Найтблюм - Мэри Блэкуотер

Хотя игра и была довольно необычной и местами грубой, Хэммингу понравился тот контраст, с которым она прошла. Ричард подъехал к нему и спрыгнул с коня:

– Никто раньше не заставлял меня так попотеть в поло, – отметил он, – не пропускаете ни одной игры в клубе? Скажите честно, Хэм.

– Отнюдь. Предыдущий раз был три месяца назад.

– Неужто. Значит вывод только один, это у вас в крови.

– Благодарю. Надо сказать, вы тоже далеко не промах, Ричард. Вы тоже изрядно заставили меня попотеть.

– Ну что ж, слышать похвалу от такого игрока дорогого стоит.

Сделав небольшую паузу Гринхэлм продолжил.

– Знаете Хэм, у меня небольшая проблема и я считаю, что вы сможете помочь мне ее решить, – сообщил Ричард, придавая выражение каждому слову.

– Если это будет в моих силах, то я буду рад вам помочь, – ответил Хэмминг.

– Тогда сразу к делу, – он отпил из фляги. – Вышло так, что в связи с некоторыми обстоятельствами мой близкий друг собирается продавать свое поместье здесь в Беркшире. Поместье не из скромных. Вышло так, что для него сейчас очень важен финансовый аспект продажи. Он опасается прибегать к помощи чужих людей, тем более риэлторов, которые всегда пытаются урвать побольше от сделки, он не хочет остаться в дураках. В связи с чем, он обратился ко мне и попросил найти добросовестного специалиста в этом деле. О чем собственно я вас и прошу Хэм. Вы могли бы оказать ему честь, если бы занялись продажей его владения и помогли бы организовать максимально выгодную сделку, естественно учитывая ваш процент. Что вы скажете?

– Почему бы и нет, – сделав паузу, ответил Хэмминг. – Я буду только рад.

– В таком случае, я думаю, что очень скоро свяжусь с вами и представлю вам этого человека. Надо сказать, содействие ему может принести вам немало пользы. Он обладает обширными связями.

Послышались тревожные восклицания, кто-то их окликнул. Ричард обернулся и поспешил в сторону, где сидели недавние болельщицы. Найтблюм сделал то же. Подбежав, он увидел, как мать Гринхэлма держится за грудь рукам и, открыв рот, пытается что-то произнести. Ее кожа и без того бледная отдавала уже голубизной, дыхание поверхностное, глаза бешеные. Это сердечный приступ. Кэтрин и Виктория панически роются в ее карманах и сумочке.

– Где же оно?! – взволнованно кричала Кэтрин. – Оно пропало!

– Оно было у нее в кармане, – панически отвечает Виктория, продолжая ощупывать карманы.

Вскоре подоспел Чарльз.

– Нашел, – сказал он, встряхнув оранжевый контейнер с таблетками, и бросил его Ричарду.

– Держись мама! – произнес Ричард, отсчитывая таблетки.

Положив, наконец, несколько пилюль ей в рот он успокоился. Спустя некоторое время она пришла в себя. Кэтрин обмахивала ее платком. Спустя еще пару мнут, Марша медленно поднялась, убрала руки от сердца и, набрав полную грудь воздуха, с облегчением выдохнула.

– В следующий раз я точно не дотяну, – обратилась она тихим голосом к Ричарду.

– Здесь вина твоя мама, – отметил Ричард, – ты снова забыла взять с собой таблетки. Ты понимаешь, что это происходит уже не в первый раз? Может тебе стоит начать принимать таблетки для улучшения памяти? Хотя нет, ты их тоже забудешь.

– Не смей так со мной говорить, Ричард! – неожиданно громовым голосом вдруг заговорила Марша. – Я этого не потерплю!

В этот момент Хэмминг на мгновение уловил как будто детский страх в глазах главы семейства, но тот мгновенно взял себя в руки и принял безразличный вид. Марша снова поникла и, поскольку Хэмминг и его конь были самыми чистыми по сравнению с остальными, он вызвался отвезти ее домой.

– Это было бы замечательно, – ответил Ричард. – Как только прибудете, Карсвелл – наш дворецкий, о ней позаботится. Мы скоро двинемся за вами.

– Возможно ли срезать путь по той тропинке, где я видел фонтан? – спросил Хэмминг, усадив Маршу на скакуна.

– Да, конечно. Она проходит сквозь лес. Там немного узковато, но одна лошадь проедет, – ответил Ричард.

– В таком случае я отправлюсь по ней, – взобравшись на коня, сказал Хэмминг и дернул за поводья. Лошадь двинулась в сторону леса.

