Королева - Карен Харпер

— Неужели? Но здесь они тоже были, можешь не сомневаться.

Она вновь махнула белой рукой, вынырнувшей из рукава небесно-голубого платья. Вуаль шевелилась вокруг ее рта, когда она говорила или дышала. Иногда она подумывала о том, чтобы, подобно женщинам Аравии, закрывать только половину лица. Отец говорил, что у нее чудесные изумрудные глаза и роскошные волосы, черные, как болота Трали[100]. Но кожа вокруг глаз…

— Я немедленно доложу его светлости, — сказал он, но не сдвинулся с места.

— Я должна предъявить доказательства того, что они здесь были, — тихим, бархатным голосом настаивала она. — Кроме того, ты должен поискать под моей кроватью и удостовериться, что в моей комнате больше нет врагов твоего господина.

— О, тогда конечно. Я только быстренько загляну, — согласился он и несмело шагнул внутрь.

Он вздрогнул, когда она закрыла за ним дверь. Она знала, что мужчин выводит из равновесия ее привычка незаметно появляться и исчезать, и вуаль, конечно, хотя некоторые находили ее в высшей степени загадочной и манящей — пока не заглядывали под нее. Ах, если бы ей удалось найти мужчину, не важно, какого происхождения, но умного и сильного, она бы оставила его при себе на какое-то время, вместо того чтобы искать каждый раз новую жертву, а на следующий день думать, как отделаться от нее.

— Как же мне тебя называть? — спросила она.

— Оуэн, высокочтимая сударыня. Значит, вы желаете, чтобы я посмотрел под кроватью?

— Я нисколько не сомневаюсь, что они тут были, Оуэн. Видишь? — сказала она, медленно приблизившись, и указала на кожаную шкатулку со снадобьями, торчавшую из-под кровати.

Оуэн присел на корточки и принялся разглядывать шкатулку, как будто на ней можно было увидеть отпечатки рук и имена незваных гостей, — впрочем, она сомневалась, что он умеет читать.

— И еще, — сказала она, — кто-то рылся в моих сундуках, это бесспорно.

— Я позову его светлость, чтобы он пришел и все здесь осмотрел, — сказал Оуэн, явно побаиваясь поднимать на нее взгляд.

Она успела присесть на сундук у изножья кровати и позволила складкам платья разойтись достаточно широко, чтобы обнажились ее голые скрещенные ноги. Оуэн продолжал старательно заглядывать под кровать, хотя было совершенно очевидно, что в такой темноте невозможно ничего увидеть.

— Меня хватятся внизу, и нам нужно поймать…

— Боюсь, что они уже скрылись. Совсем как те маленькие человечки — эльфы, — которые совершают проделки в темноте, но исчезают, прежде чем их успеют поймать. Итак, мы договорились? Ты ведь вызвался защищать меня до утра…

— Да?

Оуэн вскочил на ноги, как марионетка, которую дернули за ниточки, и начал пятиться к двери. Когда она медленно поднялась на ноги, он замер как вкопанный, затем сдернул с головы берет и принялся крутить его в больших, квадратных ладонях.

С хищной улыбкой, видеть которой он не мог, она проговорила:

— Я знаю, его светлость хотел бы, чтобы ты мне помог. А вдруг они в самом деле вернутся?

— Но вы говорили, что они наверняка сбежали, так что…

— Тогда, быть может, глоток вина?

Она мысленно выругалась, раздосадованная, что ей попался мужчина, который вел себя не как похотливый козел, а скорее как перепуганная белка. Она начинала терять и без того тяжело дававшееся ей самообладание, после того как этой ночью ее снова перехитрили люди Болейнов. Она знала, что они могут прийти. Но ворваться в обнесенный рвом замок? Когда ее доводили до такого раздражения, в ее речи начинал проскальзывать акцент.

— Значит, выпей со мной немного вина, а потом отправляйся к лорду Уолдгрейву и доложи ему, что бросил меня одну в трудную минуту.

— О нет, что вы! Я бы так не поступил.

— Хорошо. Очень хорошо, Оуэн, — почти нараспев произнесла она.

Подойдя к маленькому столику, стоящему в углу у двери, она наполнила кубок с вином, в которое были добавлены пряности и усыпляющие средства. Иногда она сама спасалась корнем валерьяны от бессонницы, но сейчас, стоя спиной к Оуэну, бросила в кубок щепотку белладонны. Жертву, одурманенную этим снотворным, можно было ограбить и даже убить.

Оуэн взял кубок и залпом осушил его.

— Весьма признателен.

— Я тоже. А теперь позволь мне, — сказала она, поднимая руку и преграждая путь двинувшемуся к двери Оуэну, — перечислить вещи, которые, как мне кажется, вынесли отсюда, чтобы ты мог доложить об этом его светлости. Просто присядь на минутку вот на этот табурет у кровати, хорошо? Уверена, тебя утомила борьба с пожаром, не говоря уже об охране замка.

