Женщина, которую я бросил - Сюсаку Эндо

Хотя уже вечерело, на улице было тепло. Студенты в четырехуголках, девушки с портфелями в руках толпились возле книжных лавок и у кафе. Она украдкой рассматривала их, надеясь увидеть Ёсиоку.

Пройдя Сюнгадай, Мицу повернула влево, как велел железнодорожник. Ей пришлось еще два-три раза показать конверт прохожим, пока она добралась до серого одноэтажного дома с разбитой входной перегородкой, оклеенной газетами. Перегородка громко скрипнула, когда Мицу раздвинула ее. В коридоре никого не было. В углу стояли солдатские сапоги и старые туфли.

— Простите! — крикнула Мицу.

— Кто там? — послышался немолодой женский голос, и в коридор вышла полная женщина с полотенцем на голове и совком в руках. — Что вам нужно? — спросила она неприветливо.

— Я… я… пришла к Ёсиоке-сан.

— К Ёсиоке-сан? — Женщина взглядом смерила Мицу с головы до пят. — А ты кто такая?

— Я… я его знакомая. Он дома?

— Нет. И уже давно исчез неизвестно куда. И даже не заплатил ни за квартиру, ни за электричество, а в комнате развел такую грязь, что войти невозможно.

— А куда он мог переехать?

— Куда? Я сама хотела бы это знать. Я не взяла с него задатка, и вот благодарность! Нынешние студенты все такие. Никому нельзя верить.

Едва помня себя, Мицу выбежала из дома. Она быстро поднялась по улице Сюнгадай. Здесь было полно студентов в вымазанных вазелином четырехуголках.

— Сыгранем ночью в шахматы?

— Нет, я пойду в бильярдную.

Бойкие разговоры студентов напомнили ей Ёсиоку. Мицу остановилась возле книжного киоска и заглянула внутрь, надеясь увидеть Ёсиоку. Заглянула она и в чайную, но Ёсиоки нигде не было.

Солнце уже село, окрасив полнеба багряным пламенем. Народ толпился у билетных касс. Мальчишки продавали вечерние газеты.

Мицу, остановившись на площади перед вокзалом Очаномидзу, не торопилась покупать билет.

Прошло несколько электричек, очередь за билетами поредела, а Мицу все стояла, все ждала чего-то, глупая…

Четвертая запись Ёсиоки Цутому

Постепенно я забыл о Морита Мицу и не думал о том, где она, что с ней, будто никогда не было двух наших свиданий.

Как корабль, исчезающий за горизонтом, облик Мицу сначала стирался в моей памяти, потом превратился в неразличимую точку, а потом и вовсе исчез. Я считал, что она для меня не имела и никогда не будет иметь никакого значения.

Но нельзя так просто забыть о человеке, я еще дважды вспомнил о Мицу. Как тень облака мимолетно касается одинокой вершины горы, так эти воспоминания лишь на мгновение касались моей души и исчезали.

В первый раз это случилось весной следующего года; в то время я подрабатывал, запуская рекламные воздушные шары. Это было не очень трудно: развалясь на солнце, я следил с крыши дома, чтобы шары не отнесло ветром. Снизу долетал шум города: шорох шин, фырчание автомобилей, звонки трамваев; а вокруг раскинулись крыши Токио, море крыш: дома, похожие на спичечные коробки, неровными рядами уходили за горизонт. Бесконечное множество домов, а в них бесконечное множество людей… Таких же, как я…

«Как много на свете людей, и все разные, двух одинаковых не найдешь, — думал я, потирая окоченевшие руки. — Живут, радуются, страдают…»

И тут я вспомнил Мицу.

«И она затерялась где-то в этом огромном городе, подернутом мглистой дымкой, — подумал я. — Интересно, что она сейчас делает?»

Эта мысль всплыла в моем мозгу, как щепка на поверхности мутного потока, всплыла на один миг и исчезла, увлеченная в пучину…

Потом как-то, сидя в парикмахерской недалеко от моего дома, я от нечего делать листал лежавшие на столе старые журналы, среди которых был «Звезды экрана». На последней странице, как обычно, публиковались письма читателей.

Какая-то дурочка рассказывала о себе, о своих родных, о своей работе, о своей несчастной любви… Она писала, что от нее ушел парень, студент, с которым она познакомилась, завязав переписку, и которому отдалась на третьем свидании.

Имя девушки было другое, да и вряд ли Мицу решилась бы на такой шаг, и все же письмо было словно про нас написано.

Ниже был помещен ответ редакции. Писала его, видать, культурная бабенка. Она гневно, красивыми словами осуждала парня, его безответственность, заявляла, что такой мужчина не достоин женской любви, и под конец советовала девушке забыть его и начать новую жизнь.