Лошадь скакала по узкой тропинке, то и дело шевеля ушами в разные стороны. Небо было затянуто тучами, через них, как через разорванную вату виднелось синее-синее небо. Воздух был все также приятен и необычайно свеж. Марша молчала, а Хэмминг все думал о том подвале и о его предназначении. Ему не терпелось вновь попасть туда. Его желание было столь велико, что он всерьез стал подумывать над тем, чтобы навестить поместье после отъезда Гринхэлмов. Взять с собой парочку специалистов по таким делам и хорошенько осмотреть подвал на предмет исторической ценности. Той постройке что находилась под поместьем было по меньшей мере пятнадцать веков, а возможно, что и больше, но такие исполинских размеров постройки совсем не характерны для столь давних времен, тем более постройки подземные, потому как уровень мастерства древних строителей просто не позволял достичь такого уровня. Очевидно, под зданием проходили катакомбы. Но для чего же была необходимость сооружать такой огромный подвал, с неимоверной высоты потолком и колоннами. Неужели такая высота была необходимой. Раз так, то для чего? Было видно, что прочности самого материала, из которого состояли те исполины, было недостаточно, именно потому колонны были укреплены металлическим каркасом. Чутье Хэмминга подсказывало, что разгадка пахла большими деньгами, а возможно и не только.

Замечтавшись, Хэмминг чуть было не проехал мимо дома. Вовремя опомнившись, он поймал вопросительный взгляд Марши и натянул поводья. Он помог Марше спешиться и проводил до двери, которую тут же открыл дворецкий. Пройдя под руку с Хэммингом внутрь, Марша высвободилась и жестом приказала не трогать ее. Она закрыла глаза и, приставив палец к губам, призывая молчать, медленно привела дыхание в порядок. Никто не смел ослушаться.

– Что-то стряслось? – осведомился шепотом дворецкий, подойдя к Хэммингу.

– У дамы случился приступ, – пояснил Найтблюм. – Мистер Гринхэлм поручил отдать ее вам.

– Ясно. О да, конечно, – сказал он довольно беспокойным голосом.

– Карсвелл, – тихим голосом подозвала его к себе старуха, – проводите меня в мою комнату.

– Прошу госпожа, – подскочив к ней, ответил Карсвелл и, взяв под руку, провел ее дальше.

Решив, что возвращаться к группе незачем, Хэмминг решил еще раз пройтись по холлу и осмотреть более мелкие картины поближе. Он поднялся по ступеням на второй ярус и принялся не спеша разглядывать их. Хоть он понимал в живописи не так уж и много, но любил созерцать полотна вне зависимости от престижа художника, ему было важно не громкое имя, а то, что он чувствует при взгляде на полотно.

Хэмминг становился довольно чутким человеком, когда дело касалось предметов искусства, особенно картин. Так, например, ему совсем не нравились картины да Винчи. Да, о его мастерстве вопроса не стояло, он был велик в своем деле. Найтблюма отталкивало то, что люди на картинах Леонардо казались фальшивыми словно актеры, играющие свои роли. Возможно дело в людях, которые могли позировать художнику, считал он. Ему по нраву были картины с долей мистики, но самыми любимыми были картины фантастические. Такие картины, он считал, показывают всю силу воображения художника. У многих фантастов, к сожалению, полотна получались не четкими, детали, которых они не видели, а могли только представить выходили ненатуральными. То начинала страдать светотень, то падала детализация. Это немного расстраивало его, достойных картин такого рода было не так уж много. Картины Ганса Рудольфа Гигера приходились ему особо по душе. Как называл их автор, фантастический реализм, биомеханика. В его картинах, половину из которых подавляющее большинство людей сочло бы возмутительно непристойными, словно специально призванными вызывать эмоции, Найтблюм видел безразличную, холодную логику, чуждую самой сути человека. То, что могло у праздного обывателя вызывать только трепет и страх неизвестного, ему же казалось таким любопытным, ему хотелось понять природу этого страха, представить суть и назначение механизмов, изображенных там; как они могут двигаться. Он представлял, что может быть с несчастным странником, попавшим вдруг туда, в те залы. Что каждый неверный шаг или прикосновение, могут стать преддверьем страшных мук и неведомой боли. Но, тем не менее, Найтблюм всегда считал, что нет ни одной вещи страшнее смерти, есть вещи ведущие к смерти, они и вызывают настоящий страх, все остальное – ерунда. Он был убежденным атеистом.

Картина, которая ему приглянулась, была выполнена в черных и синих тонах. На ней было изображено нечто в ночи отдаленно напоминающее человека с чертами ящера. Оно стояло по пояс в воде, на фоне скал. Существо стояло скрючившись. Спина – огромный горб, на котором красовались тупые, обтянутые толстой кожей костистые парные шипы, идущие вдоль позвоночника. Открытая пасть, усеянная иглами зубов, мутные стеклянные глаза без зрачков. Огромные руки и крупные жилистые лапы. Стоя в пол-оборота, оно смотрело своими зловещими глазами на зрителя, раскрыв пасть и высунув черно-красный язык. Надпись на картине гласила: Стивен Эйслер, «Страж ночи». Эта картина приглянулась ему среди остальных, оказавшихся откровенно скучными.