Лондон: биография - Питер Акройд

Они, таким образом, ассоциируются со своим окружением и характеризуются им. «Воробьи Тауэра» славились как «пернатые разбойники», которые вели непрерывную войну с тамошними голубями и скворцами, хотя жили с ними бок о бок много веков. Осенью 1738 года у Майл-эндской заставы после удара молнии на земле лежали «кучи дохлых воробьев». В этой массовой смерти есть что-то и жалкое, и величественное, словно птицы в очередной раз явили дух самого города. Как пишет Николсон, автор книги «Наблюдение за птицами в Лондоне», эти крохотные существа воплощают «непобедимую плодовитость как таковую»: «Сколько бы их ни гибло, они не пытаются обороняться, но число их все равно не уменьшается, и в этом спасение вида». «Непрерывный и неописуемый» шум, который они производят, рассевшись где-нибудь кучкой, — это голос коллективного триумфа. Когда, «обезумевшие от радости», они порхают и суетятся среди ветвей, кажется, что сами деревья сделались живыми.

Чайки — теперь постоянные гости города, хотя впервые они появились здесь недавно — в 1891 году. Они прилетели в город суровой зимой ради тепла и вскоре привлекли к себе внимание лондонцев. Чтобы поглядеть, как они кружат над водой и пикируют, горожане толпами собирались на мостах и набережных. В 1892 году лондонские власти запретили в них стрелять, и тогда же возникло обыкновение подкармливать их: в 1890-е годы клерки и рабочие в обеденный перерыв ходили к мостам и кидали им всевозможную еду. Теодор Драйзер, идя воскресным днем 1912 года по мосту Блэкфрайарс, увидел цепочку людей, кормивших «тысячную стаю чаек» мелкой рыбешкой, которую они покупали по пенсу за коробку. Отношению горожан к ним свойственно соединение доброты и благоговейного почтения. Между тем подкармливания эти имели результатом постоянное возвращение чаек, которые в конце концов, уподобясь воронам былых столетий, приобрели репутацию главных санитаров Лондона. Так поведение горожан меняет птичьи привычки и среду обитания.

Иные птицы, как, например, зарянка и зяблик, в городе пугливей, чем в сельской местности. Другие — в частности, кряква, — напротив, чем дальше от Лондона, тем более робки. Количество воробьев резко сократилось, а черных дроздов, наоборот, стало больше. Лебеди и утки тоже сделались многочисленней. Некоторые виды птиц, однако, практически исчезли. Самый известный пример — лондонские грачи, чьи гнезда были уничтожены строительными работами и рубкой деревьев. Между тем они много веков жили в определенных местах Лондона, в числе которых кладбище при церкви Сент-Данстан-ин-де-Ист, общинный сад Церковного суда в Докторс-Коммонс, башни лондонского Тауэра и сады Грейз-инн. Грачовник в Иннер-Темпле, существовавший по меньшей мере с 1666 года, был упомянут в 1774 году Оливером Голдсмитом. Грачи гнездились на церквах Боу-черч и Сент-Олаф. Эти почтенные лондонские птицы предпочитали окрестности старинных церквей и зданий, словно были их хранителями. Но, как пелось в одной песенке XIX века, «старым грачам теперь негде гнездиться». В свое время в Кенсингтон-гарденз была грачиная роща. Эти семьсот деревьев составляли кусок живой природы — предмет восторга и изумления для тех, кто гулял там под бесконечные грачиные крики, заглушавшие городской шум. Но в 1880 году рощу срубили. И грачи исчезли навсегда.

Но город не остался без птиц. Многие — канарейки и волнистые попугаи, жаворонки и дрозды — живут в клетках и пением в неволе напоминают самих горожан. В романе Диккенса «Холодный дом», рисующем символическую картину Лондона, птички, живущие в клетках у мисс Флайт, — центральный образ городской несвободы.

Заключенных Ньюгейтской тюрьмы не зря называли «ньюгейтскими соловьями» и «ньюгейтскими пташками». Оруэлл в книге «Фунт лиха в Париже и Лондоне» (1933) замечает, что обитатели ночлежек и дешевых доходных домов нередко держат таких птиц — «крохотных, поблекших, всю жизнь проживших в подземелье». Он вспоминает, в частности, «старого ирландца, который… подсвистывал слепому снегирю в крохотной клетке». Невольно возникает мысль о странном родстве между лондонскими несчастливцами и пернатыми узниками. На каменной стене одной из камер в башне Бичем-тауэр лондонского Тауэра гвоздем была нацарапана «Эпитафия щегла»:

Где Рэли сетовал на злую долю,Я сладко пел про солнышко, про волю…Но ты добрее, смерть, чем все суды, —Меня ты выкупила из беды.

