Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Убежденный, что никто не откроет его убежища, Рене расплатился с кучером и направился на поиски Жана Жеди.

Зная по слухам о трущобах, в которых собираются негодяи такого сорта, он начал свои поиски.

Оставим его на время и посмотрим, что сталось с Жаном Жеди.

Выйдя из дома мистрисс Дик-Торн с бумажником, Жан отправился поужинать. Едва он сделал шагов десять, как остановился, подумав, что было бы неблагоразумно отправляться в трактир низшего сорта с карманами, набитыми деньгами, так как там легко попасть в ссору и драку. Лучше было идти на улицу Ребеваль, пересчитать, сколько денег ему досталось, и положить сокровище в безопасное место, и тогда уже поужинать, так как тот трактир, в который он думал идти, открыт всю ночь. Имея деньги, Жан Жеди не останавливался ни перед какими расходами и, крикнув первый попавшийся фиакр, нанял его. На улице Ребеваль он остановился на углу, около калитки, которая вела в его дом.

Войдя к себе, он тщательно заперся и вынул из кармана бумажник Клодии, который до сих пор осмотрел только мельком. Он знал, что в нем лежат банковские билеты, но не подозревал, что их так много.

При виде такого богатства глаза его засверкали, а руки затряслись. Когда же первый восторг прошел, он подумал, что надо найти место, куда можно было бы спрятать сокровище.

Вынув деньги из бумажника, не заметив тайного отделения, он решил, что бесполезно его хранить, и думал бросить в первую попавшуюся яму. Затем он начал искать место для своего сокровища.

Между его граверными инструментами была шкатулка белого железа, в которой стояли банки с разноцветными чернилами.

«Вот что мне нужно, — подумал он, выбрасывая на стол содержимое шкатулки. — Я оставлю себе три билета по тысяче, а остальные спрячу».

Сделав это, он запер шкатулку и вышел из комнаты. Двор дома, где он жил, был немощеный, и вдоль задней стены, в том месте, где проходит в настоящее время улица Пуэбла, было нечто вроде маленькой грядки с обложенными кирпичами краями. Несколько лилий росли на ней. Жан Жеди опустился на колени, вынул из кармана большой нож, с которым никогда не расставался, и быстро вырыл яму около полуметра глубины.

В эту яму он поставил свою шкатулку, забросал ее землей и уничтожил следы.

«Хитер будет тот, кто откроет мое сокровище», — подумал он. Затем вернулся в квартиру, взял три банковских билета, свернул их и хотел положить в карман.

— А, — сказал он вдруг, — вместо того чтобы выбрасывать бумажник, я просто буду носить его. Он немного велик, но тем больше шику. — И он положил в бумажник деньги, опустил его в карман, загасил свечу, запер дверь и, вернувшись к фиакру, приказал ехать в знаменитый трактир «Поль Нике», который был открыт всю ночь и служил прибежищем самой смешанной публике.

Утром, перед открытием рынка, все огородники окрестностей Парижа заходили на минуту к Полю Нике, маленькие и большие залы его были полны народом. Тряпичники, комиссионеры, носильщики, мужчины и женщины всех возрастов и занятий толпились вокруг столов, освещенных коптящими лампами. Спертый воздух положительно сдавливал грудь.

Войдя по темному коридору в зал, Жан Жеди должен был пробиться через толпу, чтобы войти в отдельный кабинет, находившийся в конце заведения.

Кабинет был заперт, и из него доносился громкий смех и говор. Старый вор постучался в дверь.

— Войдите! — крикнул чей-то голос.

Жан Жеди вошел. За столом, уставленным стаканами и бутылками, сидели семь человек, физиономии которых ясно указывали на их профессию. Они встретили Жана громкими веселыми криками.

— Друзья мои — сказал Жан, — ваша симпатия делает мне честь, и вы убедитесь, что я ее заслуживаю. Я только что вернулся из деревни, где получил наследство после смерти дяди! Я заплачу за ужин здесь, отвезу вас завтракать в Аньер, а после завтрака мы пообедаем на острове Сент-Уен. После обеда поужинаем, и это будет продолжаться до тех пор, пока не кончатся дядины деньжонки. Согласны?

Конечно, все были согласны, и вот почему Рене Мулен не нашел Жана Жеди на улице Ребеваль.

Пьер Лорио, расставшись со своим племянником, прямо пошел в бюро, к начальнику полиции, который велел ему обратиться к комиссару для подачи заявления. Последний сейчас же узнал его и спросил:

— Это вы приходили вчера вечером сообщить об исчезновении фиакра?

— Да, я, господин комиссар.

— Вы говорили, что у вас его украли?

