Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны - Роберт Гринвуд

Он проходил по новому, измененному войной миру и не забывал любоваться на распускающиеся листья. Он не умел утешаться мыслью о далекой утопии. Это было хорошо для Эрнеста, а он жил изо дня в день и радовался, глядя, как пробиваются из земли первые зеленые ростки его десятка нарциссов, как распускаются первоцветы, пересаженные из килвортского леса много лет тому назад. По воскресеньям он занимался перепланировкой сада, и живший в соседних кустах реполов, отличимый от всех чужих реполовов, скакал за ним по пятам, в ожидании хлебных крошек.

Однажды миссис Бантинг расстроила его вопросом, который задавала раза четыре в год:

— Как поживает мистер Кордер? — Последовало напряженное молчание, сердце мистера Бантинга перевернулось.

— Джордж, мне кажется, ты стал плохо слышать.

Раздражение помогло ему в эту трудную минуту. Облизав пересохшие губы, он ответил:

— Кордер здоров, Мэри. В общем, как всегда.

Первый раз в жизни он солгал ей. Сколько ударов! Они подстерегали везде, поражали изнутри и извне, предвиденные и непредвиденные. Он встал и вышел в сад, но, завидев Оски, повернулся и ушел в пустую гостиную. Там он стал перед нетопленным камином, закусив верхнюю губу, с посеревшим лицом.

Он нашел Кордера на верхней площадке лестницы. Все служащие были в подвале во время налета, так по крайней мере казалось мистеру Бантингу. Он сам был там, когда бросили первую бомбу, и видел, что Кордер сошел вниз вместе с другими. Он даже помахал ему рукой, но Кордер, должно быть, не заметил. В подвале было много корзин, мешков и ящиков, и служащие сидели на них по-двое и по-трое. Когда все кончилось, мистер Бантинг вышел из своего угла и вместе с другими поднялся наверх. Вот тогда-то он и услышал испуганный крик и, бросившись вперед, увидел, что один из служащих наклонился над чем-то похожим на кучу смятого платья. Сначала он не узнал, кто это.

Потом, растолкав других, он стал на колени и нагнулся к своему другу.

Кордер с трудом повернул к нему голову, его губы зашевелились.

— Что он говорит?

— Не знаю, сэр, что-то непонятное, ничего не разберу.

— Бредит, должно быть. Бедный Джо!

Сердце мистера Бантинга разрывалось. — Джо! — шепнул он и, нагнувшись пониже, еще раз тихонько назвал его по имени. Он жаждал хоть какого-нибудь знака, что Кордер его узнал, так как чутье говорило ему, что помочь уже ничем нельзя.

Кордер приподнялся, глядя на мистера Бантинга блестящими, но пустыми глазами. Он хотел что-то сказать и не мог. Потом, словно повернули выключатель, — свет погас, Кордер повалился на бок и затих.

В первую минуту мистер Бантинг не понял.

— Джо, — все повторял он, сжимая своей рукой еще теплую руку Кордера. Он отказывался поверить в эту смерть. Он обвел взглядом стоявших вокруг, словно умоляя о помощи.

— Идемте, мистер Бантинг, тут уже больше ничего нельзя сделать, — сказал мистер Бикертон, и он встал, в полном отчаянии прошел по затихшему магазину в свой закуток и закрыл за собой дверь. Он сел, глядя в пространство потерянным взглядом и не видя ничего.

Через некоторое время он заметил на полу какой-то блестящий предмет. Нагнувшись, он поднял зеленое вечное перо Кордера. Не сразу он понял, как оно очутилось тут.

Теперь он стоял, прислонившись к холодному камину, и все подробности этой сцены проходили перед ним безжалостно отчетливо, как во время бессонницы. Всю свою трудовую жизнь он провел рядом с Джо Кордером. Знал, что сын у него в Австралии, замужняя дочь — в Америке. Он представлял себе дом Кордера, как представляешь себе дом, описанный в романе, знал всю его семейную историю со всеми удачами и неудачами. Но детей Кордера он никогда не видал.

Он вздохнул. Как безвременно и ненужно обрывается жизнь в дни войны, и на какой тонкой ниточке она висит! Кордер поднялся из подвала в закуток, думая, что мистер Бантинг не слышал сирены, как было уже один раз.

Чем можно оплатить этот долг? Ничем, разве только — изо всех сил стараться быть достойным такой жертвы.

Джули просунула голову в дверь. — Что ты тут делаешь, папочка? Ты что-то плохо выглядишь. Животик болит?

— Просто думаю, деточка.

— Потому что если это животик, так тебе придется принимать аррорут по рецепту миссис Бантинг.

— Я здоров, — сказал мистер Бантинг тоном, не допускающим и мысли об арроруте. — Думаю, вот и все.

— Так иди думать, где поуютнее, папочка. Ты видел вечернюю газету? Наши гоняют итальяшек по всей Африке.

