Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Тиа Атрейдес

Голоса в гостиной все продолжали свой разговор, время от времени до Хилла доносился звонкий смех. Ему было одновременно и грустно, что о нем забыли, и любопытно, о чем же они так увлеченно беседуют, и хотелось просто снова оказаться с ней рядом.

— Кей, поющий серенаду под окном? Нет, я не представляю. То есть, конечно, представляю… ох, Дайм, ты никогда не слышал, как он поет?

— Судя по тому, как ты смеешься, мне повезло.

— Да Таис в обморок упадет, едва услышит!

— Ничего, Его Величество её поймает.

— Нет, это же… — Шу уже еле могла говорить от смеха. — О-оо, бедные соседи! Наверняка Урман подумает, что на их дом напали бешеные коты!

— И обольет своего монарха холодной водой.

— Ну, тогда Таис точно не устоит! Она обожает цирк! Нет, только не пение! Я скончаюсь на месте от ужаса!

— Ладно, пусть тогда стихи декламирует. Выразительно.

— А, кстати, Дайм, если без пения серенад ухаживание никуда не годится, почему я ни разу от тебя их не слышала?

— Ты хочешь, чтобы весь дворец полег от смеха?

— А, вот ты и признался! Ты тоже не умеешь петь!

— Умею. Но не буду.

— Что значит, не буду? Будешь, любовь моя, будешь. Спорим, что будешь?

— Ну уж нет, спорить с тобой? Ты ещё за прошлый раз не расплатилась.

— За какой такой прошлый раз?

— С тебя купание Её Высочества Регентши в фонтане, любовь моя.

— Интересненько… когда же ты успел?

Дайм довольно ухмыльнулся и невинно похлопал ресницами на скептический вопрос Шу.

— Ты ведь это не всерьез?

— А ты у Тигренка спроси, — кивок в сторону лестницы. Обернувшись, Шу встретилась глазами с Хиллом и чуть не вздрогнула. Лед, тьма и отчуждение, будто перед ним неправедные судьи, собравшиеся подписать жестокий приговор. Это наваждение продолжалось лишь миг, пока его губы не тронула легкая вежливая улыбка, и он не поклонился вместо приветствия.

— Тигренок… — с трудом Шу вернула ему непринужденную улыбку. Привычный открытый, родной и теплый возлюбленный исчез, оставив вместо себя отстраненного незнакомца, от которого принцесса не знала, чего ожидать.

— Будешь кофе? — она попыталась сделать вид, что все в порядке и никакой перемены она не заметила.

— Кофе успеется, — текучим хищным движением Дайм поднялся из-за стола и подошел к Хиллу. — Мы тут выясняем с Её Высочеством некий важный вопрос, — маркиз чуть ли не мурлыкал, властно проводя ладонью по щеке юноши и видя в его глазах тщательно сдерживаемую ярость.

— Дайм, ты хочешь, чтобы я ревновала?

— Ни в коем случае, любовь моя, — маркиз обернулся к недовольной принцессе с нежнейшей улыбкой, с удовлетворением отмечая невольную дрожь Лунного Стрижа. — Я все равно люблю только тебя.

Не давая Тигренку возможности опомниться, маркиз положил руку ему на затылок, прижимая слегка большим пальцем сонную артерию, и неторопливо притянул к себе. Игра с опасной зверушкой доставляла Дукристу непередаваемое наслаждение, и он постарался как можно убедительней это Лунному Стрижу продемонстрировать, медленно, еле касаясь, проводя языком по его сжатым губам. Юноша замер, готовый в любое мгновение распрямиться, подобно пережатой пружине, и растерзать обидчика в клочья. В синих глазах плескалась чистая, ничем не замутненная ненависть.

— Что же ты, малыш? Утром ты не был такой букой, — «ты сам предложил», звучало в насмешливом голосе маркиза. — Ты же не хочешь меня рассердить?

— Перестань, Дайм. Какого демона ты вытворяешь?

Чуткое обоняние Тигренка уловило в воздухе запах приближающейся грозы и дикого меда. Он скосил взгляд на принцессу — злость, ревность, изумление, страх… и желание: «Демоны! Так тебе это нравится? Ты хочешь посмотреть? Да пожалуйста!» — в этот момент он почти ненавидел и Шу тоже. «Ревнуй, любовь моя, злись. Почувствуй, каково мне!»

Томная, чувственная улыбка, ни на грош не отдающая покорностью, скользнула по его губам, одна рука легла на бедро маркиза, другая зарылась в его волосы, отвечая любезностью на любезность, лаская ту же точку на его шее и легонько придавливая. Тигренок обнажил зубы в недоброй улыбке, больше не сдерживая собственную хищную сущность. Несколько мгновений мужчины сверлили один другого взглядами, выясняя, кто же из них зубастее и когтистее.

Застыв на месте, Шу наблюдала за своими возлюбленными, сцепившимися, словно две огромные лесные кошки. Разве что рычания не слышалось, и не били по бокам вздыбленные хвосты. Ей казалось, что она даже различает острый запах разъяренных хищников.

Если бы не изучающий взгляд Шу, напоминающий замутненному сознанию о том, что ему нужно сейчас нечто совершенно другое, Лунный Стриж с большим удовольствием поиграл бы с маркизом всерьез. Давненько ему не попадалось достойных противников, в схватке с которыми исход не предопределен заранее. И, пока голодный Хисс не пробудился окончательно и не потребовал безотлагательно крови, Тигренок впился в губы Дукриста, переплавляя агрессию и жажду убийства в страсть. Их поцелуй ничуть не напоминал объятия любовников, скорее был продолжением битвы, что не помешало обоим испытать почти что наслаждение от сумасшедшего сочетания ненависти, ярости и желания. Только все усиливающийся запах грозы и предупреждающее потрескивание крохотный молний в непосредственной близости от них заставило тяжело дышащих мужчин отскочить друг от друга прежде, чем оба окончательно потеряют голову.

— Ну что? Ты убедилась, радость моя? — Дайм довольно ухмылялся, слизывая кровь с прокушенной губы. Разговаривая с Шу, он продолжал неотрывно глядеть на готового в любой момент броситься Лунного Стрижа. — Посмотри, как твоему птенчику понравилось.

При слове «птенчик» он многозначительно подмигнул юноше, напоминая об их договоре. Подействовало. Взгляд Хилла несколько меньше стал напоминать взгляд атакующей кобры, и в нем стали заметны некоторые проблески разума. Дайм блаженствовал. Играть на самой грани дозволенного, доводить противника до сумасшествия и останавливаться на волосок от пропасти… это и есть жизнь. И наглядно доказать щенку, кто тут настоящий хозяин, а кто и тявкнуть не посмеет.

— Ты проспорила, родная, — он презрительно повернулся к Лунному Стрижу спиной, не теряя, между тем, бдительности. Мальчик разозлился, наконец, вот только обратить эту драгоценную злость ему надо в другую сторону. — Когда будешь Ристану купать?

Шу мочала, пытаясь упокоиться и понять, какой демон вселился в маркиза. После всего, о чем они говорили, после того, как он сам чуть ли не требовал, чтобы она отпустила Тигренка, устроить такое? Зачем? Он что, и вправду ревнует? Её саму ревность жгла и не давала дышать. Видеть, как возлюбленный страстно целует Дайма, ощущать его желание… она не ожидала, что это будет так больно. И ещё, Шу с совершенной ясностью поняла, что держать Тигренка на привязи она больше не может. Ей хотелось закричать, разрушить все вокруг, убить их обоих, только чтобы не чувствовать, как душа рвется на мелкие кусочки.