Спальни имеют окна - Эрл Гарднер

— Пожалуйста, изложите только суть дела, — сказал я. — Как я понял, вы ехали одна?

— Да, — не сразу ответила она.

— А во встречной машине было три или четыре человека?

— Их было четверо, — сказала она. — Невежественные мужланы, готовые на все, даже на лжесвидетельство, лишь бы получить ничтожное вознаграждение в несколько долларов. Вы, конечно, знаете этот тип людей.

— Это случилось на перекрестке?

— Да. Я въехала на перекресток, посмотрела направо, там никого не было. Быстро посмотрела налево, предполагая, что у меня будет право на преимущественный проезд перед любым транспортом с левой стороны, затем сосредоточила все свое внимание на правостороннем движении.

— Что же произошло?

— Эти несносные типы врезались в меня. Они ехали слева и при этом так быстро, что въехали на перекресток гораздо раньше меня. Но у них хватило наглости сказать страховому агенту, что они уже стояли на перекрестке, когда увидели меня, и что я мчалась на такой бешеной скорости, что не могла остановиться и врезалась в их машину.

— А вы врезались?

— Моя машина ударила их машину, если вы это имеете в виду.

— Значит, не они врезались в вас, а вы врезались в них, не так ли?

— Но они поставили свою машину прямо перед моим носом, — сказала она.

— Теперь понимаю, почему страховая компания вынесла такое решение.

— А я не понимаю, — возмутилась она. — И не рассчитывайте на мое содействие, если вы намерены сочувствовать страховой компании.

— Я вовсе не сочувствую, — сказал я, — я просто пытался выяснить, что произошло.

У меня в руках была записная книжка и карандаш, которые я вынул из кармана в начале разговора. Теперь же, даже не раскрыв записной книжки, я сунул ее вместе с карандашом обратно в карман и поклонился.

— Был очень рад познакомиться с вами, миссис Джаспер, премного благодарен за то, что вы согласились принять меня.

— Но я вам еще не все рассказала.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, я сказал:

— Э-э… видите ли… мне кажется, я уже понял суть дела.

Она рассердилась:

— Только потому, что их четверо, вы принимаете их сторону и считаете меня виноватой.

— Ничего подобного, — возразил я. — Просто я понял, что это не тот случай, который мог бы заинтересовать редактора журнала, куда я собирался отнести свою статью.

— Почему?

— Видите ли, я хотел показать всю опасность компромиссов: бывает так, что застрахованная сторона фактически права, однако страховая компания полагает, что ее защита потребует слишком больших усилий, и поэтому позволяет другой стороне давать ложные показания, пользуясь преимуществом в количестве свидетелей и…

— Но это же как раз мой случай!

Я помолчал, потом спросил:

— Вы были серьезно ранены?

— Да. У меня было повреждено бедро.

— Но рана почти зажила, не так ли?

— Да. Я уже в состоянии передвигаться самостоятельно, но с тех пор меня мучают приступы радикулита. Вот как раз сейчас у меня сильнейший приступ.

Видите, приходится пользоваться надувными подушками, принимать аспирин.

— Как я вам сочувствую, — сказал я.

— Но больше всего я боюсь, что одна нога станет короче.

— Не волнуйтесь. Все будет в порядке, как только мышцы начнут сокращаться… со временем.

— Со временем! — сказала она пренебрежительно.

Я промолчал.

Она изучала меня несколько секунд, затем сказала:

— У меня всегда… всегда были красивые ноги…

В этом месте она сделала паузу и держала ее ровно столько, сколько необходимо, чтобы произвести впечатление человека, обуреваемого разноречивыми чувствами… Наконец после непродолжительной борьбы желание убедить одержало верх над стыдливостью, и она, задрав юбку, показала мне левую ногу.

Я присвистнул.

Она одернула юбку с негодующим жестом.

— Я вам не для того показала, чтобы вы свистели!

— А для чего?

— Я просто доказывала свою точку зрения.

— Не точку, а линию. Я бы так сказал.

— Вы очень любезны. Но что будет с правой ногой?

Она ведь намного короче и может потерять форму.

На ее глаза навернулись слезы.

— Да не будет она короче ни в коем случае!

— Она уже короче. И становится все тоньше и тоньше из-за атрофии мышц. И я… я уже давно не молода…

Я недоверчиво улыбнулся.

— Говорю вам, что я не молода. Как вы думаете, сколько мне лет?

Я поджал губы, наморщил лоб и изобразил беспристрастного судью.

— Ну, — протянул я, как бы размышляя, — вам, наверное, за тридцать пять. Но с вашей стороны нечестно задавать мне этот вопрос именно сейчас, потому что женщина всегда выглядит старше, если она сидит в кресле-каталке. Вот если бы вы прошлись передо мной, я бы… ну, я бы, возможно, дал вам тридцать пять. Не больше.

