За чертой милосердия. Цена человеку - Дмитрий Яковлевич Гусаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Командир группы Борис Лунгин сделал перекличку, представил назначенного политруком Виктора Кошкина и, как положено, проверил у каждого оружие и боеприпасы. До Чуткина он дойти не успел. Появился комбриг Григорьев, поздоровался и объявил:
— Задание вашей группе следующее. Понесете раненых до озера Тухкаярви. Это недалеко — шесть километров. Мы там были позавчера. На озере надо быть не позже двадцати трех часов. Ночью прилетит самолет. Будете ждать его до тринадцати часов завтрашнего дня. Если по каким-либо причинам самолета не будет, понесете раненых до поселка Услаг. Пойдете по старой тропе — Шунгин с маршрутом знаком. Вам навстречу выйдут пограничники. Какие есть вопросы?
— Раненых отправим на самолете, а нам самим куда? — спросил Пянтин.
— Все вы возвращаетесь своим ходом в Сегежу и поступаете в распоряжение командира отряда «Красное знамя» Введенского.
И тут Чуткин решился, сделал шаг вперед.
— Можно, товарищ комбриг?
Григорьев вгляделся и кивнул:
— A-а, это ты, Чуткин… Что у тебя?
Он помнил его по шокшинской разведке и по всей той истории, о которой и сейчас трудно вспоминать без улыбки.
— Товарищ комбриг, разрешите мне с бригадой… Я могу. Я последние дни хорошо шел. — Вася сам испугался своей смелости и привычно загнусавил: — Чё, я хуже других, чё ли… Я вон только разошелся, а тут назад…
Комбриг смотрел на Васю, щурился и уже не скрывал улыбки.
— Попова ко мне, быстро, — приказал он связному.
К счастью, Попов оказался поблизости. Минутку они вполголоса посовещались, поглядывая на Васю, и Григорьев приказал:
— Чуткин, возвращайся в отряд… Только если отставать будешь, палкой погоню, понял? Ну, остальные распределяйтесь по носилкам и трогайтесь. Шунгин, назначь наблюдателей по сторонам. Счастливого пути!
Григорьев подошел к носилкам, попрощался с ранеными разведчиками, сказал им несколько ободряющих слов и пошел к штабу. До выхода бригады на север оставалось менее получаса.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПО ВОСПОМИНАНИЯМ НАДЕЖДЫ ЛАЗАРЕВОЙ
(с. Ладва, 20 февраля 1971 г.)
…Как это случилось тогда? Нет, забыть-то оно не забылось, хоть и прошло почти тридцать лет. Такое как забудешь, только вспоминать да рассказывать тяжело.
Попрощались мы с комбригом, ребята встали по четверо к носилкам и пошли. Бригадный врач Екатерина Александровна Петухова проводила нас до постов, сунула напоследок еще один пакет с сульфидином: «Девочки, у Кузнецова жар начинается, поите его почаще!» Да, с нами шла еще третья девушка — переводчица Аня Кемова.
Поначалу все было хорошо. Первый отдых сделали, когда прошли с километр или даже больше. Хотя кто их считал, эти километры… Посидели минут десять и дальше тронулись. А потом и началось… Только тот, кому хоть раз довелось тащить летом по лесу на носилках раненого человека, и может понять, какое это тяжкое дело! Поднимут ребята носилки, протащат шагов сто — двести и, обессиленные, чуть не падают на землю. И так тяжело, а тут смотри, чтоб не оступиться, не грохнуть наземь ношу. А там ведь не мешок какой — живой человек, да еще с перебитыми ногами, ему каждый толчок — мука нестерпимая.
Хорошо бы сами носильщики были крепкими. Тут сила нужна, а они ведь ослабевшие…
Так вот и тащились час, другой, третий. Солнце уже низко опустилось, а командир наш Шунгин на запад посматривает, хмурится, поторапливает. Сам он работал больше всех, подменял ребят по очереди.
Освободится от одних носилок, шагов десять передохнет и бежит на подмену к другим. Девчата по два вещмешка несли и оружие раненых — тоже выбивались из сил.
Недалеко уже до этого озера оставалось, куда мы шли, как догнала нас еще одна группа из бригады. Было их человек восемь и сандружинница Аня Леонтьева с ними. Несли они еще одного раненого, подорвавшегося на мине. Там ребята здоровые были, и шли они ходко. Думали мы — вместе дальше пойдем, помогут нам, ведь у них все-таки две смены на одни носилки. А они только на минутку остановились, объяснили, что им после самолета бригаду догонять надо, и ушли вперед.
К назначенному сроку мы опоздали. На озеро вышли в полночь и очень обрадовались, что самолета еще не было. Только радость наша оказалась ни к чему. Всю ночь прождали мы самолета, и все напрасно.
Те, восьмеро, нервничали, уговаривали Шунгина взять их раненого, чтоб им поскорей вернуться в бригаду, а тот словно знал, что самолета не будет:
— Ребята, говорит, если вы хотите погубить всех больных и раненых, то можете уходить. Вы же видите, что у нас и на двое носилок нет людей. Самолета ведь может и не быть.
Раненый у них был совсем тяжелый, все время стонал, иногда впадал в беспамятство. Аня Леонтьева так и не отходила от него.
Уже утро наступало, а самолета все нет. Та группа не выдержала, схватила свои носилки и отправилась на восток. Решили поскорей добраться до пограничников. Мы ждали, как было приказано, до часу дня и тоже тронулись.
Теперь уж, наверное, не столько шли, сколько отдыхали. Старались ребята по-прежнему, но силы убывали с каждым шагом. Пронесут сколько могут, сядут на землю и, как говорится, языки на сторону. Пять — десять минут никто и с места не сдвинется — только и дышат, отдышаться не могут.
В ночь и настигла нас беда.
Не знаю, сколько мы прошли от этого озера, где самолета ждали. Может, километров десять, а то и больше. Помню, что случилось это после большого привала на малом…
Надо честно сказать, что к тому времени осторожности у нас никакой не было. Шли хотя и по нейтральной полосе, а считали ее своей. На западе — бригада, на востоке — пограничники, откуда тут противнику взяться? Думы наши о другом были — как бы до своих добраться, хватит ли у нас сил, если пограничники навстречу не выйдут? Кузнецову-то совсем плохо стало. Хотя его перебитые ноги и были взяты в жесткие шины, а такая дорога растревожила их — стонал почти беспрерывно. Второй раненый — Першин — чувствовал себя получше.
Только мы присели на отдых, ребята
