Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

Не подумайте, что «красное вино» — это то самое красное сухое вино, которое в образованных городских кругах пьют с шашлыком и жареной телятиной. Как только поезд пересекает городскую черту, слово «красное» меняет смысл: теперь «красным» называют все, что не есть водка, а «белым» называют все, что не есть «красное» (уже в новом смысле). Но дело не в этом. Дело в том, что наша бригада новаторская. Раньше каждый колхоз и совхоз имел своих (закрепленных за ним) шефов в городе. Шефствующее предприятие (учреждение) города ежегодно в соответствующие сезоны полевых работ выделяло энное количество сотрудников, которые ехали в свой привычный подшефный колхоз или совхоз, где их использовали по усмотрению местного начальства. Так оно и делается до сих пор в большинстве случаев. Но на сей раз во исполнение решения Пленума ЦК о подъеме сельского хозяйства на новую высшую ступень и о создании изобилия продуктов питания в городах решили провести битву за урожай централизованно, комплексно, с учетом местных условий, городских профессий шефов и профессий, приобретенных нами в прошлые поездки в деревню. Поэтому мы два дня околачивались в районном центре, ночуя где придется, чтобы районное начальство провело кампанию сражения за урожай на высочайшем демагогически-бюрократически-идиотическом уровне. С трезвоном в прессе и по радио, с кинохроникой и прочими атрибутами настоящей битвы. Нас по очереди таскали по разным классам школы, которую заняли под штаб битвы за урожай, выспрашивали анкетные данные, профессию, какие общественные поручения выполняли, на каких работах приходилось трудиться в деревне и т.д. В заключение нас пригласили побеседовать «по душам». Это — нечто вроде Особого Отдела от КГБ. Здесь нам внушали, какая ответственная задача выпала на нашу долю, просили пресекать всякие нехорошие (разлагающие) разговоры и помогать Органам выявлять лиц, которые... Никаких бумажек подписывать не требовали. Просто просили помочь Им во имя и для. Это нечто новое. Дон Игуан говорит, что раньше заставляли подписывать обязательства быть осведомителями. Обычно ребята отказывались. Но кто знает, может быть, кое-кто и подписал. Все-таки битва на благо Народа, Родины, Партии. Ради такой великой цели можно и послужить. Я молча выслушал, что говорили товарищи ОТТУДА, в ответ на Их просьбу кивнул (про себя послав Их на...). А что мне было делать? Речи протеста произносить? В позу становиться? А ради чего и ради кого? Я знал, что ни в чем помогать Им не буду. И этого достаточно.

Дислоцируется (если уж битва, так даешь военный язык!) наша бригада в населенном пункте И, пожилые женщины — в домах (по три-четыре человека), мужчины и женщины помоложе — в сараях. Считается, что мы спим на сеновале, вдыхаем аромат свежего сена и все такое прочее. На самом же деле наша хозяйка Матренадура к сену нас близко не подпускает, хотя мы его ей наворовали больше, чем накосила она сама, и спим мы на соломе и какой-то прошлогодней трухе. И воюем с крысами. Тут водятся и мышки. В сравнении с крысами они нам кажутся родными и близкими, и мы с ними не воюем. Черт знает, что происходит с этим миром, говорит по сему поводу Токарь. Раньше крысы с мышами никак не уживались, а теперь жить друг без друга не могут. Все перепуталось. Это все из-за атомных испытаний и космических полетов.

Наш сарай

Мы держим оборону или идем в атаку в сарае у тетки Матренадуры на самом краю населенного пункта Н. Нас девять душ. Часть из них я уже назвал: это — Дон Игуан (самый выдающийся бабник в бригаде), Кандидат (самый выдающийся математик бригады), Комиссар (самый политически грамотный в бригаде), Токарь (самый горький пьяница в бригаде), Иван Васильевич (самый старый в бригаде). Остальные четверо — я, Лоб (самый здоровый и самый ленивый в бригаде), Костя (самый молодой, самый хилый и самый работящий в бригаде) и МНС (самый бесцветный в бригаде). Так что, как видите, самые выдающиеся личности бригады собрались почему-то в нашем сарае. Вы, конечно, спросите, почему в такую компанию затесался Комиссар? Ему как парторгу положено жить вместе с бригадиром в комнатушке при клубе. А он... Но тут все хитро придумано. Раз Комиссар, значит, должен находиться в толще народных масс, среди рядовых бойцов на самой линии фронта, можно сказать — в окопах. А то, что линия фронта проходит сразу же за нашим сараем, это очевидно без слов. Достаточно понюхать: рядом расположен свинарник. Хотя свиней — кот наплакал, вонь от свинарника идет ужасающая. Кроме того, то, что Комиссар живет в нашем сарае, есть чистая демагогия. Он только числится у нас. На самом деле он дрыхнет с Матренадурой на мягком тюфяке, набитом тем самым свежим пахучим сеном. И все же мы Комиссару не завидуем. Во-первых, спать с такой старой, неопрятной и страшной бабой можно только от непроходимой тоски и от жуткой бесперспективности. А во-вторых, Комиссара едят блохи и клопы, а это похуже крыс, так как крысы нас еще не едят, а только пугают морально. Впрочем, Костя считает моральные муки более тяжкими, чем физические. И он с удовольствием подменил бы Комиссара, поскольку Матренадура не такая уж старая и страшная, да боится, что его после этого засмеют.

