Красный ветер - Петр Лебеденко

— Знаешь, куда нас везут?

Тот пожал плечами:

— Не знаю.

— А сам ты кто? Откуда?

Эскуэро, почему-то проникнувшись доверием к этому человеку, коротко поведал о своих злоключениях. Тогда шофер-таксист сказал:

— Слушай, парень, нас везут на сборный пункт. Понял? А оттуда — в мясорубку. Франкистам нужны солдаты. Много солдат. Война-то пошла не на шутку… Дадут тебе в руки винтовку и погонят на фронт. Понял? — Он мрачно усмехнулся. — Пиф-паф — кто-то там и свалится от твоей пули… Может, твой отец, если он на той стороне, может, брат… Соображаешь?

— Соображаю, — ответил Эскуэро. — Но у меня нет ни отца, ни брата.

— Будешь стрелять в такого же беднягу, как сам. В рабочего человека.

— Я не буду стрелять. Не стану…

— Не станешь? Тогда франкисты прикончат тебя.

— А что же делать? — спросил Эскуэро. — Бежать?

— Куда? Тебя тут же схватят. Они устроили на нас облаву., как на волков. — Человек снова чиркнул зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. — Слушай меня внимательно, парень. Когда на сборном пункте спросят про твою специальность, скажи, что ты судовой моторист. Им нужны разные специалисты. Это спасет тебя от немедленной отправки на фронт. А потом что-нибудь придумаешь…

Эскуэро так и сделал. Но, наверное, судовые мотористы франкистам здесь были не нужны, и его послали на аэродром. «Будешь помогать механикам по обслуживанию самолетов, — сказали ему. — Если станешь стараться — пошлем на курсы, и там получишь специальность механика».

Однако особого старания он не выказывал. Встречая машины, возвращающиеся с боевых заданий, Эскуэро мрачно глядел на летчиков, которые бахвалились друг перед другом своими мнимыми или подлинными успехами. Одни рассказывали, как здорово они вышли на цель и смешали с землей несколько батарей республиканцев, другие, захлебываясь от восторга, рисовали яркую картину уничтожения пехотной колонны, третьи докладывали своим командирам: «Мы с бреющего расстреляли какой-то сброд, сгрудившийся на площади… Это наверняка были красные…»

Эскуэро слушал, и все в нем кричало от гнева. Сволочи! Людоеды! Чем больше уничтожают людей, тем громче визжат от радости. Какие матери породили на свет этих ублюдков, почему они так ненавидят свой собственный народ?

Странно, но в каждом из них Эскуэро находил что-то общее с Буильей. Почему — он и сам не знал. Буилья никогда не был военным человеком, за всю жизнь он никого ни разу не ударил, ни на кого даже не поднял руку, но в то же время Эскуэро не сомневался, что этот самый Буилья за горсть песет готов любому перегрызть горло, и посади его на самолет — он с таким же восторгом, как фашистские летчики, станет уничтожать на земле все живое.

Фашизм для Эскуэро начинался с Буильи, хотя Эскуэро и не знал, фашист Буилья или нет. Сейчас он жалел только об одном: «Альбатрос» «Альбатросом», но надо было пустить ко дну и самого Буилью. Подкараулить на берегу, стукнуть камнем по черепу и — в Бискай.

«Ну, ничего, — успокаивал самого себя Эскуэро, — я еще до него доберусь…»

Однажды, заправляя самолет горючим, он как бы между прочим сказал механику:

— Наверно, интересно смотреть на людей, которых вы с бреющего расстреливаете из пулеметов… Кричат, падают, мечутся…

Механик посмотрел на него с пристальным вниманием, потом подошел поближе и, вытирая тряпкой испачканные маслом руки, спросил:

— Хочешь посмотреть? Это действительно забавное зрелище…

— Хочу, — не раздумывая, ответил Эскуэро.

— Правда, немного страшно, — добавил механик.

— Ничего.

— Ладно. Я поговорю с командиром. Только потом не жалей.

— Не пожалею.

И вот Эскуэро на борту «юнкерса». В воздухе он первый раз.

Не отрываясь смотрит на землю — она кажется необыкновенно далекой и непонятной. Вроде та же самая земля, которую он хорошо знает, и будто что-то совсем другое. Будто другая планета. Зеленые квадратики сменяются желтыми прямоугольниками, вместо речек — змеистые тонкие ленты. По едва различимым дорогам ползут и ползут странные насекомые, похожие на муравьев. Небольшие городишки напоминают картинки — на зеленом холме прилепилась кучка нарисованных домиков, а за холмом опять паутинки дорог и змеистые ленты речушек.

«Красиво, — думает Эскуэро. — Как во сне…»

Сейчас он забыл, что идет война — о ней ничего не напоминает. У него такое чувство, будто он — мальчишка, сидит на берегу Бискайского залива и листает интересную книгу с красочными рисунками. И слышит не надсадный гул моторов, а шум накатывающихся на берег волн.

И вдруг до него доносятся слова:

— Заходим на цель!