Она засияла:

— Вы действительно так думаете?

— Конечно.

— Мне сорок один, — сказала она.

— Не может быть! — поразился я.

— Да. Сорок один, — жеманничала она.

— Но вы выглядите гораздо моложе.

— Я и чувствую себя гораздо моложе.

— Итак, я собираюсь нанести визит, — сказал я, переменив тему, — страховой компании и собрать все факты, касающиеся вашего дела. Я все-таки думаю, что такой материал вполне подойдет дли статьи.

— Я уверена в этом и очень хочу, чтобы вы написали такую статью. И считаю, что ее необходимо напечатать. Уж слишком самоуверенны, слишком самодовольны эти страховые компании.

— Да, они превратились в корпорации, — подтвердил я, — и совсем запутались в бюрократической волоките.

— Да. Это верно.

Я указал на утреннюю газету, лежавшую на журнальном столике рядом с каталкой, и спросил:

— Читали об убийстве?

— Каком убийстве?

— Ну, о том, которое произошло в мотеле «Коузи Дэлл».

— А… — сказала она небрежно, — это про любовь, убийство и самоубийство. По-моему, я видела заголовки.

— И вы не прочли статью? — удивился я.

— Нет.

— В ней говорится о людях, приехавших из Колорадо. Кажется, мужчину звали Стэнвик Карлтон… погодите… убитого звали Доувер Фултон. Он из Сан-Роублз. А Стэнвик Карлтон — муж женщины, убитой в этой трагедии… Минерва… да-да, ее звали Минерва, если я не ошибаюсь.

Миссис Джаспер рассеянно кивнула и сказала:

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы связались со страховой компанией. Найдите мистера Смита и попросите его, чтобы он вам изложил свою версию случившегося. И мне бы хотелось знать, что он вам скажет. Вы могли бы сообщить мне об этом?

— Мог бы, конечно.

— Я была бы вам очень признательна. Итак, вы журналист. О чем же вы пишете?

— О разном.

— Подписываетесь собственным именем?

— Нет, я пишу под разными псевдонимами, а иногда и анонимно.

— Зачем вы это делаете?

Я ухмыльнулся.

— Дело в том, что в своих рассказах я описываю уйму откровенных признаний и…

— Вы хотите сказать, что ваши истории выдуманы?

— Те, которые я пишу, да.

— А я думала, что они правдивы.

— Конечно, я беру факты из реальной жизни, затем приукрашиваю их и рассказываю от первого лица. Больше всего меня интересуют разводы, убийства и так далее, в том же духе.

— Поэтому вы меня спросили об убийстве?

— Вероятно, поэтому.

— Я всегда хотела написать что-нибудь, — сказала она. — Это очень трудно?

— Ни капельки. Вы просто излагаете свои мысли на бумаге, вот и все. Вы себе представить не можете, как легко приходят слова.

— Но если это так легко, почему же так мало писателей?

— Не так уж и мало, — сказал я.

— Я имею в виду тех, кто продает свои произведения журналам. Их как раз мало.

— Ах, продает! — воскликнул я и покачал головой. — Все это так ужасно! Писать очень легко. Вы просто садитесь за стол и пишете, что вам взбредет в голову. А вот продавать — вот это трудно. Вот в этом-то и закавыка!

Она засмеялась и сказала:

— Вы так смешно рассказываете об этом, мистер Лэм. Не хотите ли присесть и побеседовать со мной немного?

— Мне бы очень не хотелось отнимать…

— Да что вы, какие пустяки! В конце концов, сегодня воскресенье… И я не жду гостей… Хотя, может быть, вы спешите?

— Нисколько, — сказал я. — Мне доставляет удовольствие беседовать с вами… Представляете, какой переполох я могу устроить в страховой компании, если сообщу им, что нашел еще одного свидетеля, готового показать, что авария произошла исключительно по вине другой стороны. Да они лопнут от злости! Конечно, они там знают, чем я занимаюсь, и им это очень не нравится. Уж они постараются поставить мне хоть что-нибудь в вину, лишь бы остановить меня.

— Вот это мне нравится! И не вздумайте отступать!

Ни в коем случае!

— Вообще-то, — сказал я робко, — я хотел навестить вас еще вчера, но потом испугался.

Сначала я улыбнулся, потом засмеялся… в общем, постарался сделать вид, что сам себя осуждаю за проклятую робость.

— Вы испугались?!

— Да.

— Что же так напугало вас?

— Молодой человек, хорошо одетый. Я решил, что он детектив.