Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

Молодежь бесилась по-своему. Студенты уже успели на кумаче белой краской написать «Слава покорителю Вселенной Юрию Гагарину», « Мы в космосе, буржуи в заднице!» и всякою такую же скороспелую муть. Которая была, к счастью, искренней и радость людская была настоящей. Старики говорили, что похожее ликование видели они и сами участвовали в первый день победы в Великой Отечественной.

Накал счастливых победных чувств со всеми сопровождающими радость делами: водкой, плакатами, танцами и пьяными гуляниями днём и ночью не спадал три дня. Не меньше. Пока все разом не устали от радости всеобщей, выпитого пива и водки, да беспрестанных митингов и постоянного перемещения в пространстве улиц.

На четвертый день ликование переместилось в дома и квартиры. И коммунальные службы выкатились на грузовиках очищать город от остатков уличной еды, питья и брошенных портретов с транспарантами.

Мы тоже собрались на четвертый день к вечеру всей почти роднёй и примкнувшими к ней любимыми соседями у нас во дворе. Чтобы компактно отпраздновать очередную победу советского строя и поделиться мыслями о будущем. Всем тогда казалось, что после полёта в космос наша жизнь должна стать ещё лучше. Хотя, вроде бы, лучше уж и некуда.

Отец с братом Шуриком вытащили на улицу наш единственный на весь дом телевизор «Рекорд» и поставили его на крайний стол. Шурик наш работал электриком, поэтому из каких-то кусков провода, валявшегося за сараями, сделал удлинитель. Он зачистил провод, намотал его на вилку шнура телевизора, тётя Оля принесла изоленту, а мама доставила из комнаты серебристую антенну, растущую как ветка из черной подставки, похожей на пенёк. Воткнули удлинитель в розетку перед дверью сарая. Телевизор легко поймал сигнал и все стали смотреть на то, как Гагарин выходит из самолета в Москве и четким шагом идет докладывать Хрущёву об успешном выполнении задания партии и правительства. Он шел по ковровой дорожке так легко и уверенно, будто и не летал недавно почти в неизвестность, будто не было у него еще недавно ни страха перед бесконечностью космоса, ни ужаса во время посадки, когда в иллюминатор видел он с плохим предчувствием как пылает свирепым пламенем вся поверхность падающей на Землю капсулы.

О первом на планете космонавте телевизор показывал и рассказывал с первого дня после полёта почти неделю. Газеты тоже. И это не надоедало. Но в самый первый вечер на него смотрели как на чудо. Он не выглядел героем, никаких феноменальных отличий от всех нас, простых и обыкновенных, не было. Показывали все его фотографии: с тренировок, с отдыха на рыбалке, за чтением книжек и семейные. С женой и маленькими девочками. Мы все смотрели всё это за длинный вечер раз десять. Радовались. Было какое -то странное чувство почти у каждого. Будто с сегодняшнего дня все мы стали жить в другом мире. В добром, как потрясающая, милая и миролюбивая улыбка Юрия Алексеевича. И в самой сильной и могущественной стране на Земле.

Сидели допоздна. Приходили посмотреть телевизор и немного выпить за Родину и космонавта соседи из других домов нашей улицы. Все поздравлялись, обнимались и радовались, будто летали в космос сами. Все! И все вернулись, сделав за час нашу Родину примером и ориентиром. Теперь всем, а особенно хвастливым американцам придется утереть носы и догонять нас, СССР, ещё недавно потерявший миллионы людей и на треть превращенный в развалины.

Так думал я, уходя вместе со всеми малолетками спать после двенадцати. Я шел и слышал песни, музыку и громкие возгласы из разных дворов нашего квартала. Праздновали все. Кричали: « Слава нашей великой Родине!», «Гагарину – ура!», «Да здравствует социализм и КПСС!», ну и много чего ещё в том же духе.

Бабушка уже постелила мне, взбила пуховую подушку и ушла во двор ко всем.

Я лег, укрылся легким и тёплым, тоже пуховым одеялом, полежал минутку и улыбнулся. Хороший был день. Один из самых замечательных за всю мою длинную уже жизнь. Вспомнил как в школе, в двенадцать часов и пять минут, когда до конца урока ещё оставалось чуть ли не полчаса, тётя Наталья Васильевна, наша строгая и серьёзная заведующая распорядком дня и порядком в стенах школы, которая давала звонки на уроки и перемены, вдруг врубила на всю мощь оба звонка на первом и втором этажах. А после этого побежала по коридору, открывала двери классов и кричала во всё горло до хрипоты:

– Все на улицу! Сейчас по радио опять будут говорить. Слышите меня!? Человек на Луне! Наш человек на Луне! Советский! Быстро все к радиоприёмнику! Советский человек на Луне! Мы первые! Ура!

Вся школа побежала слушать Левитана о полёте Гагарина. Учителя обнимали нас и аплодировали. Мы смеялись. Радовались.

Я ещё раз с удовольствием улыбнулся от того, что мне невероятно повезло и я живу в такой замечательной стране, которая умеет быть счастливой и потому во всём побеждать.

Потом из последних сил натянул одеяло до самых глаз, вздохнул счастливо и мгновенно уснул. И не видел снов.

                    Глава двадцать вторая

В апреле 1962 года тепло прилетело в Кустанай с самого начала месяца. Меня бабушка послала в магазин за хлебом и я пошел в футболке, спортивных штанах из хлопчатобумажной ткани, да в легких сандалиях на босу ногу. И это в десять утра так солнышко грело. В магазин купца Садчикова, смывшегося в двадцать третьем году во Францию, ходило чуть ли не полгорода. Он стоял рядом с домом Жердя, а от нашего тоже не далеко – в пяти минутах передвижения неторопливым прогулочным шагом. А народ шел сюда чуть ли не из центра города, где было аж три больших гастронома. Потому, что наш магазин всегда имел практически всё, причём самое свежее и высшего сорта.

Говорили, что в горпищеторге работал сын купца. Старый пятидесятилетний дед. Хозяином, как папа его, при социализме он быть не мог. Государство везде само хозяйничало за всех. Но в горпищеторге сынок буржуя работал главным начальником, а потому папин магазин оберегал от всяких комиссий и прочих желающих потрепать нервы директору и продавцам. Ну и, конечно, отписывал туда всё самое высокосортное, недорогое и недавно изготовленное. Какое он от этого имел удовольствие, многие догадывались, но проверять его особый интерес к отцовскому магазину то ли стеснялись, то ли почему-то не очень хотели.

В общем, замечательный был магазин. Поэтому просто прибежать, быстренько купить, что хотел и убежать, никак не получалось. В магазине всегда стояло в очереди человек пять-десять, которые брали помногу, раз уж шли издалека, медленно выбирая и неторопливо расплачиваясь. А продавщица работала одна.