История Словакии - Александр Авенариус

Несмотря на то, что Сасинек написал далеко не всю историю Словакии, ограничившись эпохой средневековья, его концепция самобытной словацкой истории и без того очевидна: она опирается на два краеугольных камня — принцип территориальный и национальный (существование самостоятельного народа на исконной собственной земле проживания) и принцип двоякой преемственности — словацкий народ с незапамятных времен жил на своей территории и сохранил сознание, непрерывность и традицию великоморавской государственности. При всем том, однако, Ф.В. Сасинек сознает и однозначно включает словацкую историю в территориальный и политический контекст истории Венгрии.

Вторую концепцию самобытного исторического развития словаков представил Юлиус Ботто (1849—1928), по профессии адвокат. Ю. Ботто демонстрирует иное понимание словацкой истории. Главным исходным моментом для него служит великоморавский период, который он считает основополагающей вехой словацкой истории. Однако для Ботто словацкая история является почти исключительно историей словаков, словацкого народа. Характерно в этом смысле и название его главного труда («Словаки. Развитие их национального возрождения». Турчанский Св. Мартин, 1906). Подобное понимание словацкой истории — с упором на явления национальной жизни — требует акцентирования других событий и фактов, чем те, которые выдвигал Сасинек. Проследить и уяснить концепцию Ботто помогает то обстоятельство, что он довел описание истории Словакии до середины XIX в. Периоду удельного княжества он, в отличие от Сасинека, не придавал значения важного этапа словацкой истории. В эпохе между падением Великой Моравии (IX в.) и национальным возрождением (конец XVIII в.) его внимание привлекло только вторжение гуситских (чешских) войск в Венгрию и в Словакию (XV в.). Сравнительно проходной факт, косвенно относящийся к словацкой истории, Ботто особо выделил для того, чтобы продемонстрировать первые признаки пробуждающегося национального самосознания и этнической принадлежности словаков: пребывание представителей родственного, близкого по языку народа на территории Словакии, по мнению Ботто, но и на самом деле, оживило и поддержало употребление словакизованного чешского языка в рамках словацкой (особенно городской) общины. Если для Сасинека пребывание чешских гуситских войск являлось фактом прежде всего политического характера (оно способствовало восстановлению самостоятельности Словакии), то для Ботто это был факт заведомо культурного или культурно-политического значения: он стимулировал процесс становления национального самосознания. Следующим важным моментом, согласно пониманию словацкой истории Ботто, стало национальное возрождение (с конца XVIII в.) и весь последующий период словацкой истории. Содержание этого периода он видел в усилиях словацкого народа (нации) и представителей словацкой интеллигенции достичь повышения статуса словацкого языка, формирования национального сознания, подъема культуры. В середине XIX в. все это вылилось в попытки добиться определенного автономного государственно-правового положения Словакии в рамках Австро-Венгрии.

В отличие от Сасинека, представленная Ботто концепция самобытности словацкой истории зиждется на двух других основаниях: на принципе национального отличия и специфики национального развития (причем государственный и территориальный момент не подчеркивается) и на принципе прерывности. Там, где Ботто не находит свидетельств национального движения, национального сознания, проявлений национальной жизни, он рассказывает об истории Словакии очень коротко или совершенно обходит целые отрезки истории.

Для выработки концепции и выявления смысла словацкой истории большое значение имеет программное выступление выдающегося словацкого историка Даниэла Рапанта (1896—1988) «Чехословацкая история» (в книге «С древности до наших дней». Прага, 1930, с. 531—566). Несмотря на то, что это было выступление в полемике, по конкретному поводу, его значение для словацкой историографии трудно переоценить, хотя до сих пор ему не уделялось достаточного внимания. Это было время, когда после возникновения общего государства чехов и словаков шли поиски оптимального варианта — концепции истории обоих народов. В противоположность взглядам тех, кто старался провести антиисторическую концепцию единой чехословацкой истории, т. е. сблизить и рассматривать словацкую и чешскую историю под одинаковым углом зрения, выделяя в прошлом то, что их объединяло, Д. Рапант представил концепцию, соответствующую логике истории. Согласно этой концепции, сопряжение словацкой (а значит, в том числе части венгерской) и чешской истории неорганично и неисторично. У словаков и чехов в прошлом разные судьбы, при работе над словацкой историей необходимо исходить из национального принципа. Хотя акцент делался на национальном принципе, в интерпретации Рапанта за ним присутствовал не высказанный и другой принцип: кровная связь Словакии и словацкой истории с историей Венгрии.

