Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха

«Когда у человека болит одно, это одно, а когда всё болит – совсем другое. Всё болит, когда болят суставы, потому что весь человек на них держится», – так устало и замысловато братья описывали свою болезнь. Боль примиряла – в сырую погоду Стыловы уже не дрались, а, глядя брат на брата, лишь злобно скрипели зубами. Пробовали лечиться, ходили к Пилюлькину, просили мазь, но у того из наружного имелись одни прижигания. Знали братья – от ревматизма помогает барсучий жир, но знали также, что барсуки в «Ветерке» пока не водятся. Можно было жир барсучий заменить на сучий – согласно штатному расписанию, нерезаных собак в зоне числилось аж сорок штук, и все в теле, с жирком, потому как на довольствие охранной псине наше горячо любимое отечество выделяет денег в два раза больше, чем на зэковскую пайку, – можно, если бы к каждой овчарке не был приставлен солдатик с автоматиком.

Братски мучаясь и страдая, Стыловы любили вслух помечтать о хозяйской собачке – беленькой, чистенькой, кругленькой от жира, но такой маленькой, что, как мысленно ее ни расчленяли, на двоих не хватало, а лечиться поодиночке не позволяла братская зависть. В качестве эксперимента одноотрядники предлагали попробовать жир кошачий, и Стыловы были не против, но, несмотря на обилие мышей, кошки в «Ветерке» почему-то не водились, а сектантский котяра в качестве лекарственного средства даже не рассматривался: лучше уж от охранника пулю в лоб получить за его барбоса, чем от сектантов за их кошака принимать пытки и мучения.

Бесплодные прения сами по себе сошли на нет, но чтобы это дело так не оставлять, было решено в кратчайшие сроки узнать, что такое Содом, а заодно и Гоморра. Но вот уже два года прошло, а смысла таинственных слов обиженные исправительно-трудового учреждения № 4/12-38 так и не узнали. Да и как узнаешь: начальство не спросишь, а если спросишь, такое в ответ услышишь, да только не про Гоморру, а про себя, и всё обидное, у сектантов один ответ – тык и брык, а на фашистов и смотреть страшно, не то что вопросы им задавать.

Это Шиш первым назвал монахов фашистами, и сразу всё на свои места встало, вся пирамида ветерковского мирозданья выстроилась: наверху фашисты, под ними сектанты, сбоку оглашенные и в самом низу все остальные. Хозяин в данной системе координат отсутствовал, он был выше, как, примерно, солнце, которое даже в долгую зимнюю ночь на небе незримо присутствует, небесным парадом правя. И для себя обиженные места в той системе не искали, потому что если Хозяин – солнце, то они вроде как луна со звездами, их ведь тоже днем как будто нет, а на самом деле есть, и еще как есть, это им воочию известно – со звездами у обиженных свои особые отношения однажды сложились.

Никому не дано видеть их днем, а обиженные видели!

Как дело-то было…

Хозяин находился в отпуске, в сочинском санатории «Щит и меч», от служебных дел удалившись, законно отдыхал, а те, кто его замещал, решили выслужиться и построить к его возвращению персональный дальняк – чтобы только Хозяин его посещал и больше никто – негоже, мол, орлу на одной жердочке с птицами помельче сидеть. Такой отгрохали, что хоть интуристов завози. С виду небольшой, полутораместный, модель «Теремок», но если называть вещи своими именами – дворец! А наверху орел двуглавый – символ новой российской государственности. Очко лучшие мастера вырезали по специальным лекалам, на такое очко человек сядет и по своей воле уже не слезет, только силой можно стащить. И строгали, и шлифовали, и лачили, и красили – вся столярка на ушах стояла, выполняя данный спецзаказ. Но главное в дальняке все же не очко, а то, что под ним, – выгребная яма, а это уже их, обиженных, талант, их единственное жизненное призвание. «Бери больше, кидай дальше» – не пустые это слова, нет, не пустые!

Законно и демократически выбранного бригадира в 21-м отряде в те далекие времена не было: Дед уже умер, а Жил еще не родился – не опустился то есть, – отсюда безвластие, а где безвластие, там и бестолковщина. «Как рыть?» – спросили заказчика, и получили уклончивый ответ: «Глубоко». – «Как глубоко?» – предложили уточнить обиженные землекопы, и вновь получили неопределенный ответ: «Чем глубже, тем лучше».

«Кому? – хотелось спросить. – Кому лучше?»

Не спросили, а зря…

Двадцать один рабочий день без выходных и перекуров грыз землю-матушку 21-й отряд. Сначала лопатами грунт наверх выкидывали, потом воротом в бадье поднимали, и к концу колодец безводный образовался невиданной глубины. Как космонавты вверх, уходили обиженные вниз, сперва по двое, а потом по одному, потому как двоим не развернуться… Дернет за веревку – поднимай с землей бадью, а тут так Шиш задергал, что подумали, может, газов подземных наглотался, про которые Соловей однажды заливал. Вытянули скоренько наверх – глаза по полтиннику и рот нараспашку – точно, газы, а Шиш:

– Звезды! Я видел звезды! Созвездие Гончих псов!

