Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 7 - Вальтер Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так ты от его имени вопрошаешь меня об этом? — спросил разбойник.
Слуга маркиза отвечал утвердительно.
— И вы не причините никакого зла этой девушке? Она и так уже достаточно пострадала по моей вине.
— Никакого зла, даю тебе слово христианина, — отвечал Мардох.
— И в награду мне будет дарована жизнь и свобода? — спросил Сын Тумана.
— Таково наше условие.
— Так знай же, что девочка, которую я спас из жалости во время набега на укрепленный замок ее отца, воспитывалась у нас, как приемная дочь нашего племени, пока на нас не напал в ущелье Боллендатхил, этот дьявол во образе человека, наш заклятый враг Аллан Мак-Олей, по прозванию Кровавая Рука, вместе с леннокской конницей под предводительством наследника Ментейтов.
— Так, значит, она очутилась во власти Аллана Кровавой Руки, — промолвил Мардох, — она, считавшаяся дочерью твоего племени? Тогда, без сомнения, его кинжал обагрился ее кровью, и ты не сообщил мне ничего такого, что могло бы спасти твою жизнь.
— Если моя жизнь зависит только от ее жизни, — отвечал разбойник, — то я спасен, ибо она жива. Но мне грозит другая опасность — вероломство Сына Диармида.
— Это обещание не будет нарушено, — сказал Кэмбел, — если ты можешь поклясться, что она жива, и укажешь мне, где она находится.
— В замке Дарнлинварах, — отвечал Раналд Мак-Иф, — под именем Эннот Лайл. Я не раз слышал о ней от моих родичей, которые вновь посещают свои родные леса, и еще совсем недавно я видел ее своими собственными старыми глазами.
— Ты? — воскликнул Мардох в изумлении. — Как же ты, предводитель Сынов Тумана, решился приблизиться к дому твоего заклятого врага?
— Так знай же, Сын Диармида, — отвечал разбойник, — я сделал больше того — я был в зале замка, переодетый арфистом с пустынных берегов Скианахского озера. Я пришел туда с намерением вонзить кинжал в сердце Аллана Кровавой Руки, пред которым трепещет наше племя; а потом я предал бы себя в руки божий. Но я увидел Эннот Лайл в ту самую минуту, когда я уже схватился за кинжал. Она тронула струны арфы и запела одну из песен Сынов Тумана, которой выучилась, живя у нас. В этой песне я услышал шум наших зеленых дубрав, где в старину нам так привольно жилось, и журчание ручейков, светлые воды которых некогда радовали нас. Рука моя замерла на рукоятке кинжала, глаза увлажнились слезами — и час жестокого мщения миновал. А теперь, Сын Диармида, скажи мне — разве я не уплатил выкупа за свою голову?
— Да, если только ты говоришь правду, — отвечал Мардох. — Но какие доказательства можешь ты привести?
— Да будут небо и земля свидетелями, — воскликнул разбойник, — он уже измышляет способ, как бы нарушить свое слово!
— Нет, — возразил Мардох, — все обещания будут выполнены, когда я буду уверен в том, что ты сказал мне правду… А сейчас мне нужно сказать еще несколько слов другому пленнику.
— Всегда и всюду — мягко стелют, да жестко спать, — проворчал узник, снова бросившись ничком на пол подземелья.
Между тем капитан Дальгетти, не проронивший ни одного слова во время этого разговора, делал про себя следующие замечания:
«Что нужно от меня этому хитрецу? У меня нет детей — ни своих, насколько мне известно, ни чужих, о которых я мог бы ему рассказывать сказки. Но пусть спрашивает — придется ему порядком попрыгать, прежде чем удастся зайти во фланг старому вояке».
И, словно солдат, готовящийся с пикой в руках защищать брешь в стене крепости, капитан весь подобрался в ожидании нападения — настороженно, но без страха.
— Вы гражданин мира, капитан Дальгетти, — начал Мардох Кэмбел, — и не можете не знать нашей старой шотландской поговорки: «Gif-gaf»,[95] которая к тому же существует у всех народов и во всех армиях.
— В таком случае я ее, наверно, слыхал, — отвечал Дальгетти, — ибо, за исключением турок, почти нет такого монарха в Европе, в войсках которого я бы не служил; я даже подумывал было, не поступить ли мне к Бетлену Габору или к янычарам.
— Как человек опытный и без предрассудков, вы, конечно, сразу меня поймете, — продолжал Мардох, — если я вам скажу, что ваше освобождение будет зависеть от вашего прямого и честного ответа на некоторые пустяковые вопросы, касающиеся благородных лордов, с которыми вы недавно расстались: в каком состоянии их армия? Какова численность их войск н род оружия? И что вам известно о плане предстоящей кампании?
— Только для того, чтобы удовлетворить твое любопытство? — спросил Дальгетти. — И без каких-либо иных целей?
