Арктический мост - Александр Казанцев

Люди тащили грубые самодельные сани, сделанные из обломков ящиков. Натягивая постромки, они наклонялись вперед, как бурлаки с бечевой. Ноги приходилось вытаскивать, высоко поднимая колена. От этого шли неуклюже, переваливаясь всем туловищем. Сани утопали в рыхлом снегу, загребали его, толкая перед собой…

— Андрюша, ты бы потер щеки. Не отморозить бы…

— Спасибо, Денисище. Ничего как будто…

Редко-редко обменивались фразами. Все больше молчали, размеренно дыша, экономя силы.

— Не остановиться ли? Как бы не сбиться нам с тобой…

— Подожди. Пусть встретится еще хоть одна гряда торосов.

— И то добре… пойдем.

Снова шли через свистящую серую тьму, пробивая воющие снежные стены, с трудом вытаскивая из сугробов ноги.

Остановились только тогда, когда уперлись в огромные, полузанесенные снегом глыбы.

— Тихий ход, стоп! — скомандовал Денис.

Принялись разгружать сани, вытаскивать спальный мешок.

В черном небе — голые, замерзшие звезды. Поперек черного купола — лыжня Космоса: Млечный Путь.

На белом поле мертвые черные тени торосов. Пересекая ледяную равнину, тянется неровный след от саней.

Над санями возятся двое. Что-то связывают, скрепляют…

— Ты держи, а я затяну, Денис.

— Поживут еще, поживут, будьте ласковы…

Потом впрягаются, тянут, все удлиняя и удлиняя след.

— Шли же люди к Северному полюсу… Нансен, Пири, Седов…

— И то добре, Андрюша… А мы от Северного полюса…

Путь преграждают торосы. Привычным движением сбрасывает Денис постромки; устало стоит перед препятствием; потом, охая и что-то бормоча, принимается лезть наверх. Ноги его то и дело срываются, проваливаясь в заснеженные щели. К поясу его привязана верёвка. Она натягивается…

Андрей подталкивает сани сзади. Иногда он почти поднимает их, перебрасывает с одной глыбы на другую.

Денис уже ползет на четвереньках, но все же тянет, тянет полуразвалившиеся сани. Наверху он ложится отдыхать. Чувствуя, что веревка ослабла, он хочет подтянуть ее, но руки не поднимаются.

— Держи, Денис, держи!

— Давай… давай… сюда… будь ласков…

Андрей упрямо толкает сани, они уже совсем близко — сейчас Денис их схватит. Но сани срываются в щель между торосами.

Натянутая веревка тащит за собой Дениса. Чтобы, удержаться, он цепляется за ледяные выступы, загребает руками снег. Наконец, схватившись за веревку, Андрей вытаскивает драгоценные сани.

Начинается спуск. Впереди — Андрей, выбирающий путь; сзади, сползая с одной льдины на другую, — Денис с веревкой на поясе. Переправившись через гряду торосов, не садятся — падают на снег.

— Идти… идти надо, — твердит Андрей, тщетно стараясь подняться.

Снова впрягаются в постромки и тянут, тянут, пока не встречаются с черной извилистой трещиной, издали похожей на брошенную веревку. Через нее не перешагнешь, не перепрыгнешь. Провалишься вниз — нет оттуда возврата.

Приходится идти в обход, бессмысленно уклоняясь от пути, так тщательно намеченного Андреем после проведенного им астрономического определения. Иной раз обходное движение по краю трещины занимает целый дневной переход.

Но вот наконец трещина становится уже. Собравшись с силами, Андрей перепрыгивает на другой край. Денис бросает ему постромки и натягивает веревку. Так по натянутым постромкам и веревке переправляют через трещину сани. Потом снова идут, низко наклонясь вперед, с трудом вытаскивая из снега ноги.

Однажды, едва люди отошли от трещины на несколько шагов, сани перевернулись, наехав на глыбу. Возились долго, пока не поставили их на полозья, снова потянули, но сани глубоко зарылись в снег. Повисшие на постромках путники не могли сдвинуть их с места.

— Опять бисовы полозья разъихались! — проворчал Денис.

Пришлось снять рукавицы. Пальцы замерзали мгновенно, не гнулись, не чувствовали прикосновения к дереву саней. Провозились несколько часов, оттащили сани шагов на сто и снова стали. Денис беспомощно присел у развалившихся саней.

— Рукавицы… рукавицы надень, Денисище!

Возились по очереди, но сделать уже ничего не смогли.

— Бросить придется.

Поклажу разделили на два огромных тюка: старались забрать все. Ошибку поняли еще задолго до конца перехода. Прежде если кто падал в пути, то мог подняться, а теперь…

Первым упал и не смог встать Андрей. Денис каким-то чудом держался на ногах. Но едва он наклонился над Андреем, как упал сам. Подняться удалось, лишь освободившись от ремней.

Дальше идти не было сил, хотя за весь переход прошли не больше четырех километров.

Денис стал разворачивать смерзшуюся меховую груду, сегодня была его очередь отогревать спальный мешок. Андрей сооружал шалашик, чтобы развести в бензиновой печке огонь, согреть “кофе”.

Наконец Андрей забрался к Денису в мешок, лег с ним рядом. Так, лежа плечом к плечу и не обмениваясь ни словом, выпили они кипяток, который все еще продолжали называть “кофе”, медленно разжевывая каждый кусочек отогретого мяса давно убавленной, до смешного маленькой порции.

Спали тяжелым сном, без сновидений, без желанного отдыха. Андрей проснулся от холода. Дениса не было рядом. Едва сдерживая стоны, Андрей выполз из мешка. Пересиливая себя, сделал несколько привычных движений утренней зарядки.

Денис сидел, скорчившись, над огоньком. Звезды заволокло, а это был единственный свет в распростершейся вокруг огромной полярной ночи.

— Последний кипяточек, Андрюша, — печально сказал Денис.

— Почему последний?

— Бросить, бросить придется…

Андрей сел рядом, наблюдая за слабым язычком пламени. Оба долго смотрели на огонек. Уже “кофе” давно вскипел, разогрелись мизерные порции мяса, снова вскипел чайник, а они все не тушили огонь — может быть, последний огонь, который они видели.

Пошли не оглядываясь. Под грудой осколков льда остались все запасы бензина, печка, посуда. Теперь, чтобы получить воду, придется растапливать лед на груди.

Идти с похудевшими тюками было как будто легче. Первые километры пути даже принесли желанную бодрость, автоматичность работы мускулов, но стоило встретить гряду торосов, как груз потянул их к земле. Долго отсиживались, прежде чем рискнули лезть на льдины.

Денис был совсем плох. А впереди ждали поля, трещины, торосы, бесконечные переходы…

Чувство голода ни на минуту не покидало людей. Даже усталость, тупая физическая боль, мутившая сознание, даже охватывавшее по временам отчаяние не могли заглушить никогда не прекращающихся мук голода.