— Ага! — одобрительно воскликнул мистер Бантинг. Надо отвлечься от своего личного горя, спрятать его даже от сверхъестественной чуткости жены. Пусть никакое горе не подрывает его решимости, его желания видеть, как врага расколотят и покарают за все его преступления. До сих пор он видел только торжествующие заголовки телеграмм об Африке, а теперь в газете есть полный обзор. Надо посмотреть на карте, потому что мистер Бантинг купил новую карту войны и теперь был намерен следить за победами. Он часто объяснял положение дел на фронте миссис Бантинг, особенно в Абиссинии. Там, по его мнению, и заварилась вся каша, там и следовало нанести первый ответный удар.

— Муссолини не может ни ввести войска, ни вывести, понимаешь? — И он тыкал в карту своим коротким пальцем. — Они окружены со всех сторон — там и австралийцы, и южноафриканцы, и английские войска, и флот. — Он объяснял с увлечением. — А потом в Абиссинии начнется восстание. Пойдут стрелять из-за кустов и скал. Это и есть партизанская тактика. Вот что Муссолини устроил со своими войсками. Загнал их в тупик.

— Боже мой! Что же теперь с ними будет? — ужасалась миссис Бантинг, по старомодным представлениям которой все они были чьи-нибудь сыновья.

— Да то же самое, что будет с немцами в Польше и в некоторых других местах. Посшибают им головы.

— Джордж, что за выражение! — Миссис Бантинг обратилась за поддержкой к Эви, чье влияние на мистера Бантинга не имело границ.

— Посшибают головы, — повторил мистер Бантинг, заметив, что глаза Эви сочувственно блеснули. — Это их научит сидеть у себя дома на кухне. А когда эти чортовы немцы запросят пощады, как ты думаешь, что мы им ответим?

Тут он подался вперед, весь покраснел, шевеля усами. — Мы им ответим: «Погодите, сволочи, мы еще не начали как следует. Мы вас еще проучим!»

— Ура! — крикнула Джули. — Сволочи, «дрекзаки»!

— Боже мой! — вздохнула миссис Бантинг, видя, что отец с дочерью забыли о всяких приличиях.

— Да, своло...

— Довольно, Джули. — остановил ее отец. Он одобрял патриотизм дочери, но опасался, что значение, некоторых слов, которые она употребляет, гораздо крепче, чем она думает.

— Берт говорит, что теперь на наших танках такая же броня, как на броненосцах. Они могут загнать в Рейн самые мощные немецкие танки. И смять их, как жестянку сардинок.

— Берт? — повторил в недоумении мистер Бантинг. Иногда он бывал удивительно непонятлив.

— Ну да, Берт Ролло, глупый!

— Ах, да, Берт. Не понял, о ком ты говоришь. Неужели он опять в отпуску?

— А я почем знаю.

— Когда Берт получит отпуск, он нас, разумеется, навестит, — сказала миссис Бантинг.

Почему «разумеется»? — подумал мистер Бантинг, но тут же перенес свое внимание на приготовления к ужину. Из кухни доносился аппетитный запах и заманчивое шипение. Рыбные котлеты или оладьи, а не то любимые Джули пирожки из тертых орехов, — это и правда вкусно. Во всяком случае, не аррорут. Нечего сказать, до чего дошло, если человеку нельзя принять содовую таблетку без того, чтоб его не уложили в постель и не начали пичкать аррорутом. Собственно говоря, аррорут ему всегда был вреден. А всего полезнее, конечно, хороший глоток виски. И совершенно незачем угощать им здоровых молодых людей, когда оно стоит шестнадцать шиллингов бутылка.

— Неужели эти мерзавцы и нынче ночью прилетят? — спросил он, приготовляясь ко сну. Он подошел к двери взглянуть, какова погода. Ни одной звезды в небе, воздух неподвижен, и по земле, оседая каплями влаги на каждом листке, стелется густой туман, такой густой, что не видно ни сарая, ни гаража.

Мистер Бантинг вздохнул свободно. — Слава богу, сегодня выспимся как следует. Бомбардировщики в такой туман сюда не сунутся. И для сельдерея это полезно.

Перед завтраком, снимая маскировочные шторы, мистер Бантинг увидел миндальное дерево в подвенечном уборе, блистающее на солнце. Неожиданное зрелище взволновало его сердце, как музыка. Словно тысячи розовых бабочек сидели на безлистных ветвях, тихонько трепеща крылышками.

Он остановил миссис Бантинг, проходившую по комнате, и подвел ее к окну.

— Погляди, Мэри! Миндальное дерево зацвело!

— Какая прелесть, правда?

— Да, — сказал он мягко, чувствуя, что в сердце к нему закралась надежда и согрела его. Цветение миндаля всегда означало перелом года, оно было вестником весны. Последние месяцы он не мог отделаться от мысли, слишком неразумной, чтобы говорить о ней с кем-нибудь, что в этом году цветение миндаля будет значить особенно много. Часто в тусклые зимние дни, когда все кругом было сковано холодом, пусто и голо, он думал: «К тому времени, как зацветет миндаль, и в войне наступит перелом...»