Лондон: биография - Питер Акройд

Ньюгейтская тюрьма с ветряком, который якобы помогал снабжать камеры свежим воздухом. Это была славнейшая из городских тюрем, увековеченная в песнях, брошюрах и пьесах. Лондонские авторы разных эпох сравнивали свой город с тюрьмой, невольно воздавая тем самым дань всепроникающему могуществу этого «ада на земле».

Портрет Джека Шеппарда работы Торнхилла. Знаменитый вор столько раз совершил побеги из заключения, что стал городским героем. Легенда о нем дожила до XIX столетия, когда, по словам Генри Мейхью, его образ пользовался большей известностью среди детей, чем образ королевы Виктории.

Эта карикатура Крукшенка изображает посещение приговоренных к смерти узников Ньюгейтской тюрьмы в начале XIX в. Те, кого скоро должны были повесить, играли свои роли в лондонском спектакле воздаяния.

На картине Каналетто Уайтхолл предстает намного более рафинированным и умиротворенным, чем он был на самом деле. Важную роль играет верхняя часть холста ибо лондонское небо — во всяком случае, по мнению самих лондонцев — неповторимо.

Терраса Адельфи, задуманная и построенная братьями Адам. На среднем плане этой картины Уильяма Марлоу видна башня водопроводной компании. Как и многое другое, что было в Лондоне красивого и памятного, Аделфи была уничтожена в ходе «благоустройства».

Повседневная трудовая жизнь Лондона в изображении Джорджа Шарфа. Мостовые этого города постоянно вскрывались, дома сносились и перестраивались — действовал цикл вечной изменчивости и обновления. Лондон не знает покоя.

«Пиккадилли-серкус» Чарлза Джиннера. Такова была «Дилли» в 1912 г. Цветочницы вскоре исчезли навсегда, но автобусы до Баттерси и Хайбери курсируют и сегодня.

«Табачная лавка Аллена» на Хант-стрит близ Гроувенор-сквер, изображенная владельцем в XIX в. Обратите внимание на цветы в горшках — они не одно столетие были общей приметой лондонских улиц.

Эта замечательная современная скульптура Рейчел Уайтрид под названием «Дом» наделяет понятие «городского пространства» новым значением. Задумчивая и нависающая, она символизирует также то, что называли «лондонским бременем» и «лондонской тайной».

Снимок Ридженс-стрит, сделанный в конце XIX века, когда «человек-сандвич» и омнибус на конной тяге были сравнительно новыми явлениями.

Носильщики Биллингсгейтского рынка славились характерной одеждой. В городе, где судят по наружности, в городе уличного театра важно было иметь костюм, соответствующий роли. Ни один мужчина, какова бы ни была его профессия, не мог показаться без головного убора.

Старые дома в Бермондси в конце XIX в. Они были либо снесены, либо разрушены во время бомбежек, и на их месте возник один из огромных муниципальных жилых массивов южного Лондона.

Кларкенуэлл-грин. Это безобидное на вид и не привлекающее внимания «зеленое место» посреди Кларкенуэлла видело больше мятежей и радикальной деятельности, чем любой другой участок Лондона. И чем его секрет?..

Речные мусорщики. Это были подлинно лондонские торговцы, зарабатывавшие на скудный хлеб прочесыванием заливаемых приливами берегов Темзы.

Женщины просеивают мусор. В городе, где всему была своя цена, из отбросов любого рода извлекалась прибыль. Эти женщины, которых называли bunters, передавали свое нездоровое ремесло дочерям.

Выставочное колесо 1890-х годов и подобное ему колесо Варфоломеевской ярмарки в XVII в. предвосхитили колесо обозрения «Лондонский глаз» 2000 г. Сходная перекличка видится в том, что нынешний небоскреб Ллойдс-билдинг был возведен на месте старинного лондонского «майского столба».

Чудесный снимок Уильяма Уиффина: дети идут вслед за поливальной цистерной. Впрочем, многие лондонские дети ходили босиком в любую погоду.

Одна из улиц Миллуолла, сфотографированная в 1938 г. Лондонские дети затевали уличные игры неизменно с тех пор, как город был основан, и каким-то образом самые унылые участки порой превращались в игровые площадки. Не на все улицы, однако, отбрасывают тень большие суда.

