Приключения 1972-1973 - Коллектив авторов

Зиткаурис был разочарован. Как видно, от этого настырного прокурора будет не так легко отделаться.

Минут десять спустя Дзенис уже стоял на шоссе у автобусной остановки. До автобуса еще долго. И, как назло, никто не едет в сторону Риги. Всегда так, когда торопишься.

Необходимо теперь срочно проверить показания Зиткауриса. Трубеку надо поручить разыскать Лапиня и допросить, покуда старый лесовик не предупредил его. Старик наверняка поторопится с этим. Какие между ними отношения? Действовать надо быстро и энергично. А ты тут стой и жди автобуса…

Прошлое Алиды Лоренц старик описал правдоподобно. Все эти истории с Гаучем, с драгоценностями, с сыном, надо полагать, не плод его фантазии. Но его собственные взаимоотношения с Лоренц? М‑да… Тут уж позвольте усомниться. К золоту и брильянтам старик отнюдь не равнодушен. Могло получиться так: Зиткаурис пронюхал, что завещание переписано на Вольдемара, и все надежды лопнули. Он решает завладеть богатством с помощью силы. Но тогда почему только через три года? И чего ради выбалтывать о золоте Вольдемару? Затем, чтобы позднее направить следствие по ложному следу? Очень сомнительно. Слишком уж дальний прицел.

А Вольдемар? Законному наследнику, казалось бы, нет нужды грабить свою мать? Нетерпение молодости? Захотелось поскорей разбогатеть? Может, побоялся, что драгоценности будут конфискованы как незаконно добытые и по завещанию ему достанутся кровать, стол да комод? Кое‑какая логика тут есть. Но и это маловероятное допущение. Для чего Лапиню было красть пальто и платья матери, которые потом все равно достались бы ему? Или это маскировка?

Дзенис стоял и ковырял носком ботинка землю. А если все‑таки Зиткаурис? Почему он почти без сопротивления рассказал о драгоценностях? Старик не дурак и должен бы понимать, что подозрение может пасть и на него. Впрочем, ясно. Рано или поздно мы все равно все это узнаем. Тогда его молчание оказалось бы вдвойне подозрительным.

Кто из них – Лапинь или Зиткаурис? Но, возможно, ни тот, ни другой. В конце‑то концов преступление мог совершить и кто‑то еще, кому было известно об имуществе Алиды Лоренц.

Вопросов хоть отбавляй, и каждый требовал точного ответа. Надо думать, думать и еще раз думать. Уже достаточно много допущено ошибок.

На остановке собирались пассажиры. Из‑за поворота в облаке пыли показался автобус.

4

– Именем закона!

Тяжелая рука ложится на плечо. Трубек круто поворачивается. На лице капитана Соколовского расцветает широчайшая улыбка.

– Напугал?

– Жутко! Не видишь, коленки дрожат.

Они стояли на улице Меркеля возле «Сакты». Город окутывали сумерки. В витринах магазина загорелся свет. Над ними весело мигали красные, желтые и зеленые буквы, по‑своему подсвечивая шумящий прибой толпы.

– Бегу за билетами в киношку, – подмигнул Трубеку Соколовский. – И целый вечер не буду думать ни о преступниках, ни о прокурорах и санкциях. Первый свободный вечер черт знает за сколько недель.

– Что, много беготни?

– Не говори… – Капитан взглянул на часы. – Ты спешишь, Борис?

– Пока не очень, а что?

– Пошли посидим минут десять. Замотался вдрызг.

Дождавшись паузы в многорядном потоке машин, троллейбусов и автобусов, Соколовский с Трубеком перешли через улицу и оказались под сенью вязов Кировского парка. В этот час, когда все торопятся с работы по домам, они без труда нашли свободную скамейку й сели.

Соколовский расстегнул верхнюю пуговицу кителя и, с наслаждением вытянув ноги, сказал:

– Знаешь, Боря, иногда думаю: ну ее к бесу, эту милицию. Уйду – и точка. Хочу жить как все люди. Свое время отработал – отдыхай! Театр, кино, концерт. Друзья. Подыщу себе тихую, спокойную должностенку.

– Завхоза или инспектора по кадрам. Идея неплохая. Выстроишь себе дачку за городом и по выходным будешь поливать тюльпаны. Идиллия!

Капитан полез в карман за сигаретами. Закурил.

– Эх, Боря! Не понял ты ничего! Похоронить меня, что ли, собрался, да?

– Почему вдруг похоронить?

– Завхоз, тюльпаны! Я же через два месяца испущу дух.

– Сам сказал, душа жаждет спокойной жизни.

– В сердцах чего не наговоришь, но ты ведь меня знаешь: я живу, когда тружусь.

– А разве работа инспектора по кадрам не труд?

– Не отвечает моей подкожной сущности. Очевидно, я не создан для спокойной благодати.

Вдруг Соколовский спохватился.

– Послушай‑ка, Борис, я чуть не забыл. Есть интересные новости. Думал завтра с утра подскочить к тебе. Но раз мы уже встретились, расскажу сразу. Знаешь, есть такой ресторан «Огрите»?

– Знаю. На первом этаже универмага в Огре.

– Ориентиры знаешь. Оказывается, ты не такой тихоня, каким кажешься. Так вот, в один прекрасный вечер сидит в этом ресторане одна наша общая знакомая. Угадай кто?

– Лора Лиепа.

– Э, брат, ты не угадал и в жизни не угадаешь. Сидит в «Огрите» Зента Саукум.

– Из тюрьмы бежала?

– Привет! Это в прошлом году. Так вот, сидит наша Зента за столиком в ресторане. Подваливает к ней один хмельной дядя и приглашает танцевать. Зента отказывается. Тот оскорблен в своих лучших чувствах и дает Зенте затрещину. Скандал. Дружинники дядю утихомирили, составили протокол. Зента в нем фигурирует как пострадавшая.

– Когда это было?

– Второго октября.

– За две недели до убийства Лоренц?

– Так точно.

– Как она оказалась в Огре?

– Ты ее сам об этом спроси.

– Она же не одна пришла в ресторан?

– Я расспрашивал у заведующего залом ц у швейцара, Те припоминают, будто вместе с Саукум был молодой человек, рослый такой, брюнет, на лицо симпатичный. Других примет назвать не могли. Швейцар еще вспомнил, что они приехали на машине и оставили ее на стоянке напротив ресторана.

– Марка машины и цвет?

– Не обратили внимания. На улице было уже темно.

– А в протоколе о молодом человеке ничего не сказано?

– К сожалению, нет. Он в тот момент куда‑то вышел.

Трубек почесал подбородок.

– Н‑да, твоя новость действительно немаловажная. Помнишь, девушки в общежитии говорили, что у Зенты был ухажер. Хотя сама она категорически это отрицала.

– Врала. И главное – кому? Мне!

– Наверно, был для этого важный повод. Без причины ложных показаний не дают.

– Возможно, парень женился, а она не хотела его компрометировать, – предположил Соколовский.

– Ну знаешь, если человека обвиняют в убийстве…

– А если любит? В таких случаях, бывает, не считаются ни с чем.

– Так что, по‑твоему, этот молодой человек к убийству непричастен?

– Я этого не сказал. Хочу только предупредить тебя от поспешных выводов. Здесь необходима ювелирная работа.