Огниво Рассвета - Алексей Будников

Легко изъяв меч из испустившей дух твари, я, чуть попятившись, без сил осел на земле, а затем и вовсе повалился навзничь. Горевшая изнутри грудь ощущалась бурлящим, готовящимся извергнуться вулканом, из которого по горлу, обжигающей лавой, исторгалось огненное дыхание. Окроплявший лоб пот стыл, точно индевел, спина, казалось, вросла в студеный наст. Глаза, теперь отчего-то не сводимые дремотой, безумным взглядом вперились в устланный рваным облачным одеялом небосвод. Кочующее меж проплешин этой серой пелены светило плавало почти в зените, возвышаясь над исполинскими горными пиками. Долго же я провалялся в альфинском обиталище — дело шло к полудню. Либо же за него лишь слегка перевалило — смотря с какого склона Драконьих Клыков выглядывал наружу грот. Эта мысль пламенным бичом хлестнула в сознании. А что, если я и вправду оказался по восточную сторону гряды? И дальше по косогору тянулся уже не ставший для меня почти родным Ферравэл, а чужбинный, связанный с мрачными воспоминаниями Каэльрон? Тогда придется искать перевал, дабы вернуться обратно. А где он, как далеко или близко, на какой высоте — мне было неведомо.

Моя условная, постановленная духом цель располагалась именно в Ферравэле. И, как ни странно, сколько я раньше не пытался, копаясь в закромах собственной памяти, вспомнить название этой самой цели, теперь она сама огромными буквами вдруг обозначилась в моем сознании. Чаща Тьенлейв — место, знакомое мне по басням и балладам, но отнюдь не лично. По сути, мои знания об этом лесе ограничивались лишь сведениями о его обитателях. Чаща являлась чуть ли не последним пристанищем первородных эльфов не только в Ферравэле, но и на всем Мара-Дуле. О мудрости остроухой расы ходит огромное количество легенд и неудивительно, что дух послал меня за советом именно под сени Тьенлейв. Впрочем, самолично я бы ни за что в жизни туда не проследовал, слишком уж закрытый народ там обитает. Но при этом, лучше мне сейчас быть в теплом и сказочном (опять же, исходя из побасок) эльфийском лесу, нежели среди пустынных, заснеженных, морозных вершин.

Неожиданно зажегшийся в уме энтузиазм быстро поставил меня на ноги. Следует забраться как можно выше и оценить местность. Авось я и вправду оказался по другой склон гор? Тогда дела мои, и без того досель складывавшиеся не особо удачно, вовсе пойдут под откос.

Стоило больших сил взять более-менее внушительную высоту. Пологого подъема отыскать не удалось, так что пришлось приложить к работе оледеневшие, едва сгибавшиеся пальцы, заставляя их хищно хвататься за любой мало-мальски выпирающий уступ. Камень был скользким — с поднявшимся солнцем верхние слои снега подтаивали, поэтому что рукам, что окоченевшим ногам взбираться по подобной поверхности оказалось тяжело. Я и так никогда в своей жизни не восходил по горам, а в подобных условиях вообще дивы давался, как до сих пор не сорвался вниз. Однако с каждым взятым футом уверенность во мне разгоралась все больше и больше, и в итоге руки куда более залихватски, чуть ли не вприпрыжку, переметывались с одной горной ступени на другую. Даже сам организм словно ожил: холод больше не сковывал пальцы, истома — ноги, а голод — желудок.

Вскарабкавшись на, как мне показалось, приемлемую высоту, я очутился на тесном, продуваемом всеми ветрами и изрядно припорошенном снегом плато. Как ни странно, после довольно продолжительного подъема тело не принялось ныть о неотложном отдыхе. Я спокойно дышал полной грудью, щурясь от оседавших на ресницах белых кристалликов. С такой высоты, несмотря на легкий туманец, открывалась обширная панорама: по правую руку, в низине, едва заметными очертаниями выдавался расположившийся поодаль горного подножья и уходивший за бледную пелену трухлявый лесок, с примыкавшим мелким полем высокой, необработанной травы; по левую руку расстелилась куда более внушительная, устроившаяся ближе, даже слегка заползавшая на косогор чаща с раскидистыми зеленолистными исполинами; впереди же — пустующая, — ни человека, ни зверя, ни села — равнина. Оставалось только надеяться, что жухлый перелесок справа — это топи Грон-ро, а не какое-нибудь сильно походившее на них каэльронское болото. Мне даже показалось, что дальше, за ним виднелись смутные очертания острого шпиля Трелонской башни. Но, возможно, это был лишь обман рисующего для себя вожделенные картины зрения.