Из мыслей Матренадуры о Западе

— В Англии, — говорит Матренадура, — на каждом углу традиции. Без традиции шагу ступить нельзя.

— Выходит, и там свободы нет.

— Свободы там хватает. Просто они там без традиции делать ничего не умеют.

— Какие же традиции, к примеру?

— Всякие. Например, соберутся все вместе, о погоде говорят и смеются сквозь зубы, хотя совсем не смешно: погода-то дрянь, еще хуже нашей.

Разговоры на площадке

— Вы, конечно, слышали о физике П., которого полгода назад выпустили на Запад.

— Так его недавно убили.

— Сплетни.

— Нет, это точно. Просто западные подонки (а их и там хватает) решили не подымать шума, чтобы не ухудшать отношений с нашими подонками. И потому заявили, что у них нет полной уверенности в том, что П. убили. Хотя с медицинской точки зрения случай странный. Они даже не предприняли попытку поискать возможных убийц.

— А к чему все это?

— А вот к чему. Физик П. взбунтовался из-за чего-то. Его наказали, лишили возможности продолжать исследования, из партии выгнали. Он подался в диссиденты. И вот его судьбой занялась куча всяких высокопоставленных подонков. Они не могут вести с П. открытую полемику, ибо П. прав. Они решают, как нейтрализовать и наказать его. Они имеют в своем распоряжении могучий аппарат власти и практически неограниченные возможности расправиться с П. И вот они решают, как это лучше сделать. Обдумывают, рассчитывают. Намерение уничтожить П. физически предполагается с самого начала как нечто само собой разумеющееся. Никаких правовых и моральных ограничений нет. Лишь голый расчет: как убить ни в чем не повинного человека, чтобы наша власть выглядела гуманной и совершенно непричастной к убийству? Вот в чем проблема: надо убить человека, именно за то, что он прав и что дерзнул отстаивать свою правоту открыто, но чтобы это выглядело вовсе не как убийство. Если посадить П. в тюрьму или убить из-за угла здесь, у себя дома, будет шум по этому поводу. В данной ситуации это невыгодно для государства, как считают эти подонки. И решают выпустить П. на Запад (смотрите, мол, мы гуманизм проявляем), но убить его там (мол, туда ему дорога!). И вот могучая организация разыгрывает грандиозный тайный спектакль — работают, сволочи! Убийство тщательно готовят. Используют новейшие достижения науки и техники — до сих пор на Западе не могут выяснить, каким ядом его убили. Делают это чужими руками — они, мол, ни при чем! Какие огромные усилия были приложены! Какие расходы! Вы только вообразите: мощнейшая организация, не считаясь с тратами, уничтожает невинного человека! Убивает просто потому, что он попал в ее расчеты. И это — «в конце двадцатого столетия. Что это такое?

— Ритуальная жертва.

— Но они же все-таки думают об интересах государства.

— Чушь! Они думают, будто они думают об интересах государства. На самом деле они ни о чем другом не думают, кроме исполнения Своих формальных функций и своих эгоистических интересов. Они не думают, а рассчитывают. Эта операция с П. наверняка осуществлялась как великое сражение. Люди жили в ней, действовали, делали карьеру. Сколько подонков за границу съездило! Какие заседания проводились! Представляю, на каком уровне решался вопрос о характере яда и выборе исполнителей. Это — спектакль, для участников которого П. есть не человек, а всего лишь объект их деятельности.

И разговоры в сарае

— Я готов принять любой ход жизни, лишь бы он был естественный, а не выдуманный.

— А что ты считаешь естественным ходом жизни и что выдуманным?

— Дождь, например, и холод — это естественно. А вот то, что мы тут мокнем и дрожим от холода, — это противоестественно, выдумано нашими руководящими кретинами.