Таким образом, в концепции Рапанта подспудно выражен синтез двух предыдущих, кажущихся противоположными концепций. С одной стороны, можно исследовать развитие словацкого народа на территории его исконного проживания. Эта территория одновременно является органической составной частью Венгерского королевства, а не только неким специфическим автономным, оторванным от остальной территории государства субъектом (как это понимается Ф.В. Сасинеком). С другой стороны, исследование национального развития увязано с иными явлениями и событиями, и тем самым национальная история не вырвана из естественного венгерского контекста (как это получается у Ботто). Итак, концепция словацкой истории, опирающаяся на идеи Д. Рапанта, позволяет исключить односторонности концепций Ф.В. Сасинека и Ю. Ботто, аннулирует воображаемую дилемму «История Словакии или Словацкая история» и дает возможность рассматривать словацкий исторический процесс в обоих измерениях, во всей его широте и дифференцированности. Словацкая историография в своих исследованиях постепенно и не без труда пришла к этому после второй мировой войны и стремится воплотить эту концепцию в данной книге.

2. История Словакии в центральноевропейском контексте: Словацкая история как геополитическая проблема

Однако «Словацкая история», или «История Словакии», заключает в себе и принципиальную проблему историко-геополитического характера, которая в последнее время всплывает в прямой форме или в подтексте не только в словацкой историографии, но главным образом в публицистике. И эту проблему в упрощенном виде можно сформулировать как дилемму: Словакия и ее история по своему историческому и культурному развитию однозначно является органической составной частью западной (латинской) цивилизации, или же она представляет собой некое специфически сформированное образование, в котором органично сочетаются черты восточной и западной цивилизации. Соответственно вторая часть дилеммы рождает феноменальное представление, что Словакия — это именно та страна и тот культурный ареал, который является мостом между Востоком и Западом. Вывод о безусловной принадлежности Словакии к западноевропейской цивилизации зиждится на казалось бы очевидных и неопровержимых фактах: письменность и культура Словакии вплоть до начала национального возрождения была латинской, в конфессиональном отношении преобладающая часть населения по составу вполне соотносится с остальной Западной Европой, общий характер культуры, обычаи, система школьного образования аналогичны западному окружению и главное — сама принадлежность Словакии к государствам, которые по своей природе относятся к категории западных стран.

Представление о Словакии как о мосте или точке пересечения цивилизаций — именно потому, что оно не столь очевидно и не бесспорно, -исходит прежде всего из двух основных предпосылок. Первый аргумент носит чисто географический характер, который к тому же не подлежит сомнению и согласно которому как раз в Словакии находится географический центр Европы. При всей проблематичности этой аргументации ее смысл прозрачен: она наводит на мысль об исключительной роли Словакии как географического (или геополитического) пространства с особой и в некотором роде уникальной миссией в европейском мире.

Той же идеей исключительности положения Словакии пронизана и вторая, как будто бы гораздо более убедительно и реально обоснованная аргументация исторического плана. Она исходит из исторического факта — существования Великоморавской державы и миссии Кирилла и Мефодия, просветительская деятельность которых преобразуется в идеологизирующую национальную традицию, без труда приобретающую символический характер. Значение этой традиции в наши дни определяется тремя аспектами. В чисто политическом смысле деятельность Кирилла и Мефодия связана с существованием первого словацкого государственного образования. В культурно-политическом плане самым главным в их наследии является тот факт, что их деятельность хотя и возникла на восточной (византийской) почве, тем не менее сумела приспособиться к Западу: символом этого приспособления является византийский монах Мефодий, ставший архиепископом римской церковной паннонско-моравской провинции. В культурном отношении наследие Константина и Мефодия становится ярко выраженным свидетельством симбиоза восточных и западных элементов, что проявилось в религиозном обряде, в литературе, искусстве и архитектуре.