Соответственно, те заросли — голова машинально повернулась влево, в сторону раздольных дебрей — и есть Чаща Тьенлейв? Во всяком случае, своим видом густолесье внушало странное благоговение. Этот малахитовый океан смотрелся величественнее многих виденных мною крепостей. Да и сам цвет листвы… Ведь осень давно вошла в свои права. Повсеместно на севере к настоящему дню деревья должны были уже не то что пожухнуть, а почти полностью облететь. Над теми же ветвистыми великанами время словно не властвовало.

Собравшись с мыслями и решительно выдохнув, я двинулся на поиски отлогого спуска. Сходить тем же путем, что поднимался, совсем не хотелось. Не хватало еще сорваться, свернуть шею да так и остаться лежать среди снегов, покуда не окажешься в желудке у какого-нибудь падальщика. Путь вниз мне представлялся куда более сложным, чем наверх. Потому, даже если придется с несколько часов блукать в поисках безопасного спуска, я не почураюсь подобного труда. Сегодня мне и без того достаточно раз доводилось стоять на грани гибели. Пожалуй, даже излишне много для одного-единственного дня.

Глава десятая

Сойти с заснеженных вершин удалось лишь к закату. Садившееся за горизонт солнце противно бурило алыми лучами глаза, так что идти приходилось, глядя исключительно под ноги. Правда, сон ни раз пытался эти самые ноги подкосить, сладко шепча в сознании призывы к «краткому, пятиминутному отдыху». Чего и говорить, после пережитого мною за двое бессонных суток (если не считать за сон ту отключку в пещере альфина), было тяжело сохранять бодрость. А сейчас, когда заходившее светило точечными ударами било в глаза, вынуждая их прикрываться и поникать взглядом — тем более. Даже желудок, лишь изредка подкрепляемый сухарями да сухофруктами из котомки, больше не урчал, не ныл, а лишь приятно теплел в верхней части живота, нагоняя этим еще большую осоловелость.

Но один факт не давал мне покоя, постоянно подстегивая готовое свалиться в сон тело идти дальше: за мной наблюдали. Несколько раз я абсолютно четко замечал на краю зрения чьи-то хищные, рыщущие в снегах буркала. Боюсь, стоит мне на минуту потерять концентрацию — и чьи-то острые клыки вопьются мне в спину. Тем паче, что помимо этих снующих в небольшом отдалении тварей я до сих пор не встретил на пути ни единого дружелюбного зверька. Лишь следы копыт и лап петлявыми вереницами иногда протягивались по склонам. Вполне возможно, альфин собрал настолько солидную жатву, что уничтожил большинство живности на ближайшую лигу. А это значит — прочим хищникам поживиться здесь практически некем. Ну, помимо меня, разумеется. Однако они отчего-то до сих пор не решались атаковать. Возможно, боялись некоего подвоха, а возможно, их отпугивал разящий от меня за сотню ярдов аромат альфинской крови. Впрочем, приближается суровая горная зима, и это вынуждает хищников, пока есть возможность, отъедать животы. Так что надеяться на их бесконечное малодушие, увы, не приходится. Поэтому предаваться сну здесь и сейчас для меня означало пойти на серьезный риск и, с большой долей вероятности, уже не проснуться. И я, борясь с дремотой, тяжелой, сбивающейся поступью продолжал шествовать по осклизлой покатости, не забывая держать на рубиновом набалдашнике правую руку, постепенно возвращавшую себе былую работоспособность.