Отрезок пути - Iris Black

– Вы меня сейчас убьете, сэр, – признаюсь я, подавив вздох. Как пить дать – убьет.

– Говорите как есть, Лонгботтом!

– Я просто вам поверил, сэр, – выпаливаю я. – Поверил безо всяких «но» и после этого сразу же все вспомнил.

– Лонгботтом, это самый безрассудный, идиотский, гриффиндорский поступок, который…

– Нет, сэр! – решительно перебиваю я. – Вот если бы я, едва задумавшись о том, что вы, возможно, нам помогаете, тут же примчался бы сюда делиться своим открытием – это было бы безрассудство. Но я все обдумал. Каждую деталь, каждую мелочь. Но на все мои аргументы в вашу защиту находились контраргументы, и я уже не знал, что мне делать! Это было в Выручай-комнате, – зачем-то добавляю я и поспешно продолжаю, пока он меня не перебил: – Я даже в думоотводе свои воспоминания изучил. А потом понял, что все бесполезно, и помочь мне может только интуиция. Можете считать меня идиотом, если вам так угодно, но вряд ли было бы лучше, продолжай я и дальше изводить себя подозрениями. Я вам поверил, профессор, и оказался прав. С этим вы не можете спорить.

Несколько секунд Снейп молчит и смотрит на меня так, словно видит впервые в жизни. Под этим изучающим взглядом становится слегка не по себе, но я заставляю себя не отводить глаза.

– Я даже не знаю, что вам на это сказать, Лонгботтом, – наконец, тихо произносит он. – Надеюсь, вы ни с кем не делились своими размышлениями?

– Конечно, нет, сэр! Я все-таки не совсем дурак, – говорю я с некоторой обидой.

– Не совсем, – насмешливо соглашается Снейп. – И что же теперь прикажете с вами делать?

– Только память не стирайте!

– Не сотру, – обещает он, едва заметно улыбаясь, и я не могу не улыбнуться в ответ. – Ну что же, раз мы теперь с вами по одну сторону баррикад…

С этими словами Снейп подходит ближе и протягивает руку. Я моргаю, не веря своим глазам. Даже рукопожатие кентавров я воспринял как должное, но чтобы Снейп… Рука у него неожиданно сильная, но я все равно сжимаю ее осторожно, с трудом удерживаясь от того, чтобы не погладить тонкую кожу на запястье. Наконец, он выпускает мою руку, и мне все же удается скользнуть кончиками пальцев по прохладной ладони.

– Хотите что-нибудь выпить? – спрашивает он и, дождавшись кивка, уточняет: – Огневиски не слишком крепкий для вас напиток? Не уснете после пары глотков?

– Нет, сэр. Летом я выпил целую бутылку, а на следующий день получил лицензию на аппарацию.

– Совершеннолетие отмечали? – уточняет Снейп, кивая на одно из кресел, и достает из высокого черного шкафа бутылку и стаканы.

– Ну да. Доказывал самому себе, что уже взрослый, и мне все можно.

– Забавно. Нормальные люди в таких случаях хватаются за волшебные палочки, а вы – за бутылку. У вас случайно нет предрасположенности к алкоголизму?

– Вряд ли, сэр, – усмехаюсь я. – Я даже почти не опьянел.

– У некоторых подростков весьма занятные отношения с алкоголем, – усмехается он, усаживаясь в другое кресло и пододвигая мне наполненный янтарной жидкостью стакан. – Что ж, в таком случае, парой глотков можете не ограничиваться. Но выпить отрезвляющее зелье перед уходом вам все равно придется. Не хватало еще, чтобы вы вышли из моего кабинета, пошатываясь и благоухая огневиски.

– Конечно, сэр! – поспешно соглашаюсь я, вспомнив вчерашний вечер.

Несколько минут мы просто молча пьем, периодически поглядывая друг на друга. Я о многом хочу ему сказать. Например, о том, как скучал по нему. Или о том, как я ему благодарен за все то, что он для нас делает. Вот только смогут ли мои слова – пусть даже самые искренние – хоть как-то компенсировать все это? Темные круги под глазами, вертикальные морщины на лбу, плотно сжатые губы, выражение тревоги и усталости на бледном лице… Сомневаюсь. Да и нужны ли вообще какие-то слова?

– Полагаю, вы ждете объяснений Лонгботтом, – произносит он, отставив стакан в сторону.

– Никаких объяснений мне не нужно, сэр.

– Неужели?

– Да, сэр, – твердо говорю я. – Кое-что я и так уже понял. В прошлом вы имели возможность убедиться, что логическое мышление мне не чуждо. А если в чем-то разобраться не удалось, значит, это не мое дело. Вы старше, опытней и умнее меня и, безусловно, лучше знаете, что и как нужно делать. Вы уже сделали для всех нас гораздо больше, чем кто-либо, – Снейп явно собирается что-то возразить, поэтому я быстро продолжаю: – Это правда, сэр, даже не пытайтесь отрицать! И я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто бы я что-то от вас требую. Я ничего не требую. Я просто доверяю вам, и мне этого достаточно. Если вы захотите о чем-то рассказать, я буду рад, а если нет – настаивать не стану.