Я поднял голову от журнала. Старик парикмахер щелкал ножницами; мальчик, его помощник, жарил на плите рисовую лепешку.

Прочитав ответ, я почувствовал неприязнь к его автору. Подумаешь! У нее, наверное, рожа как подошва сапога, а она считает себя вправе свысока глядеть на людей? Ее ответ никого не спасет и никого не погубит. Да и разве можно исцелить страдания пошлой нотацией? Если хорошо вдуматься, эта женщина тоже поступила безответственно.

— Так уж в этом мире устроено. Везде одинаково, — сказал парикмахер клиенту.

Я отбросил журнал в сторону и забыл о Мицу.

Прошел еще год. Ким-сан, когда мне было трудно, давал мне подработать, пусть и не совсем честным путем, и благодаря этому я окончил университет.

В тот год началась война в Корее.

Частные вузы страны испытывали финансовые затруднения, поэтому студентов принимали и выпускали без всяких ограничений. Это и помогло мне и моему другу Нагасиме, редко посещавшим лекции и плохо усвоившим курс наук, получить дипломы. Мы оказались на улице…

— Что ж, подонок, прощай. Будь здоров!

— И ты бывай здоров!

На склоне горы Сюнгадай мы пожали друг другу руки.

Мы были настоящими друзьями; ели из одной миски, у нас даже нижнее белье было общим. И вот расстаемся. Каждый делает шаг в океан, имя которому — общество. Что будет с нами? Кто знает! Но я бы хотел, чтобы и рядом со мной и рядом с ним всегда была женщина…

Нашему выпуску повезло. Благодаря корейской войне промышленность процветала, и мы легко нашли работу. Разумеется, мы и не мечтали о том, что нас возьмут крупнейшие банки и фирмы: туда брали только выпускников Токийского университета.

Я устроился в компанию по продаже гвоздей. Компания была не из больших: кроме двух управляющих и директора, в ее штате состояли еще человек двадцать служащих, но компания эта заключала контракты с крупнейшими скобяными фабриками и поэтому была перспективной. Ее дела шли неплохо, и это меня вполне устраивало. Неважно, в конце концов, что она маленькая…

«Лучше быть головой петуха, чем задом коровы», — этим изречением, которое я усвоил в студенческие годы, я закончил письмо домой, где сообщал, что устроился на работу.

Наконец-то после долгих лет мытарств и нужды появился просвет.

Среди служащих компании не было почти никого с высшим образованием; я один был только что со студенческой скамьи, то есть самым молодым и самым образованным, и поэтому с первых же дней не сомневался, что девушки-сотрудницы будут смотреть на меня с обожанием.

Но главное — обязательно стать головой петуха. Это лучше, чем стоять на нижней ступени крупной фирмы, то есть быть задом коровы.

В метро я глядел в темные стекла и, стараясь представить себя через 10–15 лет, радужно улыбался.

Великолепные вращающиеся кресла, обитые шелком, в которых сидели управляющие Катаока-сан и Ёсимура-сан, не были похожи на стулья прочих сотрудников. В сверкающих столах этих господ отражались белые телефоны. Утром все служащие стоя приветствовали Катаоку-сан и Ёсимуру-сан, а Хирояма приносила им чай в кабинет.

Через 15 лет я тоже должен стать таким.

А что для этого нужно?

Возвращаясь с работы, я покупал в букинистических магазинах книги, которые назывались: «Секрет успеха», «Как сделать карьеру», «Как я достиг своей цели». Читать их было трудно, как, впрочем, и понять, о чем там идет речь. Автор одной из этих книг, под названием «Магия веры» (перевод, сделанный с английского), советовал каждый день перед зеркалом говорить вслух, чего ты хочешь добиться. Автор утверждал, что подобное самовнушение, гипнотизируя человека, пробуждает в нем тайные силы, помогающие осуществлять любое желание. И все эти книги в один голос утверждали, что для карьеры все средства хороши…

В обеденный перерыв, когда все выходили на прогулку и в конторе никого не было, я шел в умывальную комнату, становился перед зеркалом и тихо говорил:

— Я сделаю карьеру! Я сделаю карьеру во что бы то ни стало. Я всего достигну.

Мое лицо, отражавшееся в зеркале, было тупым и жалким, его искажали гримасы, словно я страдал запором. И все же я повторял эти слова старательно и серьезно.

И вот однажды, когда все служащие ушли на прогулку, а я, стоя в умывальной, выполнял свой обычный ритуал, я увидел в зеркале рядом со своим лицом лицо молоденькой девушки. Она смутилась первая.

Эта оказалась Миура Марико, племянница директора. Наверное, именно поэтому управляющие, обращаясь к ней, говорили «мисс». В компании она работала второй год.