ЗА ГРАНЬЮ ДОЗВОЛЕННОГО - Митч Каллин

Даже когда он то и дело напрягал свою память, не мог вспомнить, чтобы видел кого-нибудь слоняющегося поблизости, когда входил в здание. Хотя он помнил, что во время предыдущих визитов кто-то неизменно торчал снаружи или у писсуара, но, так как он не рассчитывал на новое знакомство в тот вечер, поскольку знал, кто ждёт его в задней кабинке (брюки Поло уже были спущены до колен), мужчина вошёл не оглядываясь (руки в карманах ветровки, пальцы нащупывают пачку презервативов), ожидая с нетерпением секса. Они прошептали «Привет», Поло расстегнул брюки мужчины и отсосал ему, пока член не встал достаточно для презерватива; Поло вращался и старался изо всех сил, руки были распластаны на сиденье унитаза, он застонал от наслаждения, когда мужчина медленно нажал на его анус.

Только в ту ночь всё было не так: у них едва было время обменяться приветствиями, прежде чем стоны другого мужчины привлекли их внимание, — они оба замерли, плечом к плечу, слушая низкое мычание и горячие выражения, которые становились всё громче.

Мужчина вообразил, что двое приближаются к оргазму. Двое незнакомцев несомненно с расстёгнутыми штанами, очевидно трахающиеся у всех на виду, позабыв о самом малейшем благоразумии.

Он сжал руку Поло и улыбнулся в темноте:

— Чёрт…

— Звучит горячо, — пробормотал Поло, его дыхание теплом отдалось у мужчины на подбородке.

Ничто не предвещало оглушительного выстрела, который неожиданно отозвался во всём здании, заложил им уши, или сопровождающей его серебряно-белой вспышки, подобно фотовспышке на мгновение осветившей потолок.

Вскоре они покинули кабинку (Поло едва не упал, натягивая брюки, убежал, ничего не сказав, мужчина неохотно последовал за ним несколькими секундами позже). Но сначала они некоторое время оставались в убежище кабинки, испуганные, растерянные, их уши постепенно привыкали к резко наступившей тишине — больше не было стонов, выстрелов, только свежий ветер свистел за дверями. Невзирая на это, они не шевелились, не осмеливались двинуть ногой — пока рёв мотоцикла не нарушил тишину. Его двигатель яростно рычал, машина на полном ходу стартовала с парковки. Поло недолго мешкал; его быстрое исчезновение сопровождалось агонизирующим шёпотом, задыхаясь, он чертыхался уже где-то у писсуаров:

— О чёрт… пожалуйста… кто-нибудь… чёрт…

Обращаясь мыслями в прошлое, мужчина понимал, что он не должен был осторожно выбираться из кабинки, собираясь позвать на помощь. Нет, он должен был бежать из туалета, как это сделал Поло, не оглядываясь. Вместо этого он обнаружил, что склонился над трупом — молодой чернокожий мужчина, головой уткнувшийся в раструб писсуара, руки всё ещё сжимают шею, пальцы в крови (кровь вытекала пузырями из раны под левой мочкой уха, собиралась в лужу на полу, стекала в дренажное отверстие).

И если бы тело дёрнулось, если бы губы попытались произнести хоть одно слово, мужчина позже убедил себя в этом, он, несомненно, воспользовался бы платным телефоном снаружи и позвонил. Однако мёртвый взгляд жертвы убедил поступить иначе — эти безжизненные глаза каким-то образом умоляли его бежать, уйти на случай, если нападавший вернётся или, того хуже, если причины, заставившие его находиться здесь, станут известны: мужчина заторопился к дверям, застёгивая куртку, бегом двинулся через парковку. Рассеянно нащупывая в карманах ключи, он поискал глазами Поло, но не увидел ничего, кроме своего «субурбана», на пустой парковке. Ветер трепал ветровку, качал деревья и уносил мусор из урны, делая это с беспрерывными горькими вздохами.

«Может быть, я был в шоке», — думал мужчина сейчас, пытаясь осмыслить, что почувствовал, открывая свою машину (кто-то был убит, кто-то произнёс свои последние слова, но трагедия выглядела странно обыденной). Но минутой позже, когда он уже ехал домой, ужас наконец пустил свои корни — его руки затряслись, он то и дело смотрел в зеркало заднего вида (никто за ним не ехал, никакой мотоцикл не сел на хвост «субурбану»); вскоре его глаза затуманили слёзы. Потом, пережидая красный свет, он заметил кровь на рукаве куртки, это открытие спровоцировало мощный спазм в груди, вызвало сдавленные рыдания, из-за которых стало практически невозможно ехать куда-то дальше:

— Господи… о, Господи Иисусе…

«Это мог бы быть я, — думал он, выбрасывая куртку в мусорку в переулке. — Это мог бы быть я, — думал он, приехав домой и безопасно припарковавшись на подъездной дорожке. — Это мог бы быть я…»

Ветер, как он подозревал, постепенно успокоил его — свист вокруг «субурбана», плавный и ритмичный, в каком-то роде оказался расслабляющим. Это ветер оживил его, прочистил мозги, когда он вылезал из машины, — поднёс его к парадному крыльцу, послал его внутрь.

