слов что-то читал вслух. Они сидели и слушали меня в каком-то зловещем молчании, но все же слушали, и я продолжал красноречиво раскрывать тему, заботясь главным образом о том, чтобы сохранить эту тишину. Звонок на перемену принес мне огромное облегчение, все мигом высыпали из класса пить свое молоко, а я сел за стол, чтобы продумать следующий урок.

Раздался стук в дверь, и с двумя чашками чая в руках вошла мисс Клинтридж. Одну она поставила на мой стол. Я поднялся, но она беззаботно махнула рукой — к чему эти условности? — и уселась прямо на стол.

 — Решила, что вам сейчас чашечка — в самый раз. Ну, как прошел урок?

 — Думаю, не так уж плохо. Правда, один парень слегка меня огорчил. — И я рассказал ей о случае в классе.

 — Что вы сделали с этой штукой?

 — Она осталась у него, я просто велел ее убрать.

Она поднесла чашку ко рту и окинула меня долгим, изучающим взглядом. Потом сказала:

 — Как вас, кстати, зовут?

— Брейтуэйт.

 — Да нет же, глупенький вы, я об имени спрашиваю.

 — Рики. Сокращенное от Рикардо.

 — А я — Вивьен, но все зовут меня Клинти.

 — Вам подходит. Емко и звучно.

 — Так все и говорят. Слушайте, Рики, что я скажу, и постарайтесь это усвоить. Взгляды Старика на воспитание этих детей, его идеи — они нам хорошо известны, и мы с ними согласны. Но надо помнить одну мелочь: идеи Старика хороши, когда он излагает их в своем кабинете, а когда нам в классе приходится воплощать их в жизнь, получается совсем другая песня. Поставьте себя на место этих детей. Они приходят сюда из дома, где каждое приказание вбивается в них кулаком. Сквернословить они могут с приятелями, но если у кого-то из них повернется язык выругаться при родителях, старших братьях или сестрах, их так оттягают за уши, что будь здоров. И вот эти дети приходят в школу и видят: никто здесь кулаками не машет, а говорить и делать можно все, что душе угодно. Что же происходит? Маленький Элфи или маленькая Мэри делают вывод: они вправе говорить любые гадости, а бедный учитель будет им все прощать. Но чем больше прощать, тем хуже, верно?

— Верно.

 — Так вот надо думать не только о детях, о себе тоже. Будет наша работа мукой или нет — зависит только от нас. Поэтому вот мой совет. Не трогайте их даже пальцем, особенно девочек — они тут же завопят во всю глотку, что вы ущемляете их права, — но обязательно найдите способ показать им, кто в классе хозяин. Мы все прошли через это. Грейс они боятся, Селму Дру уважают за ее язык — она только с виду и мухи не обидит, но если ее задеть, превращается в фурию.

Мне-то самой проще: я в этом районе родилась, они это знают, в случае чего всегда могу дать сдачи. Не позволяйте им сесть вам на голову, Рики, иначе они вам устроят райскую жизнь. Сначала как следует их прижмите, а если увидите, что они приняли вас, хотят работать, можете всегда приспустить вожжи. Этот осел Хэкмен хотел завоевать дешевую популярность. Он с самого начала дал нм длинный поводок, на нем они его и повесили. Так и надо безмозглому дураку. — Она замолчала, допила свой чай. — Пейте чай, Рик, остынет.

Она соскочила со стола.

 — Запомните, им ничего нельзя спускать, никому из них. — И, подхватив чашки, упорхнула, бодрая и порывистая, словно майский ветерок.

До звонка еще оставалось время. Я установил на специальную подставку доску и стал ждать возвращения учеников даже с некоторым нетерпением. Когда все расселись по местам, я сказал:

 — Сейчас мы проведем урок арифметики, посвящен он будет системе мер и весов. Как и на уроке чтения, я постараюсь выяснить, что вам об этой теме известно. Пожалуйста, отвечайте на мои вопросы как можно полнее. Кому-нибудь известна система весов эвердьюпойс?[4]

 — Эверде что?

 — Эвердьюпойс, — повторил я, следя за правильностью произношения. — Эта система относится к весам, которыми пользуются в бакалейных и тому подобных лавках.

 — A-а, эту систему я знаю. — Это подал голос коренастый парень, он сидел на парте развалившись. — Там веса такие: тяжелый, полутяжелый, средний, полусредний, легкий, полулегкий, легчайший, наилегчайший.

При этом юн, словно карапуз в детском саду, поднял перед собой обе руки и стал загибать пальцы. Когда он остановился, по классу прокатилась волна хохота. Парень поднялся и с самым серьезным видом раскланялся во все стороны. Это было проделано настолько комично, что в другой обстановке я, наверно, хохотал бы не меньше других. Но я находился у себя в классе, и слова Клинта еще звучали у меня в ушах. Я скрестил руки на груди и, опершись о край стола, стал терпеливо ждать. Наконец, когда все отсмеялись и утихли, я спросил: