Взгляд из угла - Самуил Лурье

Однако ж не подрывая существующего строя. Который, как-никак, стоит на Любоначалии ("змее сокрытой сей") с Лицемерием. Хотя иногда они вступают в конфликт.

Вот, скажем, был такой чиновник Вешняков. Хотел жить, умел вертеться - одним словом, процветал. Пока неправильная трактовка Любоначалия не сыграла с ним дурную шутку. Впрочем, нельзя исключить, что и Тщеславие потянуло его за язык.

А дело было так. У него спросили: как бы вы отнеслись, если бы любимый начальник, послав Конституцию подальше, побыл с нами еще чуток? А Вешняков возьми и брякни - типа того что люблю в начальнике буквально всё, а особенно - его трепетную верность нашей дорогой Конституции. Лично мне, сказал, как человеку с высшим юридическим, это чувство необычайно близко.

И - абзац. Не говоря худого слова, Нижняя Говорильня мгновенно приняла специальный закон насчет необязательности высшего юридического там, где оно ни к чему, - и в настоящий момент даже неизвестно, на каком посту суждено Вешнякову оплакивать свою ошибку.

Зато ее учел предводитель Говорильни Верхней - прямо-таки бросился на трибуну; прямо-таки потребовал от имени широких народных масс: прекратить все эти разговоры про какие-то еще четыре года! Любимый начальник должен оставаться с нами лет как минимум пять, а лучше - семь, а потом еще раза три по столько же.

То есть конституировать надо беззаветно.

Любоначалие не должно стесняться Лицемерия. Оба порока тесно и плодотворно сотрудничают.

Формируя, например, политическое мышление, позволяющее излагать новости официоза выражениями типа: заседание прошло в закрытом режиме или выборы проводились на безальтернативной основе. А не то что попросту: четыре сбоку - ваших нет или, допустим, желтого в лузу.

Но Лицемерие обязано вести себя так, чтобы Любоначалие могло полагаться на него всецело. Для чего не мешало бы слегка его прополоть - разумеется, не искореняя. Рекомендую соответствующему департаменту перенять опыт западных славян. Взгляните: Польша исхитрилась - включила, наконец, люстрацию!

То есть каждая личность, подвизавшаяся в органах в историческом промежутке с такого-то года по такой-то, - пусть признается в этом официально, лучше письменно. И тогда ничего ей за это не будет. А вот кто затихарился - извини.

У нас такую штуку проделать несравненно проще. У нас ведь уже давно не как в Польше: не делят людей на порядочных и конторских. То есть делят, но с противоположным знаком. Любая канцелярская крыса из первого отдела на любой фабрике рогов и копыт горделиво сообщает о себе: бывший разведчик - и публика аплодирует.

Но это что касается штатных. А простые осведомители все-таки вынуждены следовать инструкции поэта Тютчева: молчи, скрывайся и таи. Это несправедливо. И следовало бы провести, так сказать, монетизацию причитающихся им льгот. И как-то отметить, чтобы выделялись в толпе. Выпушкой, петлицей, георгиевской ленточкой, в конце концов. (Так и вижу Невский в час пик: в глазах рябит от черного с желтым - словно реклама компании мобильных телефонов.)

Только пусть сперва признаются - о, сугубо добровольно. Преодолеют ложный стыд. И сделаются, наконец, свободны.

А то бывает - празднуется, предположим, юбилей знаменитого музыканта. Такого знаменитого, что, кажется, сам черт ему не брат, а не то что надо перед кем-нибудь пресмыкаться. А он предается местному Любоначалию с таким пылом, что неловко глядеть на экран. Что, думаешь, за притча. Потом только припоминаешь: у музыканта имеется супруга - дама в высшей степени замечательная, и она в свое время блистала на театре. На придворном, с привилегией заграничных гастролей. И в мемуарах этой дамы вскользь что-то такое сказано: приходилось подписывать разные бумажки; а не подпишешь - не поедешь.

Мемуары эти вышли уже довольно давно. В то миновавшее время, когда существовала вероятность, что подписанные бумажки вдруг всплывут сами.

В рассуждении такой опасности один тоже довольно знаменитый петербургский интеллигент выпустил книгу, где рассказал, какие бывали смешные случаи. Вызвали его еще перед войной, про что-то расспрашивали, а он задумался о своем - погрузился в лирические какие-то мысли. Ему подали бумажку - он расписался: машинально, не глядя. Следователь ему: выберите псевдоним для своих сообщений, а лично являться будете по таким-то дням. Только тут, - говорит интеллигент, - я и понял, что завербован. Конечно, возмутился, запротестовал. И хотя являлся по назначенным дням как миленький, но сообщал исключительно вздор и ерунду.