– Вам ведь семнадцать, Лонгботтом? – уточняет Снейп, наблюдая, как я судорожно запиваю свой спич огневиски.

– Да, сэр, – удивленно отвечаю я, с трудом проглотив обжигающий напиток. Вроде только что о моем совершеннолетии говорили, и тут вдруг…

– Неужели вас, в вашем юном возрасте, не мучает любопытство?

– Любопытство наказуемо, сэр. Это я еще в детстве понял, когда мне, наконец, объяснили, где мама и папа. Так что справляться с ним я умею.

Снейп неопределенно хмыкает и явно не знает, что на это ответить. Зачем я вообще родителей упомянул? Ему ведь с этими скотами Лестрейнджами еще и разговаривать приходится. Как с коллегами.

– Ну что ж, Лонгботтом, в таком случае у меня будет к вам одна просьба, – произносит он, решив, к счастью, не развивать эту тему.

– Я сделаю все, что вы скажете, сэр!

Снейп в ответ на мою готовность быть полезным только недовольно морщится, закатывает глаза и говорит строго:

– Никогда не давайте обещаний, если не уверены, что сможете их выполнить. Что если я попрошу вас не связываться с Кэрроу? Прекратить ночные сеансы графомании? Сидеть тихо и соблюдать режим?

– Но вы ведь не попросите такого, профессор! – я даже в кресле подскакиваю. – Я же не смогу ребятам объяснить, да и вообще…

– Спокойней, Лонгботтом, не нужно так нервничать, – усмехается он. – Моя просьба будет диаметрально противоположной. Я хочу, чтобы вы продолжали в том же духе.

– Простите? – я смотрю на него недоверчиво. Нет, я не думал, конечно, что он убьет меня за все эти выходки. Мне казалось, что он считает их, так сказать, неизбежным злом в противовес Кэрроу. Но что он будет просить нас продолжать, я никак ожидать не мог.

– Лонгботтом, ну вы же неглупый человек, – Снейп слегка раздражается. – Как вам кажется, почему Кэрроу это делают? Почему пытают, заковывают в цепи, издеваются? Для поддержания дисциплины? Или ради удовольствия?

– Я все понял, сэр.

– Рад, что поняли. Самое отвратительное в этих, с позволения сказать, людях, – это даже не садизм, а сочетание садизма с трусостью. Это скверное сочетание, Лонгботтом, запомните, – добавляет он, болезненно поморщившись. – В бою от них больше вреда, чем пользы, поэтому Темный Лорд неоднократно жестоко их наказывал. Здесь, в школе, у них есть возможность хоть как-то подчеркнуть свое превосходство и удовлетворить низменные инстинкты. Но пока вы сопротивляетесь, природная трусость мешает им почувствовать себя хозяевами положения. Если вы подчинитесь и смиритесь, они решат, что вы сдались, и сорвутся с цепи окончательно. Лучше даже не думать о том, во что тогда превратится школа. Именно поэтому, Лонгботтом, я настаиваю, чтобы вы продолжали сопротивление. Только это может их хоть немного сдержать.

– Конечно, сэр! – заверяю я. – Мы, в общем, и не собирались его прекращать.

– Я об этом догадывался, – сухо говорит Снейп, глядя на меня поверх стакана. – Есть, правда, одно неприятное обстоятельство. В первую очередь будет доставаться именно вам.

– Ну, об этом догадывались мы, сэр, – замечаю я со вздохом. – Тут уж ничего не поделаешь. Куда хуже, если они начнут третировать первокурсников.

– Верно. Но я говорю сейчас не только о вас всех. Я говорю конкретно о вас, Лонгботтом. Все-таки вы несколько поторопились, сломав запястье крестнику Алекто Кэрроу.

– Она крестная Крэбба? Впрочем, можно было и догадаться. Кто еще, не считая матери, может смотреть на этого выродка с таким… – я осекаюсь, виновато покосившись на него.

– В чем дело, Лонгботтом?

– Ну… он же был вашим учеником… я не должен был так говорить…

– Не должны были называть выродком малолетнего садиста? – насмешливо уточняет Снейп. – Полно вам, Лонгботтом. Вы бы еще извинились за то, что руку ему сломали.

– Ну уж нет, сэр! – возражаю я. – Если первые дни я немного жалел об этом, то теперь думаю, что ломать надо было шею. Почему вы вообще назначили его старостой школы?

– Личная просьба Алекто, – скривившись, поясняет он. – Предполагалось, что мне все равно, кого назначать. Учитывая, что все остальные семикурсники на порядок умнее, я решил, что это не самый худший вариант.

Пожалуй, он прав. Даже не будь Крэбб старостой школы, все равно вел бы себя точно так же. Ходил бы хвостиком за Кэрроу, смотрел им в рот и упражнялся в Круциатусе на других студентах. Зато с мозгами у него неважно, а это дает нам некоторые преимущества.