«Лондонский особый» — так называли специфический городской туман, опускавшийся внезапно и создававший мрак даже в полдень. Этот живописно одетый горожанин старается защититься оттого, что считалось источником заразы.

«Смог» 50-х и 60-х XX в. был миазматической смесью тумана и дыма.

«Параличная». Жерико побывал в Лондоне в 1820-е годы, и мучения городских бедных ужаснули его и в то же время заинтриговали. В городе, основанном на денежном интересе, нуждающиеся и бродяги — своего рода ритуальные жертвы.

«Белковый человек» Стэнли Грин много лет курсировал по Оксфорд-стрит с одним и тем же призывом — потреблять меньше белков. Омывавшему его великому людскому потоку не было до него, как правило, никакого дела, и он поэтому стал горьким символом нелюбопытства и забывчивости горожан.

Развалины Патерностер-роу подле собора Св. Павла, сфотографированные Сесилом Битоном во время бомбардировок Второй мировой войны. Это была улица издателей и торговцев книгами и канцелярскими товарами на протяжении трех столетий, но теперь от нее осталось только название.

Снимок Дона Маккаллина, сделанный близ Спитлфилдс в 1969 г., дает образ бессильной ярости. Бедные и отчаявшиеся всегда составляли часть лондонской истории, и можно сказать, что город лучше всего узнается по тени, которую отбрасывает.

Где птицы — там и кошки. По крайней мере с XIII века они живут в Лондоне повсеместно, и Кейтон-стрит была названа так в их честь. Ныне это Грешем-стрит, но в XIII веке ее называли Каттестрат и Каттестрит, в XVI — Кэтлин-стрит и Каттетен. Считалось, что кошки приносят счастье, о чем свидетельствует легенда ХIV века про Ричарда Уиттингтона и его кошку; есть, по крайней мере, все основания думать, что в них видели приятные и в иных отношениях полезные существа. Но с лондонскими кошками были связаны и диковинные суеверия. Есть данные о ритуальных кошачьих жертвоприношениях: несчастных животных замуровывали в нишах, где их трупы нередко сохранялись в мумифицированном виде. Пример тому был обнаружен осенью 1946 года в церкви Сент-Майкл-Патерностер-Ройял за карнизом колокольни. Церковь была возведена Реном в 1694 году на месте той, где в 1423 году похоронили Ричарда Уиттингтона, — выходит, строители сочли преемственность лондонского мифа достойной жертвоприношения.

Замурованное животное, несомненно, принадлежало к огромной армии бродячих котов. Ночью столица была в их распоряжении — одни восседали на старых оградах, другие бродили по трущобным переулкам. Эти хранители Лондона обходили те же улицы и территории, по которым встарь бесшумно крались их далекие предки. В городе были и другие «кошачьи улицы» (самые известные — близ Кларкенуэлл-грин и Обелиска на Сент-Джордж-филдс, а также улочки и переулки близ Друри-лейн). Тамошние коты, как пишет Чарлз Диккенс, перенимали обычаи людей, среди которых жили. «Они предоставляют юным семействам своим скитаться по канавам без всякой поддержки и помощи, а сами гнуснейшим образом ссорятся, сквернословят, царапаются и плюются на всех углах». Приходится иной раз слышать, что домашние животные делаются похожи на своих хозяев, но не исключено, что своеобразная лондонская разновидность кота сформирована самими городскими условиями.

В конце XIX века было подсчитано, что в Лондоне обитает примерно три четверти миллиона кошек, и относились к ним, конечно, по-разному. На закате столетия в Уайтчепеле старая проститутка — «грязное, опустившееся, нетрезвое существо», как ее описывает Чарлз Бут, — каждому встречному уличному коту кидала из корзинки мясо. Такое мягкосердечие, по-видимому, возникло лишь ближе к концу XIX века. Один старый лондонец сказал Буту: «Было время, когда стоило на какой-нибудь улице Бетнал-грин появиться кошке, как начиналась охота или издевательство. Теперь подобное редко увидишь». Если кто вдруг захочет написать историю наших нравственных побуждений, то не худший путь к этому — изучить обращение лондонцев с животными.