В дальних водах и странах. т. 1 - Всеволод Крестовский

Мимоходом заглянули мы, между прочим, в одну аристократическую опийную курильню. В первой комнате не замечается никаких принадлежностей заведений этого рода и вообще ничего подозрительного, кроме легкого специфического запаха. Обстановка приличная: два-три китайские фонаря проливают с потолка довольно слабый свет на голубые стены и мягкую европейскую мебель. Дверь в смежную комнату прикрыта спущенною циновкой, и там-то, в таинственной полутьме, на мягких, толстых циновках, застланных простеганными одеялами, и на европейских пружинных оттоманках в полной тишине наслаждаются сановные курильщики. Они посещают этот приют только поздним вечером, и уже, конечно, не в помпезных паланкинах, а пешком, да и то стараются проскользнуть в него незаметно, не с улицы, а со двора, черным ходом, и предаются своему наслаждению тайком, незаметно для постороннего глаза. Понятно, что при таких условиях со стороны содержателя аристократической курильни требуется прежде всего безусловная скромность и выбор прислуги, умеющей молчать и как бы ничего не видеть, тем более что кроме мандаринов, сюда захаживают и некоторые тузы из европейцев, для которых имеется особая комната. Замечательно, что люди состоятельные, имеющие у себя дома и опий, и полный прибор для курения, все-таки предпочитают предаваться этому делу в курильнях. Их как бы тянет сюда, все равно как пьяницу в кабак. И объясняется это, во-первых, некоторою внутреннею потребностью находиться в обществе других равных себе курильщиков, дескать, не я один подвержен "слабости", а, во-вторых, тем, что в воздухе, насыщенном дымом и парами приготовляемого опия, эффект одурения наступает полнее и быстрее. Кроме того, играет некоторую роль и желание скрыть свою слабость от домашних.

Заглянули мимоходом и в открытое окно другого приюта из числа "темных", каких тут целый ряд. Входы их обыкновенно прикрыты решеткой, подпираемою изнутри колом во избежание штурма буйных посетителей, преимущественно пьяных матросов. Сквозь раскрытое окно мы увидели диван, на нем два прилично одетые англичанина, растянувшись, пьют пиво; стены, освещаемые из-под потолка висячею лампой, оклеены китайскими письменами, на полу апатично сидят на циновке и курят кальяны три полураздетые девочки, совсем еще дети лет десяти-двенадцати. И в такие годы уже такой ужасный промысел! Но английская администрация фарисейски закрывает глаза на это отвратительное явление, благо и оно тоже не мешает распространению опия.

26-го августа.

В семь часов утра я проснулся и растворил у себя окно, как вдруг, гляжу — с противоположного тротуара наш вчерашний проводник радостными кивками и восклицаниями дает мне знать о своем присутствии и готовности опять сопровождать меня в лабиринт китайского города. Оказывается, что он чуть не с пяти часов утра безотлучно дежурил против моих окон в ожидании нашего пробуждения. Вчера, между прочим, он так близко принимал к сердцу наши интересы, торгуясь за нас в некоторых лавках, что китайцы чуть было не побили его за это.

Полчаса спустя, я вышел из дома и отправился вместе с ним по направлению к китайскому городу. Но не успели мы завернуть за угол, как навстречу нам — китайская похоронная процессия. Впереди шел человек, медленно ударявший колотушкой в зычный гонг; за ним герольды, несшие на бамбуковых палках най-цзы, или доски с обозначением имени и звания покойного; за герольдами два человека несли столик, убранный цветами, на котором стояла металлическая курильница, испускавшая фимиам, далее следовали по два в ряд восемь бонз, в белых (траурных) облачениях, воспевавшие какие-то гимны; за бонзами восемь носильщиков несли продолговатый паланкин с наглухо закрытыми створками, в котором помещался гроб; с правой стороны возле паланкина, слегка придерживаясь за него рукой, шла плачущая женщина в белой повязке, а позади — небольшая кучка родных, знакомых и слуг покойного, далее тянулись в ряд около десяти ручных колясочек, где сидели провожающие лица. Встречные китайцы большею частью останавливались и, пропуская мимо себя гроб, делали ему чинг-чинг, то есть приветствие, заключающееся в молчаливом несколько медленном поклоне с согбенною спиной.

