Соловей и халва - Роман Рязанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но какое всё это отношение может иметь к смерти поэта Бухари? – полюбопытствовал я.
– Я предполагаю, – заговорил мой господин. – Что покойный Али Ахмад много лет состоял в братстве накшбандия, а затем узнал какие-то его тайны, вот и расплатился за это жизнью. Возможно, дервиши из накшбандии планировали заговор против хана, а сейчас стоят за обострением отношений нашей державы и Срединного государства. Посуди сам, – продолжал Рахматулло. – Али Ахмад Бухари гибнет во дворце, ещё ничего неизвестно, а на площади у его тела собирается толпа погромщиков. Ещё никто не может знать, что у молодого китайского переводчика нашли склянку с порошком джунгарского корня, а эти погромщики уже вопят: «Подать сюда китайчонка! Завтра китайцы отравят все колодцы в городе!». Все эти низкие людишки сразу сделались поклонниками стихов великого Бухари, хотя я убеждён, что многие из них и читать-то не умеют…Ведь это всё неспроста, да Мамед? Ведь не каждому под силу собрать за несколько часов озлобленную толпу? Не каждому, – сам же ответил на свой вопрос мой господин. – Но вот дервишам из накшбандии это вполне под силу…
– Вы думаете, этот мешок для сбора подаяния прямо указывает на то, что Али Ахмад состоял в накшбандии? – не унимался я, казалось забыв о почтении к своему хозяину. – Возможно, это просто подарок поэту от одного из его почитателей?
– А дорогие ковры, оружие на стенах, фарфоровая посуда? – с жаром возразил купец Рахматулло. – Ты хочешь сказать, Мамед, что это тоже подарки от его почитателей?! Ты можешь спросить меня, – произнёс он уже более спокойно. – Зачем же такому богачу, мешочек для сбора подаяния? Я отвечу тебе, в его доме это просто символ послушания и принадлжености к братству. Так или иначе, нам нужно возвращаться Мамед, – боязливо оглянулся он по сторонам. – Как бы горбунья Зульфия нас не подслушала. Кто знает, может быть, она тоже состоит в накшбандии и сожгла все бумаги своего прежнего хозяина не по его воле, но по желанию дервишей… Нам здесь искать больше нечего! Направим же стопы свои домой, а там – посмотрим!
Глава девятая, в которой ещё один поэт засыпает вечным сном
Когда мы спешились у ворот нашего дома, навстречу нам выбежал Саид, садовник Рахматулло.
– Тебя ожидают гости, мой господин!
– Снова гости! – изумился Рахматулло. – К добру или к худу?
В доме мы вновь застали Мустафа-агу,
– Почтенный! – вскричал тот без лишних слов. – Ещё один поэт, бывший на состязании в пятницу у великого хана мёртв…
– Еще один? – переспросил купец, стараясь сохранять хладнокровие. -Кто же?
– Тот похожий на водоноса, – пояснил Мустафа-ага, – что читал рубаи о розах и грёзах безумца. Его имя было Шавкат…
– Да, он выглядел здоровым, как буйвол или верблюд, – заметил мой хозяин. – Что же свело его в могилу?
– В его питьё кто-то подмешал настойку опиумного мака, – ответил Мустафа-ага. – Шавкат заснул и не проснулся…
Купец Рахматулло откликнулся бейтом из газели Навои:
Если ты истинный друг, дурмана в вино намешай!
Презрев этот суетный мир, жажду покоя и сна!23
– Что вы хотите этим сказать, о, мой господин? – спросил я.
– Но вот смотри, мой мальчик, – немного сбивчиво принялся объяснять он. – Али Ахмад Бухари прочёл газель о халве, и тотчас же умер, отведав её. Шавкат прочёл рубаи, в котором он говорил о грёзах безумца, и его погубил настой опиумного мака, действительно дающий грёзы обезумевшему разуму… ты понимаешь? Ты понимаешь, кто-то губит поэтов да так, чтобы их смерть, словно бы находила отражение в их стихах, словно бы обыгрывалась в них!
– Вы хотите сказать, что убийца – это безумец, одержимый джиннами! – поразился я. – И, стало быть, другим поэтом, которые были на состязании великого хана, тоже угрожает опасность?! Но, ради Аллаха, кто же он?! И что мы можем предпринять, дабы остановить его?
Купец Рахматулло в ответ лишь наморщил лоб и после недолгого молчания задумчиво промолвил:
– Я сейчас немедленно переговорю с Мустафа-агой! Пусть он берёт с собой кого угодно – купцов, улемов, кадиев, хоть всех почтенных горожан Благородной Бухары и, как можно скорее, направит свои стопы к трону великого хана. Пусть все они молят повелителя поставить охрану у поэтов, участвовавших в состязании, по крайней мере, у тех, что успели прочесть стихи в тот злосчастный день. Я думаю, что раз произошла уже вторая смерть, то убийца нанесёт ещё один удар.
– Убийца? – переспросил я
– Убийца или убийцы, – сдержанно кивнул, взглянув на меня, мой господин. – Не исключено, что за убийствами, всё же, стоит орден накшбандия. Весьма возможно, что дервиши задумали месть всем поэтам и образованным людям города. И то, что нам кажется поступками одного одержимого безумца, на самом деле является слаженным делом многих людей…
– Но ведь накшбандии было выгоднее чтобы убийцей поэта Бухари считали китайца Ли Ши? – не мог взять в толк я. – Зачем же им ещё одна смерть?
– Не знаю, – вздохнул купец Рахматулло. – В общем-то, пока они ничего не теряют. Пока у нас нет никаких доказательств, позволяющих связать гибель Али Ахмада Бухари и сегодняшнюю смерть Шавката. И если мы не найдём ничего, позволившего бы великому хану усомниться в невиновности Ли Ши, то на исходе третьего дня палач усто Хасан отрубит ему голову… А тайные убийства продолжатся, – совсем уже горестно закончил мой господин.
– Может быть, они узнали, что мы были в доме Бухари и напали на их след, – предположил я. – Но как? Неужели, Зульфия…
– Ладно, мой мальчик, не стоит бросать слова попусту, – подытожил мой господин. – Нужно немедленно убедить хана принять меры для охраны поэтов. Но пусть этим займётся Мустафа-ага…
– А вы, господин? – вырвалось помимо воли у меня.
– А я, – спокойно продолжил купец Рахматулло. – А я завтра же наведаюсь в гости к шейху Гиясаддину, главе накшбандии.
Часть третья. Книга блуждающих.
Глава десятая, в которой мюрида изгоняют из стен ханаки
На том мой разговор с господином в тот день был окончен. А дабы рассказать вам о событиях дня следующего, я, о почтенные читатели, отступлю от своего правила излагать вам лишь те события, свидетелем коих мне доводилось быть, и поведаю вам о встрече купца Рахматулло и шейха Гиясаддиина со слов моего уважаемого хозяина.
Итак, на следующий день ранним утром купец Рахматуллло, смиренно постучал в двери медресе, основанной