— Без малейших! — отвечал Мардох. — Что нужды такому бедняге, как я, знать о планах их похода?
— Ну, так задавай вопросы, — сказал Дальгетти, — и я буду отвечать на них peremptorie.[96]
— Много ли ирландцев идет на соединение с мятежником Монтрозом?
— Вероятно, тысяч десять, — отвечал капитан Дальгетти.
— Десять тысяч! — в сердцах воскликнул Мардох. — Нам известно, что в Арднамурхане высадилось не более двух тысяч.
— Стало быть, ты знаешь больше меня, — невозмутимо отвечал капитан Дальгетти, — а я еще не видал их в строю или хотя бы с оружием в руках.
— А сколько людей думают выставить кланы? — спросил Мардох.
— Сколько удастся собрать, — отвечал капитан.
— Вы, сударь, не отвечаете на мой вопрос, — заметил Мардох. — Говорите прямо — тысяч пять будет?
— Вероятно, что-нибудь в этом роде, — отвечал Дальгетти.
— Вы играете своей жизнью, сэр, если вздумали шутить со мной, — сказал Мардох. — Стоит мне свистнуть, и через десять минут ваша голова будет болтаться на подъемном мосту.
— Но скажите по чести, мистер Мардох, — заметил капитан, — разумно ли с вашей стороны расспрашивать меня о военных тайнах нашей армии, с которой я подрядился проделать весь поход? Если я научу вас, как разбить Монтроза, что станется с моим жалованьем, наградами и моей долей добычи?
— А я повторяю вам, — отвечал Кэмбел, — что если вы будете упрямиться, то ваш поход начнется и кончится шествием на плаху, воздвигнутую у ворот замка нарочно для таких проходимцев, как вы. Если же вы будете честно отвечать на мои вопросы, я готов принять вас к себе.., то есть к Мак-Каллумору на службу.
— А хорошо ли он платит? — спросил капитан Дальгетти.
— Он удвоит ваше жалованье, если вы согласитесь вернуться к Монтрозу и действовать там по его указаниям.
— Жаль, что я не познакомился с вами, сэр, прежде, чем договорился с ним, — произнес Дальгетти как бы в некотором раздумье.
— Напротив, теперь-то я и могу предложить вам более выгодные условия, — сказал Кэмбел, — конечно, если вы будете верным слугой.
— Верным слугою вам — значит изменником Монтрозу, — отвечал капитан.
— Верным слугою религии и порядка, — возразил Мардох, — а это оправдывает любой обман, к которому приходится прибегать.
— А что маркиз Аргайл, — я спрашиваю на тот случай, если бы вздумал перейти к нему на службу, — добрый ли он начальник? — спросил Дальгетти.
— Как нельзя добрее, — промолвил Кэмбел.
— И щедрый для своих офицеров? — продолжал капитан.
— Щедрее его нет человека в Шотландии, — отвечал Мардох.
— Честен и благороден в исполнении принятых на себя обязательств? — продолжал Дальгетти.
— Самый честный дворянин, какой только существует на свете! — заявил Мардох.
— Никогда еще не приходилось мне слышать о нем так много лестного, — заметил Дальгетти. — Вы, вероятно, с ним близко знакомы или, быть может, вы и есть маркиз? Лорд Аргайл, — внезапно воскликнул капитан, бросаясь на переодетого вельможу, — именем короля Карла, вы арестованы, как изменник! Если вы попытаетесь звать на помощь — я сверну вам шею!
Нападение капитана на маркиза было столь внезапно и неожиданно, что капитану удалось в один миг повалить его; одной рукой Дальгетти плотно прижал маркиза к полу подземелья, а другой схватил за горло, готовый задушить его при малейшей попытке позвать на помощь.
— Лорд Аргайл, — сказал капитан Дальгетти, — теперь моя очередь ставить условия капитуляции. Если вам будет угодно показать мне потайной ход, через который вы проникли сюда, я вас отпущу, при условии, что вы останетесь моим locum tenens[97] — как говорилось у нас в эбердинском училище, — пока ваш тюремщик не придет проведать своих узников. Если нет — я сначала задушу вас, — меня этому искусству научил один польский гайдук, бывший когда-то невольником в турецком серале, — а затем постараюсь найти способ выбраться отсюда.
— Негодяй! Не за мою ли доброту ты хочешь умертвить меня? — прохрипел Аргайл.
— Нет, не за вашу доброту, милорд, — отвечал Дальгетти, — но, во-первых, чтобы научить вашу светлость обращению с дворянином, который явился к вам, имея охранную грамоту, а во-вторых, чтобы предостеречь вас от опасности делать неблаговидные предложения честному воину, в целях соблазнить его и подбить на то, чтобы до истечения срока изменить тому знамени, которому он в данное время служит.