Не поверили, но проверили – стали других по одному спускать, и все:

– Звезды!

Только насчет созвездий вышли разногласия: кому Гончие Псы, а кому Большая Медведица.

«Это как же так – звезды днем, не может такого быть», – озадачились тогда обиженные.

– Это мы дырку до Америки прорыли, а там же сейчас ночь, – высказал внезапную догадку Прямокишкин.

Заманчиво, конечно, было так про себя думать, но не решились даже обсуждать, потому на госизмену тянуло, да и некогда – вон оно, начальство, гурьбой семенит. Глянуло начальство и ужаснулось, бросило во тьму камень и, не услышав ответного звука, ужаснулось больше:

– Вы чего, неугодные, тут натворили, каких делов наделали? Это же бездна какая-то, а не дальняк Хозяйский! Ах, вы…

– Можно переименовать в «Свободное падение», – предложил не врубившийся в ситуацию поэт на досуге Клешнятый, за что сразу же пять суток штрафного изолятора получил. Но закапывать некогда – Хозяин из Сочей уже приехал, – водрузили поверх чудо-дыры терем-дворец и разошлись по своим хатам тревожную ночь коротать.

Хозяин загорелый, как негр, здоровый, как черт, наутро увидел: «Да вы чего, мужики, совсем тут без меня рехнулись?» И не только, как просили, присесть-попробовать, – заходить не стал. Повесил на дверь амбарный замок и ключ, как Кощей, спрятал навсегда.

Никто не знает, никто не понимает – проходят мимо и посмеиваются, и только 21-й отряд носок, как умеет, тянет и равнение, как получается, держит, потому как знает: не дальняк это, а уникальный телескоп, не дерьмо внизу, а звезды…

С того самого случая стали они чушкам ближе и, если так можно выразиться, роднее, что и давало право себя, земных, с ними, небесными, сравнивать.

Неизвестно, кто первый назвал сектантов сектантами, скорей всего, все сразу и назвали, потому что с первого взгляда ясно – сектанты. Ходят кодлой, смотрят под ноги, здороваются один с другим не как все люди, за руку, а обнимаются и в плечо целуют, не пьют, не курят, не матерятся, а то еще соберутся и песни свои хором поют – по-русски вроде, а не разберешь, и мотив – одно нытье, нет бы что-нибудь веселенькое. А когда по воскресеньям из сектантской своей гурьбой на улицу вываливаются, то тут вообще противно смотреть: глазки блестят, рожи довольные, как будто ликер «Амаретто» из одного блюдечка там лакали.

Да нет, знали в 21-м отряде, как правильно сектанты называются – православные, но мало ли кто как называется, важно, кто кем на самом деле является. Их вот тоже опущенными называют, но на самом-то деле они обиженные, и разница тут очень даже большая: опущенных опустили, и они уже не поднимутся, а обиженных сегодня обидели, а завтра придут и прощения попросят.

Эти и подобные этим мысли так захватили личный состав 21-го отряда ИТУ 4/12-38, наблюдавший, как въезжают в зону монахи, что забыли они пожелать им смерти, а когда вспомнили, тех уже и след простыл.

Ветер дунул – Зина плюнул, Суслик засвистел, Стылов застыл, Стулов присел, Гнилов покачал своей последней рукой свой последний зуб, Жил закурил – Шиш забил «пяточку», Слепой засмотрелся, Немой заговорил, но его, как всегда, никто не слушал.

Глава вторая

Страсти по Игорьку

Сжигая адскую смесь из разбавленного водой бензина и старого отработанного масла, словно пытаясь рассказать о своей долгой и многотрудной жизни, двигатель «Урала» то, захлебываясь, частил, то трагически замолкал, а то вдруг выстреливал, возмущаясь и протестуя, черными оглушительными выхлопами.

Выстроившаяся в два ряда вдоль лежащей на промороженном асфальте ярко-красной, с ядовито-зелеными полосами по бокам «дорожки», община православного храма во имя Благоразумного разбойника ИТУ 4/12-38 с привычным волнением ждала встречи со своими духовными отцами и земными покровителями.

Но привычное волнение сменилось вдруг непривычным: «Урал» предательски вильнул, резко меняя направление движения, и, вместо того чтобы ехать сюда – к храму, к общине, к Игорьку, двинулся туда – к Белому дому, к начальству, к Хозяину. Не верили своим глазам, но для Игорька подобный поворот событий не стал неожиданностью, – он выматерился, перекрестился, снова выматерился, снова перекрестился, после чего повернул голову влево и попросил у стоящего за левым плечом Налёта сигарету. В ответ Налёт виновато развел руками. Тогда Игорёк повернул голову вправо и попросил сигарету у стоящего за правым плечом Лаврухи. Тот виновато похлопал себя по карманам.