Меридон - Филиппа Грегори

Я взглянула на него и не почувствовала к нему жалости, хотя его планы и его гордость рушились. Я смотрела на него с горячей ненавистью, смотрела снова высохшими глазами.

– Да, – сказала я. – Она умерла. И я тоже.

Я развернулась и оставила его, оставила одного на арене под медленно качавшейся трапецией, со следами хлыста на бледном лице и трясущимися губами. Я прошла сквозь толпу, которая собралась в дверях, вытягивая шеи, чтобы разглядеть происходившее. Они показывали пальцами, как толпа в Селси, целую жизнь назад. Я нашла Море и оглянулась в поисках ворот, чтобы забраться в седло.

– Дай помогу, – произнес кто-то, и я, проморгав туман в глазах, увидела две мозолистых руки, составленные так, чтобы я оперлась на них ботинком.

Рядом с Морем стоял Уилл Тайяк.

Я кивнула, позволив ему подсадить меня в седло. Развернула Море в сторону дома и поехала прочь, не дожидаясь Уилла. Через несколько мгновений я услышала стук копыт его лошади, и он появился рядом и поехал со мной, не говоря ни слова. Я взглянула на него. Лицо его была спокойно. Я не знала, видел ли он меня на арене – но была уверена, что ему расскажут обо всем в ближайший базарный день. Я не знала, слышал ли он, как я мучительно кричала на Роберта, слышал ли ее имя, слышал ли, что меня зовут Меридон.

Но никто ничего не смог бы понять по лицу Уилла. Его ответный взгляд на меня был непроницаем, как камень. Но в карих глазах светилась жалость.

– Назад, в Хейверинг? – спросил он.

– Да, – ответила я.

Я была опустошена, пуста, как куколка, из которой вылетела бабочка. Нечто маленькое, высохшее и безжизненное, пережившее свое время. Теперь она будет кататься, крутиться и в конце концов сотрется в пыль.

– Больше мне идти некуда, – тихо сказала я.

Он не пристроился за мной следом, как грум, сопровождающий хозяйку, что мог бы сделать, учитывая, как он на меня зол; он поехал рядом, как равный. И в глубине своего разбитого пустого сердца я была рада его обществу, мне было не так одиноко, пока мы ехали по аллее к Хейверинг-Холлу, а над нами, не видные сквозь темный полог деревьев, проступали звезды.

– Спасибо, – сказала я, когда мы добрались до конюшни и мальчик вышел принять Море.

Горло у меня саднило. Наверное, там, на арене, я кричала на Роберта.

Уилл обратил на меня взор, темный, как у волшебника.

– Подожди, – сказал он. – Не выходи за него. Подожди немного, это не больно.

Во дворе было очень тихо, мальчик, державший поводья моего коня, стоял и гладил Море по белому носу.

– Боль утихнет, – сказал он. – Со временем безутешность пройдет.

Я покачала головой, я даже выдавила из себя неубедительную улыбку.

– Нет, – хрипло сказала я. – Я никогда не была особенно счастливой, даже до того, как потеряла ее. Теперь я радости не жду.

Он наклонился и загрубевшей грязной рукой коснулся моей щеки, моего лба, разгладил напряженную горячую кожу, ласковыми шершавыми пальцами погладил мне виски. Потом, прежде чем я успела понять, что происходит, он взял мое лицо в ладони и поцеловал. Один мягкий поцелуй в губы – такой уверенный, словно он был моим признанным любовником.

– Тогда удачи тебе, Сара, – сказал он. – Ты всегда можешь от них уйти, ты же знаешь.

Я не отпрянула от его прикосновения. Я закрыла глаза и позволила ему делать со мной, что хочет. Мне было все равно. Потом я взяла его за запястья и держала, прижав его руки к своим щекам и глядя ему в глаза.

– Лучше бы мне умереть, – сказала я ему.

Мгновение мы стояли в тишине.

Потом Море беспокойно переступил, и наше единство распалось. Мальчик, принявший повод Моря, помог мне спуститься с седла. Уилл неподвижно сидел на лошади, глядя, как я ухожу по двору, как сияет в лунном свете корыто воды, словно покрытое льдом, как падают на мощеный двор квадраты желтого света из окон дома, как я закрываю за собой дверь и запираю засов.

На следующий день мы уехали в Лондон, так что соглядатаи леди Клары не успели рассказать ей о конном балагане и о похожей на меня молодой леди, откликавшейся на другое имя, которая посетила его.

Мы ехали не налегке.

Я вспомнила прежние времена, когда в один фургон помещалось все, что было необходимо семье из пяти человек. Во время первого сезона мы возили с собой постельное белье для четверых, смену костюмов, упряжь и задник – все погружалось в два фургона.

Мы с леди Кларой ехали в экипаже Хейверингов, Перри скакал верхом – ради собственного развлечения. За нами следовала грузовая повозка, в которой была вся наша одежда. Там же разместились лакей лорда Перегрина и две служанки. За ними двигался фургон, груженный всевозможными вещами, необходимыми леди Кларе для удобства: от простыней до дверных молотков. А по обе стороны этой кавалькады ехали верховые – конюхи и лакеи, вооруженные в дорогу мушкетонами и дубинками, на случай, если нас остановят и захотят ограбить разбойники.

На исходе первого часа, утомившись и заскучав, я от души надеялась, что так и выйдет.

Я была плохим дорожным товарищем леди Кларе. У нее была с собой книга, но я по-прежнему не могла прочитать ничего, кроме самых простых историй, а из-за подпрыгивания коляски я не могла водить пальцем по строке. У меня были с собой кое-какие записи о Широком Доле, времен моей мамы Джулии, но я не могла разобрать ее каллиграфический почерк, а леди Клара не стремилась мне помочь. И, к моему удивлению и все возрастающему неудобству, меня, как выяснилось, укачивало и тошнило в коляске.

Сперва я даже не поверила, когда у меня заболела и закружилась голова. У меня, всю жизнь просидевшей на козлах фургона, частенько евшей и спавшей внутри его!

Коляска крепилась на толстых кожаных ремнях и прыгала, как сиськи домохозяйки, и моталась из стороны в сторону. Огромная, скачущая вприпрыжку свинья, обитая изнутри мерзким голубым. Я бы благословила любого разбойника, который бы нас остановил. Тут же выскочила бы из коляски и стала умолять, чтобы он дал мне прокатиться на его лошади.

– Ты бледна, – заметила леди Клара, оторвавшись от книги.

– Меня тошнит, – сказала я. – Я из-за этой коляски заболею.

Она кивнула.

– Не говори «тошнит», говори «нехорошо», – сказала она и потянулась за ридикюлем.

Она достала оттуда флакончик с нюхательными солями и протянула его мне. Я такого прежде никогда не видела.

– Это пьют? – спросила я, поднимая флакончик к свету и стараясь рассмотреть, что внутри.

– Нет, – ответила леди Клара, переливчато рассмеявшись. – Это нюхательные соли. Поднеси к носу и понюхай.

Я вынула пробку и сунула флакончик под нос. От души вдохнула и задохнулась. Голова у меня закружилась еще больше, в ноздрях защипало.