Книжка прошла незамеченной - очень уж была скучна, - образ интеллигента нисколько не потускнел, так что не стоило и врать. Но сколько вокруг таких несчастных - пребывающих в постоянной тревоге: бумаги-то все там, а навлечешь недовольство - найдутся, и общественность, чего доброго, неправильно поймет.

Писатели трепещут, священнослужители ежатся. Нет чтобы, наоборот, пыжиться, как политиканы.

Чтобы Лицемерие сопутствовало Любоначалию, но ни в коем случае не затмевало его.

9/4/2007

Без предлогов

Грамматика нам говорит, что несогласных вообще, несогласных по жизни - практически не бывает. В норме любому несогласному требуется предлог, один из двух: с или на.

Скажем, согласен ли я с тем, что по ходу местного исторического процесса бывшие третьи партсекретари, подполковники ГБ и как там в уголовной среде называются заместители паханов - переписали лично на себя большую часть гос. имущества РФ?

Безусловно. Как и с тем, что свое неслыханное, с неба упавшее счастье они не желают делить ни с кем - готовы, впрочем, прилично платить всевозможной обслуге: педикюрщицам, депутатам, судьям, камердинерам, телеведущим, охранникам, главам администраций, менеджерам и т.д. Для психологического комфорта - чтобы, значит, видеть вокруг себя сплошь упитанные физиономии, желательно - обработанные косметикой забугорной.

Это ведь факты. С фактами попробуй не согласись. Несогласие с - тут просто словесный колтун, наподобие сапог всмятку или суверенной демократии.

Но какое дело, казалось бы, пассажирам этих двух первых классов до настроения на нижних палубах или до атмосферы в трюме? Однако время от времени кто-нибудь - развлекаясь - хватается за мегафон и выкрикивает какую-нибудь бессмысленную команду. Типа - всем сейчас же перебежать на левый борт. Или плюнуть за правый. Или просто сесть, где стоишь.

Большинство нижних, будучи занято добычей алкоголя насущного, не ведет и ухом. Плюются, впрочем, охотно, но не за борт, а именно где сидят или стоят. Хотя кое-кто не ленится специально подойти к борту противоположному - а не к тому, с которого велено, - и от души сплюнуть вопреки. Это, так сказать, несогласные на. Им предложено - а они ни в какую.

И это называется - политическая жизнь.

Надо правду сказать - бывают среди озорников с мегафонами такие, что, глядя на них, только одно и чувствуешь: не согласен. Причем не на, не с, а просто не принимает душа, да и всё.

Вот давеча г-н Иванов С.Б. как воззовет: граждане! не вздумайте приобретать ничего эстонского! продуктам потенциального противника - наше твердое патриотическое нет!

Так я чуть не бегом в ближайший молочный магазин. Разумеется, без толку, - из Эстонии давно уже не везут ни сыра, ни кефира, - но каков рекламный потенциал.

Так вот и становишься несогласным вообще. И чувствуешь солидарность с недовольными.

И даже хочешь выразить ее шершавым языком балета. Пустив в ход нижние конечности. Маршируя против, раз довольные галопируют за.

Но те - по глупости, а глупость единодушна, недовольные же маршируют каждый о своем. Кому жаль, что порядочных журналистов убивают, как собак, а кто горюет, что Сталина не воскресить.

Но все же - идейные люди, спасибо и на том.

Безыдейные, временно недовольные жестикулируют по-другому: собственные ноги старательно сгибают в коленях, в чужие - падают. Дескать, отцы вы наши и матери, мы ли, художники слова, у вас не заслужили доппайка и отдельного помещения для творческих встреч, а столько лет верой и правдой, - да ведь еще и пригодимся - кто, в случае чего, воспоет, если не мы?

И с ними разговор другой: вот увидите - поднимут и обласкают.

А что палатку для бездомных на улице, что ли, Заслонова, свернули, не дожидаясь весны, - так ведь бомжи ни при каких обстоятельствах не воспоют. И в ноги не падут - никто к ногам их и не допустит, чтобы инфекцию какую не подхватить. Кончились деньги шведских ли, датских ли благотворителей - ну и ночуйте по подъездам и чердакам, если проникнете. Не писатели, небось, - как-нибудь обойдетесь без творческих встреч.

И бомжам наплевать на писателей, и писателям - на бомжей, и начальству - на тех и других, и всем - друг на друга.

А против этой спертой духоты, против этого застоя равнодушной злобы - маршируй, не маршируй.