— Да, господин комиссар.

— И вы его не нашли?

— Нашел, господин комиссар.

— Где и когда?

— Сегодня утром, недалеко от заставы.

— Следовательно, все кончено, и вы довольны?

— О нет, совсем не доволен. Я даже готов заплатить сколько угодно, чтобы преследовать людей, которые воспользовались моим экипажем и обокрали меня.

— Украли ваш фиакр, — возразил комиссар, — но ведь он возвращен?

— Речь идет не о фиакре.

— Значит, у вас украли что-нибудь другое? Объяснитесь!

— Дело в том, что я оставил в фиакре мое пальто, в кармане которого лежал бумажник с различными бумагами и банковскими билетами. Итак, у меня украли пальто, бумажник и банковские билеты.

Комиссар нахмурился и сказал:

— То, что вы говорите, меняет дело. Я думал, что все это только дурная шутка, но теперь дело становится серьезнее.

— Серьезнее, чем вы думаете, господин комиссар, — продолжал Лорио, — и вы сами согласитесь с этим, когда я расскажу вам о некоторых наблюдениях, которые я сделал, рассмотрев мой фиакр.

— Хорошо, но сначала отвечайте мне…

— К вашим услугам, господин комиссар.

— Почему вчера вечером вы не сказали, что в фиакре были деньги?

— Исчезновение фиакра до такой степени взволновало меня, что я не подумал о пальто и бумажнике.

— Вы убеждены, что клали туда пальто и бумажник?

— Совершенно убежден; пальто из толстого драпа было сложено в несколько раз и положено в ящик под подушки.

— Да, необходимо произвести следствие, — сказал комиссар. — Теперь сообщите мне ваши наблюдения, о которых вы сейчас говорили.

— Я хотел бы объяснить это около фиакра, иначе вы меня не поймете.

— А где ваш фиакр?

— Здесь, во дворе.

— Отлично, идите и ждите меня, я сейчас приду.

Пьер Лорио повиновался, а комиссар отправился к начальнику полиции, который в это время слушал донесение Тефера о фальшивомонетчиках Дюбье и Термонде, следы которых были потеряны.

Комиссар объяснил причину своего посещения. Тефер, услышав об украденном экипаже, вздрогнул. Он сейчас же подумал об экспедиции прошлой ночи.

Хотя все предосторожности были приняты, он чувствовал необыкновенное беспокойство.

— Кучер сделал некоторые наблюдения, которые хочет передать кому следует, — заключил комиссар. — Может быть, это что-нибудь заслуживающее внимания, поэтому не угодно ли вам пойти со мной во двор, где он ждет со своим фиакром?

Сообщник Жоржа де Латур-Водье вздрогнул.

— Я иду, — сказал начальник полиции, — идите и вы с нами, Тефер, вы можете быть нам полезны.

Полицейский, внешне спокойный, молча поклонился.

«Мистрисс Дик-Торн была права, — подумал он. — Подать в отставку теперь было бы безумием. Мне необходимо остаться, чтобы наблюдать за всем».

Пять минут спустя все четверо были около фиакра номер 13. При первом взгляде на фиакр предположения Тефера превратились в уверенность. Это был тот самый, в котором увезли Берту Леруа.

Пьер Лорио поклонился, и, когда взгляд его встретился со взглядом Тефера, он подумал, что где-то уже видел его.

«По всей вероятности, это сыщик, я видел его, должно быть, в префектуре».

— Могли ли воры предполагать или знать, что в вашем бумажнике находятся деньги? — спросил начальник полиции у Пьера.

— Нет, сударь, никто не знал, и мошенники могли найти их только случайно.

— Как вы думаете, для чего послужил ваш экипаж?

— Конечно, не для чего-нибудь хорошего, может быть, для какого-нибудь похищения.

Тефер вздрогнул, несмотря на свое самообладание.

— Похищения? — повторил начальник полиции. — Вы думаете?

— Я только предполагаю. Но, конечно, в такой час и в такую погоду мой фиакр брали не для того, чтобы кататься по Булонскому лесу.

— Фиакр был украден на Восточной улице и найден агентами на набережной Рапе.

— Да, и нет сомнения, что он ездил по немощеным и глинистым дорогам. Посмотрите на колеса и кузов и на подковы лошади. На подножке также глина и на коврике внутри кареты.

Полицейский побледнел.

— Такая грязь, — заметил начальник полиции, — есть только на Монмартре, в Бельвиле и за кладбищем Пер-Ла-шез.

Лорио, пользуясь замечаниями Рене Мулена, возразил:

— Глинистой почвы также немало в окрестностях Парижа, в стороне Монтрейля и Баньоле.