БП. Между прошлым и будущим. Книга 1 - Александр Половец

Узнав от Евтушенко о нашей договоренности, вмешался в неё один из считающих и, соответственно, называющих себя потомком Александра Сергеевича Пушкина (что сейчас многими источниками, в частности и общепризнанными родственниками поэта, оспаривается) — американец Кеннет Пушкин, готовивший в университете Сан-Хосе вечер памяти, как значилось в его приглашении — «своего великого предка».

Там мы поначалу и встретились с Евтушенко, приглашенным вести эту встречу. Свои стихи он читал на очень пристойном английском — так ведь и аудитория в значительной степени состояла из американских славистов, чьим родным языком не является русский. А спустя сутки мы оба оказались в Лос-Анджелесе.

Три последующие дня прошли, будто их и не было. В утро перед самым его отлетом нам все же удалось остаться на пару часов один на один в его гостиничном номере. Нет чтобы просто поболтать… — не удержался я и, с согласия Евтушенко, включил портативный магнитофончик — по служебной необходимости всегда болтавшийся в портфеле. Спасибо ему — глава «Там на Якиманке» как раз об этом…

Потом пришло время отбыть в аэропорт, потом прошло, а мы всё ждем водителя из редакции, где его носит? Ведь мы в трех шагах от газеты. Кто знает Евтушенку близко, его эмоциональность, выплеснуть её сейчас — лучшего повода было не придумать: он поднимался, садился, поначалу вопросительно, а потом и с негодованием посматривал на меня из разных углов комнаты, где он то и дело оказывался, меряя широкими шагами пространство номера.

— Всё! Вызываю такси!

— Жень, ты что — я же здесь! Ну, не вернусь в редакцию, как обещал там, отвезу сам.

Мы схватили одновременно его чемоданчик, я уступил и подобрал чуть было не забытую впопыхах на полу сумку, быстро к лифту (ура, свободен!), джип запаркован прямо у дверей отеля — спасибо пресс-карте, всё же преимущество, какое-никакое — и по запруженным улицам, хотел бы написать «несемся» — какой там! — ползем к фривею, ведущему в аэропорт.

По дороге еще успеваем переброситься какими-то фразами, Евтушенко отмалчивается, он заметно нервничает. Хотя всё же успеваем, время еще есть… А дальше — вспоминать противно: я, заговорившись, проскочил нужный съезд с фривея. Это ведь хорошо, что Евтушенко не заметил моего промаха, догадайся он — не знаю, что было бы. И знать не хочу. Стиснув зубы, я вцепился в руль, перешел на ближайшую ветку фривея, непонятно куда ведущую, пытаясь найти разворот в обратном направлении.

Успели, однако — в самые последние минуты, — тогда не было еще суровой проверки отлетающих граждан со сниманием туфель, с часовой очередью к рентгеновским аппаратам. В общем, улетел Евтушенко — улетел своим рейсом.

Куда грустнее другой эпизод. Случился он тремя годами позже. Мы снова условились о приезде к нам Евтушенко — теперь уже встречу готовил наш фонд памяти Окуджавы.

Кроме нормальной радости просто повидаться, была еще и корысть в этой затее — не личная, но была: мы с коллегами по фонду рассчитывали, что от сборов при выступлении поэта останется некая сумма, которая пополнила бы скромный бюджет (почти никакой) — из него мы выкраивали что-то для помощи Российскому фонду, который создан почитателями поэта и руководим его вдовой.

Однажды нам даже удалось собрать солидную сумму (чему способствовал и юбилейный вечер-концерт, устроенный для меня друзьями) — на неё и была закуплена самая передовая по тем временам цифровая аппаратура — и видеоархив Окуджавы был перенесен со старых пленок, которые того и гляди стали бы недоступными даже для домаших просмотров. А теперь создано вот уже три видеофильма — их показывают и в Переделкино, и в музее Булата, и по телевидению, и на фестивалях. Там в титрах указано — это проект Российского и Американского (нашего) фонда Окуджавы. Чем и горды мы по сей день.

Так вот: снят просторный зал, запущена реклама газетная, телевизионная тоже — и в Южной Калифонии, то есть у нас в Лос-Анджелесе, и в Северной — в Сан-Франциско. Билеты расходились «как пирожки» — места в залах заполнялись будущими гостями встреч, а сердца устроителей — радостью. Ею я и делился с Евтушенко, он в свою очередь уверял, что вылетит за день-два — для страховки: «Ты же знаешь — я никогда не подвожу!». И правда, Евтушенко надежный, он не подведет.

Подвела болезнь: с кинофестиваля в Сан-Ремо, там он был в составе жюри, его привезли прямо в нью-йоркский госпиталь. Так…

— Старик, — слышу я голос в трубке: — прости… подвожу… гнойный аппендицит… перитонит… я в реанимации, не могу пошевелиться: из меня торчит десять трубок, что-то вливают, что-то отливают. И катетер…

— Успокойся, выздоравливай, всё поправимо…

Хотя, если честно — какой там было «поправимо»: реклама оплачена, за залы внесен задаток, билеты на руках у людей… Сотни билетов — Евтушенко любят, он всегда собирает сотни почитающих его дар. Вот перед ними, перед людьми действительно было неловко. Да и магазины, продав билеты, получили свои комиссионные, купившим же их следовало вернуть полную сумму.

И вернули — как, не спрашивайте. Залы — администраторы благородно вернули задаток. Реклама — вся оплачена загодя и опубликована, тут уж ничего не поделаешь, и только телевизионная на севере Калифорнии повисла: мы условились, что деньги вышлем сразу после проведения встреч, а так — откуда им взяться? Бог ты мой! — сколько мерзких ругательств мы прочли и услышали тогда от дамы, причастной к владению там русской телепрограммой.

Просили же — ну чуть-чуть подождать, расплатимся, обязательно! И расплатились, конечно — послал я ей свой личный чек, чтобы только остановить поток брани…

Спустя год с небольшим Евтушенко приехал, все запланированные с ним встречи состоялись. Состоялись и поездки с ним на мексиканский базар — без этого он, как всегда, отказывался уезжать, ведь там и только там покупаем мы ему яркие рубашки, пиджаки и шейные платки-косынки, без которых его давно уже и не представляю. Ну, любит человек, и ведь, правда, ему в них хорошо.

Мексиканская ярмарка разместилась в самом центре нашего города, вблизи деловых и торговых кварталов — десятков небоскрёбов, их образующих. Потом я всегда с удовлетворением обнаруживаю на нем обновы — яркие рубашки, пестрые косынки и даже широкополые с высокой тульей мексиканские шляпы. Класс! Идет это всё Евтушенко — не зря, значит, тратили время в поисках парковки: в даунтауне любого американского города поставить машину совсем не просто.

Впрочем, и россиянина нынче этим не удивишь, верно?

Что и хорошо…

А вот совсем забавный эпизод: однажды утром (Евтушенко остался у меня почти на полную неделю) слышу, зовет он из ванной: зайди — свет не выключается! Захожу, он растерянно щелкает выключателем — вверх-вниз, вверх-вниз, а в комнате по-прежнему светло. Я рассмеялся, и он следом за мной, когда понял: в ванной в потолке установлен так называемый «скайлайт» — (в прямом переводе «свет с неба») — застекленное круглое оконце.