Ниже идут слова: «Похоронен 23 июня 1794 года в лондонском Тауэре товарищем по заточению». Птичек, которые жили в клетках у мисс Флайт, звали «Надежда, Радость, Юность, Покой, Отдых, Жизнь, Прах, Пепел, Ущерб, Нужда, Беда, Отчаяние, Безумие, Смерть, Хитрость, Глупость, Слова, Парики, Тряпье, Овчина, Грабеж».

Комнатные птицы были, разумеется, предметом торговли; этому товару были всецело отведены уличные рынки в Сент-Джайлсе и Спитлфилдс. Наибольшим спросом пользовались щеглы, которые отлавливались в больших количествах и стоили от шести пенсов до шиллинга; причинами их привлекательности были долголетие (пятнадцать лет и больше) и скрещиваемость с другими породами. Популярны были также зяблики и зеленушки, хотя последнюю птицу один уличный торговец назвал в разговоре с Генри Мейхью «певичкой так себе». Только что пойманные жаворонки продавались за шесть-восемь пенсов. Мейхью обратил внимание на то, что «плененный жаворонок раз за разом вскидывает голову, словно желая взмыть в вышину»; лететь его, однако, не пускала тесная и грязная клетка в трущобах XIX века. К середине этого столетия одной из любимых лондонскими торговцами птиц стал также соловей, но, как пишет тот же Мейхью, он «проявляет великое беспокойство, кидается на прутья клетки или вольера, а иной раз спустя несколько дней умирает».

Хартия Вильгельма I. Этот краткий документ фиксировал верховенство короля над Лондоном и его жителями и стал одним из первых орудий, использовавшихся в постоянной борьбе между монархией и городом.

Горожане былых времен благоговейно рассматривают «Лондонский камень», который одни считали «милевым камнем», другие — символом городской власти. Ныне, почти незамечаемый, он лежит на Каннон-стрит.

Джон Стоу — великий антиквар XVI в., чей «Обзор Лондона» стал первым полным и достоверным описанием города. Его бюст и поныне стоит в церкви Сент-Эндрю-Андершафт.

«Жирные куры — налетай, не зевай!», «Апельсинчики — лимончики!», «Ножи, гребенки, чернильницы!» Изображения уличных торговцев, созданные Марцеллусом Лароном около 1687 г. Это — обтрепанные эмблемы лондонской жизни, самоуверенные и изможденные, жизнерадостные и унылые, окруженные вечно текучей, тающей толпой.

Фрагмент карты, показывающей разрушения, причиненные Великим пожаром 1666 г. Даже церкви не были пощажены огнем.

Пожарные XVII в. за работой. В городе, печально знаменитом своими пожарами, они не простаивали, и их возгласы «Хай! Хай! Хай!» были так же привычны, как в наши дни сирена.

Публичное повешение у стен Ньюгейтской тюрьмы в изображении Роулендсона. Ритуализованная казнь была ни с чем не сравнимым развлечением для лондонской толпы и источником свежих анатомических образцов для Королевского хирургического колледжа.

Ньюгейтская тюрьма с ветряком, который якобы помогал снабжать камеры свежим воздухом. Это была славнейшая из городских тюрем, увековеченная в песнях, брошюрах и пьесах. Лондонские авторы разных эпох сравнивали свой город с тюрьмой, невольно воздавая тем самым дань всепроникающему могуществу этого «ада на земле».

Портрет Джека Шеппарда работы Торнхилла. Знаменитый вор столько раз совершил побеги из заключения, что стал городским героем. Легенда о нем дожила до XIX столетия, когда, по словам Генри Мейхью, его образ пользовался большей известностью среди детей, чем образ королевы Виктории.

Эта карикатура Крукшенка изображает посещение приговоренных к смерти узников Ньюгейтской тюрьмы в начале XIX в. Те, кого скоро должны были повесить, играли свои роли в лондонском спектакле воздаяния.

На картине Каналетто Уайтхолл предстает намного более рафинированным и умиротворенным, чем он был на самом деле. Важную роль играет верхняя часть холста ибо лондонское небо — во всяком случае, по мнению самих лондонцев — неповторимо.

Терраса Адельфи, задуманная и построенная братьями Адам. На среднем плане этой картины Уильяма Марлоу видна башня водопроводной компании. Как и многое другое, что было в Лондоне красивого и памятного, Аделфи была уничтожена в ходе «благоустройства».