Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

Он стоит спиной к нам, когда я говорю:

— Можешь?

— Я получил ту же степень, что и ты. Так что да. — Он поворачивается и выпускает дым из уголка рта, чтобы тот не попал внутрь. — И Шон может помочь тебе попрактиковаться. Что мы и можем сделать у нас дома.

У них дома? Он сказал мне раньше, что они с Шоном соседи, так что… Дома у Шона?

Мой голос почти скрипит, когда я говорю:

— У вас дома?

— Да, — отвечает Адам, не обращая внимания на бешеные удары моего сердца. Он оглядывает комнату — Джоэля, Майка, Шона. — Кто с нами?

Всю дорогу до квартиры Адама и Шона мне легче притворяться, что я просто в случайной поездке. Просто еду без всякой причины в какое-то определенное место — определенно не в квартиру Шона Скарлетта через шесть лет после того, как впустила его в себя и больше ничего от него не слышала.

Поездка слишком короткая, стоянка слишком пустая, и хотя мои ноги кажутся ватными, они слишком быстро выносят меня из джипа.

Звук моих ботинок эхом отдается от пола в сводчатом вестибюле его многоквартирного дома, и все время, пока мы поднимаемся на лифте на четвертый этаж, я думаю только о том, скольких девушек Шон приводил сюда? Что он делал с ними в этом лифте? Сколько было фанаток с тех пор, как он решил, что я недостаточно особенная, чтобы помнить?

Когда я вхожу в квартиру 4Е, почти ожидаю увидеть трусики, свисающие с абажуров, и кучу голых девушек, вырубившихся на диване. Вместо этого я нахожу девушку Адама, Роуэн, делающую домашнее задание на кухонной стойке с полупустым мокко и банкой взбитых сливок перед ней.

Стены бледно-серые, за исключением места, где кто-то написал ярко-синим маркером: «Не писать на стенах!» Гитарные стойки с Фендерами выстроились вдоль одной стороны гостиной, протянувшись до самой массивной развлекательной системы, которая так и кричит «холостяцкая берлога рок-звезд».

— Её нужно настроить, — говорит Шон, когда замечает, как я провожу пальцами по головке грифа одной из его Телекастер4. Тонкие грани. Трехцветный санбёрст.5 Потрясающая.

Я отдергиваю руку.

— Извини, — говорю я, пока он изучает меня. — У меня в списке желаний есть одна такая…

— У тебя есть список желаний?

— Длиной в двадцать гитар, — объясняю я. — Но мне придется продать правую руку, чтобы позволить себе большинство из них. — Я шевелю пальцами в воздухе. — А тогда какой в этом смысл?

На лице Шона появляется широкая улыбка, и я уже собираюсь улыбнуться ему в ответ, когда нас прерывает звук поцелуев с другого конца комнаты. Адам обнимает Роуэн за плечи и осыпает ее небрежными поцелуями, пока она смеется и извивается на своем табурете. Она угрожает обрызгать его взбитыми сливками, он издает звук, который говорит о том, что ему бы это понравилось, и мы с Шоном обмениваемся неловкими взглядами, прежде чем перейти к дивану и креслу в дальнем конце комнаты.

Когда Адам отвлекается, мы остаемся вдвоем. Майк предпочел остаться дома, а Джоэль, как только мы вернулись, уехал на стареньком Oldsmobile, приговорив меня к самому неловкому не свиданию.

— А он на самом деле собирается что-то делать? — спрашиваю я только ради того, чтобы что-то сказать, и Шон бросает на Адама еще один взгляд, прежде чем закатить глаза на звуки поцелуев, доносящиеся с той стороны комнаты.

— Когда ему захочется, возможно. Будет быстрее, если мы просто сделаем это сами. Если я ее сыграю, ты сможешь ее записать?

Я киваю, и Шон исчезает в комнате рядом с гостиной, оставляя меня сидеть сложа руки и притворяться, что не слышу шума, доносящегося из кухни. Если эти двое начнут делать это, клянусь Богом…

Великолепный акустический Фендер появляется из комнаты Шона, и я забываю обо всем, что не является прекрасным черным инструментом в его руках. Он старинный, и, вероятно, стоит больше, чем мой джип, — сплошные гладкие линии и полированное дерево.