Не успели мы пропустить мимо себя эту печальную процессию, как медленные удары в гонг с другой стороны возвестили о приближении нового шествия. Но на этот раз шествие было уже не похоронное, а мандаринское, и двигалось оно вот в каком порядке: впереди гонг, за ним двое полицейских с бамбуковыми тростями, чтобы гнать с дороги встречный нечиновный люд, что же касалось, впрочем, и европейцев. Но для большей внушительности за ними шли еще два флагоносца, у которых на красных одноязычных флагах было вышито белыми литерами Цзын-дао, то есть "очищать дорогу!" За флагоносцами — слуга при двух ассистентах нес высокий красный зонтик с кумачною сборчатою фалборой — знак сановного достоинства; за зонтиком — офицер верхом на маленькой лошадке, которую с обеих сторон вели под узцы два конюха; эа этим офицером два палача, из коих каждый волочил за собою по одной длинной деревянной линейке, специальный инструмент для наказания ударами по пятам. За палачами шла пара герольдов с красными пай-изы, на которых золотыми знаками было изображено имя, звание, ранг и должность шествовавшего мандарина. За герольдами опять гонг, за гонгом двое людей с фонарями для освещения пути в вечернюю пору. Эти фонарщики предшествовали синим, со всех сторон закрытым носилкам, таинственно вмещавшим в себе особу мандарина. По рангу для него полагалось четыре носильщика, разделяемые на две смены. По бокам носилок, кроме запасных носильщиков, шли еще четыре человека, из коих двое передних несли так называемые "официальные веера" весьма солидных размеров (около аршина), имеющие главнейшим образом то назначение, чтобы, при встрече мандарина с другим равным ему по чину, закрыть их друг от друга спереди и сбоку и тем избавить обоих от необходимости взаимного чин-чина, или приветствования, так как ни тому, ни другому из самолюбия не хочется делать чин-чин первым, да и неудобно проделывать это из тесного паланкина по всем правилам чиновничьего этикета. За веероносцами следовали с каждой стороны по одному телохранителю с копьями. Позади же паланкина шли восемь челядинцев, по четыре в ряд. Один из них нес покрытый парчой ящик с мандаринскою печатью цин-мином, или патентом на должность, и кандалами как знаком власти и в то же время покорности и повиновения богдыхану, другой — кальян, кисет с табаком и пачку особенных бумажек для раскуривания трубки, третий — чайник и футляр с фарфоровою чашкой, и четвертый — футляр с письменным прибором и складное кресло. Остальные четверо в задней шеренге шли с пустыми руками, вероятно, в качестве смены.

Итак, для того, чтобы поднять и пронести по нескольким улицам одного чиновника, потребовалось 34 человека, и это только для одной его особы! Но не думайте, чтобы тут уже был и конец процессии: за восемью челядинцами следовали гуськом еще четыре паланкина, но уже открытые спереди и отделанные без пышности. В них заседали, обмахиваясь веерами, чиновники низших рангов, состоящие при особе мандарина, с круглыми очками на носу и в белых балахонах. То были его секретарь, регистратор и два бутина, или писца, старший и младший. Этим полагалось тоже по четыре носильщика на каждого и по два полицейских с бамбуковыми тростями, которые и замыкали собою шествие. Итого 62 человека свиты и носильщиков!

По точной справке оказалось, что это изволил шествовать мандарин V класса, в коем полагается быть губернским чиновникам (чжи-чжоу) вроде наших советников губернского правления. Отличия их: белый прозрачный шарик на шапке, шитье на спинке курмы, изображающее птицу, красный зонт, синие носилки и весь комплект вышеописанной свиты. Так вот с какой помпой носят здесь китайских советников; не то что у нас, где они сами "на своих на двоих", пробираются в притруску по тротуару с портфельком под мышкой. А когда такая процессия следует по китайскому городу, то весь встречный люд сторонится и отдает паланкину чин-чин с соответственно его рангу степенью почтения от простого поклона до коленопреклонения и земного простирания ниц включительно. В европейских кварталах, где жители-китайцы не подлежат китайской юрисдикции, они при подобной встрече только почтительно сторонятся; но те, которые забрели сюда лишь на время по какому-нибудь делу из китайского города и опять должны туда возвратиться, те и кланяются и чебурахаются самым исправным образом. И это понятно: для них такой мандарин есть прямое начальство, и в случае если бы кто из его свиты заметил с их стороны непочтительность, оплошавшие по возвращении в застенный город легко могут быть узнаны, разысканы и наказаны по пятам бамбуками. Такие церемониальные шествия с боем в гонги в известные часы утра и вскоре после полудня ежедневно появляются на некоторых улицах европейских участков при следовании должностных мандаринов на службу в таможню, в китайскую часть порта и в одно из китайских предместий Шанхая, подлежащих застенной юрисдикции, чтобы чинить там суд и расправу. Утром они следуют туда, а после полудня обратно, и при возвращении домой им по положению салютуют с городской стены тремя пушечными выстрелами.