Джулия смотрела новости, сидела на кушетке в гостиной, расслабившись в своём голубом домашнем платье, улыбнулась, когда его силуэт отразился на экране телевизора, однако нахмурилась, когда оглянулась через плечо и увидела его.

— Где твоя ветровка?

— Где моя ветровка?

Он сказал без запинки, его лицо не выдало страха. Было похоже, что его рот функционирует независимо от мозгов.

Он подумал: «Джулия, сегодня ночью был убит человек…»

И продолжил:

— Оставил в библиотеке.

— В самом деле? Где?

— На стуле, думаю, или под столом для чтения.

— И ты не вернулся за ней?

Нет, он не вернулся за ней. Он читал за своим любимым столом на третьем этаже, поглощённый книгой о пилотах-камикадзе, когда объявили, что библиотека закрывается, — и он направился вниз, не сообразив, что куртка забыта, пока не вышел на холод парковочного гаража.

— Первое, что сделаю завтра, — заберу её. Я уверен, она на месте.

— Хорошо, если бы это было так, — сказала Джулия. — Эту ветровку подарила тебе моя мама.

Ветровка была не важна, она не имела значения. На следующий день он вернётся в библиотеку и найдёт её, во всяком случае, так он ей скажет. Что действительно имело для него значение, это Джулия — он поцеловал её в лоб, погладил её волосы. Спросил, спят ли дети.

— Ну конечно спят.

Спросил, любит ли она его.

— Да, что за глупый вопрос.

Он растянулся на кушетке, опустил голову ей на колени. Посмотрел ей в лицо, спросил, счастлива ли она.

— Очень, — ответила Джулия, наклонясь, чтобы поцеловать его в губы.

Он закрыл глаза и ощутил настойчивую дрожь в руках.

— Ты холодный, — сказала она. — Дай я тебя согрею.

Она поцеловала его, укачивая его голову на животе.

«Дома, — думал он. — Я дома…»

Странствующий ветер задувает в тоннель, оживляет угли костра, которые вновь возвращают в сознание фрагменты воспоминаний мужчины; эти внезапные пустынные бури — воздух свистит по сухому руслу реки, словно бы подгоняет быстро бегущую воду, подвывает мелодично у кружного входа в тоннель. Девять лет, он отправился на охоту с отцом, поставили палатку поздно вечером, он не спит, отец похрапывает рядом; свежий вечер, листопад, когда он попросил Джулию выйти за него, они обнимались, а золотые листья слетали с деревьев кампуса; первый день рождения сына, колючие стебли окотилло качаются на заднем дворе, предвещая песчаную бурю, которая вскоре и в самом деле разразилась и заставила празднующих укрыться в доме; пять колокольчиков, свисающих с навеса парадного крыльца, звенели тихонько, но успокаивающе, когда он дремал внутри со своей новорождённой дочерью; ярко-синее небо над парковкой, игрушечный самолет «Хок», которым он управлял, распластался и понёсся к земле, слегка повредив асфальт.

Затем — несмотря на всю ярость, с которой обрушился, — ветер в мгновение совершенно стих, оставив мужчину изводиться единственной воображаемой картиной, которая не хочет исчезать (даже если его глаза остаются открытыми, даже когда он смотрит на угли и видит, как оранжевое мерцание увядает без ветра); в его сознании стоят два безжизненных зрачка, глядящие на него, два мёртвых глаза взывают к правосудию — а там кровь — там ветер, который касается всего сразу за дверью туалета в парке Миссии.

— Рональд Джером Банистер, — говорит мужчина, шепча имя.

Два карих глаза, пальцы, стиснувшие шею, кровь, собирающаяся лужей на холодном каменном полу, — всё это принадлежит Рональду Джерому Банистеру.

«Некоторые имена легко забываются», — думает он.

Другие имена по каким-то причинам катаются в мозгах как пригоршня мраморных шариков (но как он мог бы забыть это имя?). Читая некролог и бесчисленные статьи в газетах, осматривая местные новости, он чувствовал, что жертва становится ему более знакомой, чем все те, с которыми он мог столкнуться в туалете или в пассаже.

— Я знаю тебя, — произнёс он, перемешивая угли пустой банкой из-под «Куэрс»[3], — а ты ничего обо мне не знаешь.

Рональд… Джером… Банистер: родился в Финиксе, убит в возрасте двадцати девяти лет, посещал университет штата Аризона, занимался лёгкой атлетикой, женился на Анжеле Гидалго (адвокат, специализирующийся на охране окружающей среды), отец двоих юных сыновей (Рональд-мл. и Джером), хобби — тяжёлая атлетика, футбол, реставрация старинных автомобилей, бас-гитара, будучи крутым копом, был любим многими, включая нескольких из тех, кого арестовал, — в прошлом году, в августе, кто-то застрелил его из его собственной пушки, убил в общественном туалете, который, по слухам, был злачным местом противозаконных увеселений.