— Она потрясающая, — выдыхаю я, и благоговейный трепет в моем голосе заставляет Шона улыбнуться, когда он садится и кладет гитару себе на колени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мои пальцы жаждут ощутить жужжание струн, и я потираю ладонями колени, чтобы отвлечь свои беспокойные пальцы.

— Это пятьдесят четвертый. Купил в комиссионке.

Этой гитаре самое место в музее. Или у меня на коленях. Только не в комиссионке.

— Насколько хорошими друзьями мы должны быть, чтобы ты позволил мне поиграть на ней?

Шон ухмыляется, настраивая струны.

— Я даже Адаму никогда не позволял играть на этой гитаре.

Судя по тому, как Адам бессистемно размахивал своим микрофоном во время утренней репетиции, я думаю, что это было верное решение.

— Что я должна сделать для тебя? Чтобы ты позволил мне поиграть на ней?

В жизни бывают моменты — моменты, когда ваша нога бросает вызов всем законам физики и ухитряется целиком и полностью внедриться вам в рот6. Когда Шон смотрит на меня так, словно я только что предложила ему засунуть свой член мне в рот вместо моей ноги — как будто он удивлен, что я настолько дерзкая — я понимаю, что это один из таких моментов.

— Я не… я не это имела в виду.

Мои щеки покрыты красными пятнами, я уверена в этом, потому что все мое лицо — один гигантский долбаный бушующий костер — и Шон достаточно любезен, чтобы не сказать ни слова… А это ведет к тому, что я говорю то, что у меня на уме, и это приводит к эпической гребаной катастрофе.

— Я вовсе не собиралась делать тебе минет или что-то в этом роде.

Глаза Шона снова устремляются на меня, и теперь мы оба шокированы.

— Я имею в виду, когда спросила, что я должна сделать… Я не имела в виду, что буду делать что-то такое… это… я просто… — Я поднимаю руки и зарываюсь ими в волосы. — Продолжаю говорить. Я продолжаю и продолжаю говорить.

Шон смотрит на меня мгновение, как будто я только что сбежала из психушки, и я смотрю на него в ответ, как будто он прав. А потом его лицо смягчается, и он издает смешок, который нарушает неловкое молчание между нами.

— Боже, — говорю я после того, как у меня тоже вырвался смешок.

Неужели я всерьез только что произнесла слово «минет»? Шону?

Да, я действительно только что говорила о минете Шону Скарлетту. Шону Скарлетту.

— Ты что, нервничаешь, что ли? — спрашивает он с веселой улыбкой на лице.

— С чего бы мне нервничать? — Я высвобождаю пальцы из волос и обхватываю колени, чтобы не ерзать.

— Потому что я безумно талантлив? — Он одаривает меня такой ухмылкой, что мне хочется снова заговорить о минете или хотя бы поцелуе, потому что Бог знает, что сейчас я думаю об этом. Вместо этого мне удается ухмыльнуться ему в ответ.

— Ты считаешь себя талантливым только потому, что еще не слышал, как я играю на этой гитаре.

— Ты еще не предложила хорошую сделку, — бросает он вызов с многозначительной улыбкой.

Мое сердцебиение ускоряется, его улыбка становится шире, и я запоздало понимаю, что мы флиртуем.

В одно мгновение я стираю улыбку с лица и прочищаю горло.

— У тебя найдется что-нибудь, на чем можно писать?

Улыбка Шона медленно исчезает, превращаясь в странную искорку, мелькающую в глазах, и он возвращается к настройке своей гитары.

— Да… Я попрошу Персика принести тебе что-нибудь через минуту.

Я сажусь подальше на диване, чтобы увеличить расстояние между нами на несколько лишних дюймов, сопротивляясь притяжению, которое он все еще имеет надо мной. Я не ожидала, что оно будет настолько сильным — не после такого долгого времени, не после того, что он сделал со мной.

Это как лучшая и худшая форма ностальгии. Я чувствую себя как подросток. Как будто я впервые почувствовала, как бьется мое сердце.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Все равно что быть влюбленной.

— Персик, — кричит Шон, когда почти заканчивает настраивать свою гитару. — А можно нам бумагу и что-нибудь, чем писать?

Он вытаскивает из кармана гитарный медиатор, и Роуэн убегает от Адама, спрыгивая с табурета с бумагой и карандашом. Она кладет их на кофейный столик передо мной и плюхается на подушку рядом со мной, пока Адам смиренно роется в холодильнике.