На секунду-другую он ощутил полную невесомость, а потом его вдавило в сиденье, и он понял, что машина вошла в пикирование. Земля летела на него с невероятной скоростью, и это была уже другая земля — мрачная, черная, искалеченная взрывами бомб, дымящаяся, изрезанная окопами и ходами сообщений. И не насекомые, похожие на муравьев, ползали по ней, а сотни солдат разбегались по сторонам, и машины сворачивали с дорог, по которым шли, и хаос царил на этой земле в предчувствии беды. Сбросили бомбы.

Куда они упали, Эскуэро не видел. Но он знал, что упали на людей, он слышал, как штурман закричал: «Муй бьен!» Штурман был доволен: это значило, что там, внизу, в клочья разорвало десятки солдат, контузило, искалечило на всю жизнь, сделало слепыми, безногими и безрукими.

«Муй бьен!»— повторил штурман.

Эскуэро видел его лицо. Уже немолодое, но красивое, смуглое, улыбка открывала необыкновенно белые и ровные зубы. Скупщик рыбы Буилья ни одной черточкой не был похож на штурмана, а Эскуэро казалось, что оба они из одной породы. И тот и другой — Буилья. И тот и другой — фашисты.

Бортмеханик краешком глаза взглянул на Эскуэро. И тоже улыбнулся. Но совсем по-другому. Ничего веселого в его улыбке не было. И никакой радости. Он словно хотел еще раз спросить у Эскуэро: «Ну что, красивое зрелище? Жалеть не будешь?».

Теперь они летели вдоль широкой долины на высоте не более двухсот метров. Навстречу им мчались редкие оливковые рощи, там и сям разбросанные домишки, мулы с плетущимися за ними крестьянами. Опять мирная жизнь и мирная земля. Правда, крестьяне испуганно шарахались по сторонам — они уже, наверное, знали, кто сидит в этих машинах. Животные тоже сломя головы бросались подальше от троп — их до смерти пугал гул моторов…

Эскуэро — бледный, подавленный, растерянный — прокричал в ухо механику:

— Теперь домой?

Механик пожал плечами:

— Как решит командир.

А тот вдруг увидел толпу людей, сгрудившихся на площади небольшого городка. Может быть, пилот и пролетел бы мимо, но, взглянув вниз, заметил, как два или три человека из этой толпы, среди которой было немало женщин и детей, подняли руки и угрожающе замахали руками.

— Ах вы, красные сволочи! — громко выругался командир. — Ах вы, недоноски!

Однако и этот городишко, и толпа на его площади уже остались позади, и Эскуэро с облегчением вздохнул Он-то ожидал, что сейчас на его глазах разыграется трагедия. Перекошенное яростью лицо летчика, зловещая улыбка штурмана, что-то крикнувшего командиру самолета, — нет, Эскуэро не сомневался в их желании наказать тех, кто посмел выразить свою ненависть. И теперь, взглянув на бортмеханика, сказал с нескрываемой радостью:

— Пронесло…

Вряд ли тот расслышал его слова. Скорее всего, он проста понял, о чем говорит Эскуэро. И, нахмурясь, отрицательно покачал головой.

«Юнкерс» пролетел по прямой не больше двух минут, потом, подобрал высоту и вдруг крутым полувиражом развернулся на сто восемьдесят градусов. Воздух был прозрачен, видимость отличная, и Эскуэро, посмотрев вперед, снова увидел тот самый городишко, который они пролетели, и темные фигурки людей, сгрудившихся на площади. А пилот уже прижимал машину к самой земле, и Эскуэро стало ясно, что через мгновение он откроет по людям огонь из пулеметов.

Эскуэро весь напрягся и стал похож на зверя, готовящегося, к прыжку.

Бортмеханик не спускал с него глаз. И когда раздалась пулеметная очередь и Эскуэро, не отдавая себе отчета, что делает и что хочет сделать, рванулся было со своего места, бешеными глазами глядя на пилота и штурмана, механик обхватил его сильными руками и словно приковал к сиденью. А пулемет все строчил и строчил, там, впереди, люди падали, скошенные свинцовым дождем, метались по площади, нигде не находя спасения, женщины сбивали с ног своих детей и прикрывали их своими телами…

Эскуэро, продолжая вырываться из рук бортмеханика, не своим голосом закричал:

— Не надо! Слышите, не надо! Это же люди! Слышите? Сволочи вы, ублюдки!

Штурман оглянулся, посмотрел на него не то удивленно, не то со злой иронией и ничего не сказал.

И опять все осталось позади. Плыла внизу широкая долина, мелькали холмы с прилепившимися домишками, ползли по едва различимым сверху дорогам люди-муравьи. Эскуэро, опустошенный и притихший, сидел с широко открытыми глазами, точно окаменев от горя и бессилия. Все, что он сейчас увидел, казалось ему нереальным, будто было каким-то наваждением, внезапным, как приступ острой боли, от которой темнеет в глазах. Вот пройдет немного времени, наваждение исчезнет, и все встанет на свое место…