Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты - Александр Громов

На свой страх и риск она начала формирование эскадрильи, а затем и эскадры, состоящей преимущественно из специально обученных эксменов-добровольцев. И она не считала, что совершила этим ошибку.

Зато так считали другие, имевшие возможность докладывать через голову главнокомандующей свое видение событий. Только ленивые не писали на нее доносов, обвиняя в подкопе под идеологию. К сожалению, многие командиры старшего и среднего звеньев были в этом заодно, а наиболее оголтелыми из них верховодила, вероятно, Иоланта Сивоконь. Генеральскую фронду в принципе можно было побороть, если уделить этой задаче достаточно времени, но данный товар у Присциллы О'Нил всегда был в жестком дефиците. Можно научиться делать десять дел одновременно, но в сутках все равно останется двадцать четыре часа и ни минутой больше.

Пока что счет между ней и доносчицами был равный. За несколько дней до начала «Эгиды» разразился бунт эксменов на Ананке, погибли люди. Правда, бОльшая часть пилотов не присоединилась к бунтовщикам и даже вступила с ними в бой, защищая не столько людей, сколько свое право остаться избранными, лучшими среди худших. Удивительно, но эксмены подавили бунт без посторонней помощи. И позднее они не подвели. Тим Гаев и вовсе оказался на высоте, проявив не только решительность и практическую сметку, но и качества политика. Во всяком случае, без него главнокомандующей было бы куда труднее сдержать праведный гнев генерал-поручика Сивоконь, настроенной исключительно на репрессии, и тем самым спасти «Эгиду».

Если бы та операция безусловно удалась, Присцилла О'Нил заработала бы одно очко в споре с Иолантой Сивоконь и ее подпевалами. Но итоги «Эгиды» остались неясными, а счет – ничейным. После Цереры позиция главнокомандующей, упорно продолжавшей делать ставку также и на эксменов, заметно упрочилась. И все снова рухнуло после недавнего бунта рабочих на Марсе, по размаху далеко превзошедшего события на Ананке. Большинство не было способно понять, какого же рожна хотели те рабочие. Ведь марсианские поселки должны были полыхнуть значительно позже Земли! Их продолжали строить в качестве последнего форпоста, никак не иначе.

Присцилла знала, чего хотели рабочие: настоящего дела и настоящей драки с чужаками! На Марсе взбунтовалась не серая тупая масса, не те, кто желал продлить свое прозябание на несколько лишних месяцев, исступленно цепляясь за каждый момент их никчемной жизни, – взбунтовались сильные и активные, которые, окажись они на Ананке, не бунтовали бы, а гасили бунт…

А ничего не поделаешь – пришлось карать. Железной, так сказать, рукой наводить порядок. Пришлось спустить с цепи Иоланту, а уж та расстаралась, сразу набрав очко. О «недальновидной и ошибочной» линии главнокомандующей заговорили в открытую. Присцилла знала: не пользуйся она таким авторитетом в низовых звеньях, не будь барьер столь пугающе близок, ее и без того непрочное положение, превзошло бы неустойчивостью куклу-неваляшку, поставленную на голову.

Но главным было даже не это. Главным было то, что радарный контакт с чужаком, нацеленным на Землю, прервался уже более десяти суток назад и до сих пор не был восстановлен. Автоматические буи, во множестве запущенные к самой границе барьера уничтожения, в большинстве своем исправно сканировали пространство, не обнаруживая перед собой ничего достойного внимания. Чужак просто исчез. Ни с того, ни с сего. Такое случалось и раньше, но никогда контакт с ним не терялся больше, чем на несколько часов. Сманеврировал ли чужак, резко сменив дислокацию, научился ли полностью поглощать все диапазоны электромагнитных волн, подействовал ли каким-то необъяснимым образом на буи, заставив их врать, – оставалось неясным. В штабе забыли, что такое сон. И вот теперь – сообщение от Гаева, что «Эгида» сработала!

От Гаева ли еще? Быть может, чужак умеет хитрить не хуже, чем переть напролом, сметая на своем пути к Земле все и вся?

Однако сразу после получения радиограммы был отдан приказ направить два буя за барьер, и пока оба аппарата оставались целехоньки. За эти несколько часов ожидания главнокомандующая не приняла никого, оставив штаб без руководства. Она не желала никого видеть и еще больше не желала показывать себя подчиненным, понимая, что до прибытия «Магдалены» с Гаевым на борту не сумеет заставить себя принять вид Несгибаемой Присциллы, а останется той, кем можно быть только наедине с собой, – сухонькой, седенькой, очень уставшей пожилой женщиной, почти старушкой. Она не могла заниматься никаким делом, дрожа от озноба в жарком кабинете. С «Магдалены» давным-давно донесли, что перехват осуществлен и корвет ложится на обратный курс. Долго еще ждать? Скорее бы. Что они там копаются?..

Палец сам собой нашел кнопку вызова дежурной адъютантессы.

– Связь с «Магдаленой» устойчивая?

– Так точно, мэм. Шесть минут назад корвет совершил посадку на первой площадке.

Далеко не впервые Присцилле О'Нил захотелось грязно выругаться. Но далеко не всегда побороть это желание удавалось без тяжкого труда. Сейчас был именно такой случай.

– Почему не доложили немедленно?

– Прошу прощения, мэм… Госпожа Лин просила сообщить вам, что эксмен с перехваченной капсулы нуждается в санобработке. Она просит дать ей пятнадцать минут.

Теперь хотелось ядовито усмехнуться, но лицо главнокомандующей осталось бесстрастным. Миниатюрная китаянка Чэн Лин, командир «Магдалены» и личная пилотесса Присциллы, обладала рядом неоспоримых достоинств, но отказывалась понимать, что некоторые из них, в частности любовь к чистоте, не всегда достоинства.

– Что с ним такое? Обделался?

– Не могу знать, мэм. Сейчас выясню, мэм.

– Нечего выяснять. Сюда Гаева. Немедленно. В том виде, в каком есть.

Мелькнувшая было мысль о возможной заразе была сразу же отметена. Без сомнения, бортовой врач обследовала Гаева еще на «Магдалене», а вот помыть пациента… Присцилла наконец усмехнулась. Капитан Лин скорее подала бы в отставку, чем позволила бы осквернить корабельную душевую грязным эксменом. Что ж, надо уметь снисходить к слабостям подчиненных, пусть даже это умение оплачивается лишними морщинами и седыми прядями.

А не седых уже почти и не осталось…

Минуты через три в кабинет втолкнули Гаева, и видно было, что его гнали бегом. Эксмен-уникум находился не в лучшей форме – шатался, бестолково размахивал руками и ловил ртом воздух. Грязное лицо, сальные лохмы, отросшая клочковатая борода и дикий взгляд делали его похожим на гипотетического предка всех эксменов, непременно изображаемого в новейших учебниках биологии как существо, сумевшее выдержать эволюционную борьбу в африканской саванне просто потому, что львы и прочие хищники брезговали охотиться на такого противного. Сейчас же в нос ударил крепкий запах давно не мытого тела и перепревшего пота, пропитавшего полетный комбинезон.