— Ни капли, высокочтимая сударыня, и я не хочу вас обременять, — ответил Оуэн, но тяжело опустился на табурет и обессиленно сгорбился, уперев локти в широко разведенные колени.

Она забрала кубок из его безвольных пальцев. Его речь и дыхание уже замедлялись. Теперь он до утра не встанет на ноги, это точно. Самое приятное заключалось в том, что от этого зелья человек не лишался сознания полностью, но становился податливым чужой воле, а после ничего не помнил.

Она заперла дверь и зажгла свечу с ароматом левкоя. Хотя ночь выдалась холодной, как в Каррик-он-Шур[101], она сняла платье и даже шляпу с вуалью. Оставшись в тонкой льняной сорочке, она стала прикручивать фитиль лампы, пока та не погасла. «Просто позволим лунному свету сделать свое дело», — подумала она.

Ее не мучил вопрос, поймал ли Уолдгрейв тех, кого подослала Елизавета, — если, как в прошлый раз, принцесса не явилась собственной персоной. Но теперь она могла позволить себе немного терпения. Она знала, что ей суждено столкнуться лицом к лицу и лично расправиться с королевским отпрыском Болейнов, ибо судьбу нельзя обмануть. Это было бы Господним возмездием за все, что они с королевой — и их святые матери — потеряли.

К тому времени как она была готова забраться в свою большую кровать, Оуэн полусидел на табурете, полулежал на перине. Она обвила сильными руками его плоский живот и, с кряхтением и стонами, приподняла и потащила к подушкам, чтобы он полностью лег на постель.

Когда она отпустила его, он тяжело развалился на простынях, пробормотал что-то и захрапел.

Методично, предмет за предметом, она сняла с него всю одежду, бросила ее в угол и вымыла его розовой водой с лавандой. Этого сладкого аромата, который продержится до завтра, будет достаточно, чтобы Оуэн помалкивал о том, что может произойти или не произойти сегодня ночью. Природа его не обидела, и он живо откликнется, когда она разотрет ему бедра и возбудит его маслами. Но внезапно она почувствовала усталость и безразличие. Ей хотелось просто притвориться… забыть обо всем, раствориться в прошлом.

— Знаешь, дорогой, — произнесла она, становясь на колени перед спящим мужчиной, — моя мать была любовницей великого человека, гораздо значимее тебя, но такого же золотоволосого. Он спал в ее постели каждую ночь, всю ночь напролет не мог от нее оторваться. Она семнадцать лет удерживала рядом с собой моего папочку, и он задаривал нас великолепными подарками. Он любил нас обеих, пока все не пошло прахом, да, любил.

Она ловила себя на том, что говорит с акцентом, как в детстве, но это не имело значения. Этот мужчина никогда ее не выдаст. Он будет верен ей. А если она выберет один из пузырьков, что лежат под кроватью, он никогда-никогда не покинет ее.

Внезапно ее захлестнули горькие воспоминания о потерянном отце, и она в отчаянии прижалась к спящему мужчине, забросив колено на его расслабленное бедро. Руку она положила на его волосатую грудь, а лбом уперлась в ямку между подбородком и плечом, придвигаясь ближе, зажмуриваясь, делая вид, будто он ее обнимает.

Ей хотелось вернуть все назад, вернуть времена спокойствия и уверенности. В детстве бесконечными летними ночами она пряталась за гобеленами и смотрела, как мама лежит в объятиях ее красивого отца. Ей хотелось быть такой же, какой была ее мать в те счастливые дни, которые закончились, когда король Генрих подослал к ее отцу отравителей.

Охваченная внезапным приступом гнева, она вытолкала Оуэна из своей постели. Он с треском рухнул на пол — быть может, сломалась рука — поерзал немного и опять захрапел. Она дернула на себя простыни и закрыла ими лицо. Ее душили горькие слезы.

Глава тринадцатая

— Тут нет ни слова о том, что Уолдгрейв замешан в заговоре отравителей, — подытожила Кэт, когда они с Недом и Елизаветой пробежали глазами последнее добытое в Хивере письмо.

В эту полночь Елизавета созвала на второе секретное совещание тех, кого окрестила своим негласным тайным советом. Мег и Дженкс пока сидели молча, потому что читать умели только алфавит, которому их понемногу тайком обучал Нед.

— Однако эти письма доказывают, что Уолдгрейв является шпионом испанского посла Ферии в Кенте, — заметила Елизавета. — Негодяй указывал на ключевых противников католицизма, которых Ферия и Мария потом повелевали сжигать на кострах. А еще Уолдгрейв приютил у себя отравительницу. Ему по меньшей мере известно, что она собирается убить сотни моих приверженцев в окрестностях Лидса. Но знает ли он, что она охотится и лично за мной, — вопрос спорный. Пропасть, — добавила она, ударяя по столу посланием с королевской печатью, — когда-нибудь я отправлю его в Тауэр за такое вероломство.