Сакура-ян (огрызок 18 глав) - Андрей Геннадьевич Кощиенко

— Ага, — говорит начальница. — Именно так.

Время действия: пятое мая

Место действия: главный вход исправительного учреждения «Анян».

Закинув на плечо лёгкую сумку с вещами, топаю к двери, ведущей на улицу. Последняя подпись поставлена, последние документы отданы, и впереди — «свобода, вас встретит радостно у входа»! Спиною чувствую провожающие меня взгляды охранниц. А я им ничего не сказал! Они мне ни слова лишнего не гугыкнули, ну я им тем же и ответил! С начальницей только пообщался. Не удержался, поздравил с тем, что она меня больше не увидит. Хоть вроде и невежливо, но по выражению лица аджумы, похоже она была рада услышать такие слова. А остальные — так. Они молчат, и я на нихмолчу. Никаких массовых сцен прощания, вроде тех, что показывают в фильмах, не было. Когда из здания выбегает толпа провожающих, кучкуется, и начинает со слезами на глазах петь прощальную песню. А в окнах — лица, лица! И машут, машут… ссаными тряпками!

Толкнув плечом дверь, оснащённую архаичной пружиной, вываливаюсь наружу. А на улице — солнце, солнце и … ЖУРНАЛИСТЫ! Бли-иин! Сегодня же праздник! Чё вам дома-то не сидится? И где СунОк и мама?

Увидев озадаченного меня, представители СМИ дружно ломанулись в мою сторону, чётко показывая кого караулили.

А я уже как-то подрастерял навыки общения с прессой…

Пока стоял, тупил, разинув рот, представители продажной профессии взяли меня в кольцо, отрезав возможный путь отступления обратно в «Анян», и наперебой стали задавать вопросы, тыкая мне в лицо микрофонами. Из раздающихся выкриков мои уши улавливают слова: «… «Солли…, «можете сказать о ваших планах?», «Billboard», «участие в концерте», «прокляли», «помилование», «ваше агентство»,

«Даже не предполагал, что настолько популярен», — зажмурившись, думаю я, пытаясь придумать как выбраться из толпы идиотов, намеревающихся заработать на мне деньги.

Хотя, может быть взять, да и дать интервью? Желающих разнести мои слова по миру, — много. Момент — эпичный, освобождение. Почему бы не порадовать «соотечественников» своим незамутнённым взглядом на мир?

— ТИ-ХО! — набрав полную грудь воздуха, кричу я. — ТИ-ХО!

— Агдан говорить будет, — сообщаю я, в наступившей тишине.

Вроде у меня как-то громко вышло или нет? Но иначе — с чего бы они разом заткнулись?

— Расступитесь, — командую я. — Дайте людям с камерами возможность снимать. Передайте микрофоны. Никаких ответов на вопросы. Скажу лишь то, что считаю нужным.

Через пару минут всё организуется. Толпа журналистов, человек эдак под тридцать, отступив, молча смотрит на меня, возможно надеясь на скандал.

— В этот славный день, хочу выполнить одну, пожалуй, самую известную, из всех традиций Хангук, — говорю я, наклоняясь к пачке прижатых друг к другу микрофонов, — это обязанность сказать спасибо любому человеку, чтобы он вам не сделал. Поэтому, выходя из этих стен, хочу выразить благодарность всем, принявшим участие в моей жизни. Охранницам исправительного учреждения, бивших меня по лицу дубинками и заливавшими его слезоточивой смесью из газового баллончика. Моим сокамерницам, игнорящим меня изо всех сил, хотя я отдала им полностью содержимое подарочного набора, полученного мною от «Грэмми» и придумала хореографию танца, сделавшего их знаменитыми на весь мир. Большое спасибо администрации «Анян», когда она, ради наведения порядка в своём заведении, не раздумывая пожертвовала мной, бессрочно поместив в одиночную камеру. В знак протеста я объявила голодовку, оказалась в коме и чуть не умерла, но всё равно, — спасибо за внимание к моей судьбе…

— Большой привет юридической системе страны. Следователи, прокуроры и судьи, которые не стали тратить моё время на какие-то глупые разбирательства и буквально мгновенно вынесли мне приговор в пять лет каторги. Им тоже, — спасибо за участие…

— Сердечная благодарность президенту, госпоже ГынХе. Которая не может навести порядок в руководимой ею стране, но зная, что творится в государственных органах, иногда вспоминает об этом и переходит к «ручному управлению», чтобы бардак не превратился уже совсем в полный беспредел. Уважаемый лидер нации, — мой вам глубочайший поклон за то, что отвлеклись от своих, несомненно, очень важных дел и немножко «порулили», поучаствовав в моей жизни…

— Моя признательность всем айдолам, которые не побеспокоили меня ни словом, ни появлением, видимо получив слишком мало славы и денег за использование моих сочинений. Однако, не стану обещать, как принято в Хангук, что стану стараться ещё больше в надежде пробудить у них совесть, поскольку её у них вообще нет…

— Отдельное спасибо армии, за знакомство с её маразмом и морской пехоте, которая — «своих не бросает». Очень жаль, что мне до сих пор так и не удалось узнать, кто для неё — «свои» …

— Ну и напоследок, конечно, не могу не вспомнить журналистов, всё это время усиленно поливавших грязью меня и мою семью. Думая о проделанной ими работе, я понимаю, что всё могло окончится гораздо хуже. Вроде того, что случилось с Солли и ДжонХёном, но я жива и благодарна за то, что ваши агентства платили вам недостаточно денег, чтобы вы сожрали меня живьём…

— После того, как я поблагодарила многих, но не всех, за то, что позаботились обо мне, расскажу о своих ближайших планах. В приоритете — сменить гражданство и уехать из этой страны как можно дальше, чтобы больше не видеть и не слышать про неё!

Уу-у, — раздаётся со стороны журналистов, до этого молчавших, видимо находясь в состоянии лёгкого шока от посыпавшихся кучей «благодарностей».

— … Дабы впредь больше не раздражать хангук сарам необходимостью тратить его время на возню со мной, клянусь отныне не работать с корейскими артистами и музыкантами, и вообще, с любыми корейцами!

От толпы долетает возглас, похожий на — ва-уу!

— Также обещаю, что это был мой последний разговор с лживыми представителями корейских СМИ! Отныне они не будут допущены на мои пресс-конференции с представителями других мировых информационных агентств. Забудьте про меня, а я — забуду про вас!

— Это всё, что я хотела сегодня сказать, — говорю я, выпрямляясь.

Конечно, «добыватели новостей» тут же взялись выкрикивать вопросы, стараясь при этом перекричать друг друга. Никто и не подумал освободить дорогу, чтобы дать мне уйти. Неожиданно, перекрывая многоголосый ор, раздаётся громкий, повторяющийся автомобильный сигнал. Пустозвоны второй раз за пять минут перестают галдеть и оборачиваются на звук. Воспользовавшись тем, что они расступились, плотнее прижимаю к себе сумку и рву на выход, намереваясь проскочить в образовавшиеся «щели». Удачно выскакиваю из окружения и торможу, увидев подъезжающую знакомую ярко-красную Феррари с откидным верхом.

Остановившись у края дороги и перестав жать на сигнал, её водитель привстаёт с места и призывно машет мне рукой. Присмотревшись,