1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II - Виктор Кельнер

Г[осподин] Соловьев был мною вызван и подал мне письменное объяснение.

Находя поступок Соловьева крайне грустным, так как своею бестактностью он вызвал манифестации, хотя и незначительные, со стороны нескольких слушателей, а главное, слушательниц, я считаю своим долгом упомянутое объяснение, а также заявление полковника генерального штаба Андреева, одно из нескольких, сделанных мне, представить на усмотрение Вашего Сиятельства.

[Письмо В. С. Соловьева градоначальнику Н. М. Баранову]

Ваше превосходительство.

Когда я просил о разрешении мне лекций, я заявил, что не буду говорить о политике. И я не говорил о политике. Об самом событии 1 марта я не сказал ни слова, а о прощении преступников говорил только в смысле заявления со стороны Государя, что он стоит на христианском начале всепрощения, составляющем нравственный идеал русского народа. Заключение моей лекции было приблизительно следующее: «Решение этого дела не от нас зависит, и не нам судить царей. Но мы (общество) должны сказать себе и громко заявить, что мы стоим под знаменем Христовым и служим единому Богу — Богу Любви. Тогда мы возможем духовно воссоединиться с нашим народом — тогда он узнает в нашей мысли свою душу и увидит свою жизнь в нашем свете».

Из 800 слушателей, разумеется, многие могли неверно понять и криво перетолковать мои слова. Я же с своей стороны, могу сослаться на многих известных и почтенных лиц, которые, как я знаю, верно поняли смысл моей речи и могут подтвердить это мое показание.

С совершенным почтением имею честь быть Вашего превосходительства покорный слуга Влад. Соловьев.

После лекции один неизвестный мне господин настоятельно требовал, чтобы я заявил свое мнение о смертной казни, в ответ на что я и сказал, взойдя на эстраду, что смертная казнь вообще, согласно изложенным принципам, есть дело непростительное и в христианском государстве должна быть отменена.

[Из доклада М. Т. Лорис-Меликова Александру III]

…Принимая во внимание, что профессор Соловьев дозволил себе в публичном чтении допустить крайне неуместные при настоящих обстоятельствах рассуждения, вызвавшие хотя и незначительные манифестации со стороны нескольких слушателей, а главное, слушательниц, чем возбудил в среде их превратные толкования, он должен был бы подлежать строгому взысканию, заключающемуся не только в лишении носимого им профессорского звания и воспрещения публичных чтений, но и в удалении из Петербурга.

Но имея в виду, что Соловьев — сын недавно умершего знаменитого ученого и, по отзыву сведущих лиц, отличается строго аскетическим образом жизни и склада убеждений, мне казалось бы возможным, на первый раз, ограничиться строгим ему внушением, с воспрещением на некоторое время дальнейшего чтения публичных лекций.

При этом обязываюсь присовокупить, что Его Императорское Высочество Государь великий князь Владимир Александрович и министр народного просвещения, с которыми я имел случай объясняться по настоящему делу 29 сего марта, не находят нужным принятие против профессора Соловьева строгих мер взыскания. Всеподданнейше представляя изложенные обстоятельства на высочайшее Вашего Императорского Величества благоусмотрение, испрашиваю высочайших Ваших по сему предмету указаний.

[Письмо В. С. Соловьева Александру III]

Ваше Императорское Величество

Всемилостивейший Государь!

До слуха Вашего Величества без сомнения дошли сведения о речи, сказанной мною 28 марта, вероятно, в искаженном и, во всяком случае, в преувеличенном виде. Поэтому считаю своим долгом передать Вашему Величеству дело, как оно было.

Веруя, что только духовная сила Христовой истины может победить силу зла и разрушения, проявляемую ныне в таких небывалых размерах, веруя также, что русский народ в целости своей живет и движется духом Христовым, веруя, наконец, что Царь России есть представитель и выразитель народного духа, носитель всех лучших сил народа, я решился с публичной кафедры исповедать эту свою веру.

Я сказал в конце своей речи, что настоящее тягостное время даст русскому Царю небывалую прежде возможность заявить силу христианского начала всепрощения и тем совершить величайший нравственный подвиг, который поднимет власть Его на недосягаемую высоту и на незыблемом основании утвердит Его державу. Милуя врагов своей власти вопреки всем естественным чувствам человеческого сердца, всем расчетам и соображениям земной мудрости, Царь станет на высоту сверхчеловеческую и самым делом покажет божественное значение Царской власти, покажет, что в Нем живет духовная сила всего русского народа, потому что во всем этом народе не найдется ни одного человека, который мог бы совершить больше этого подвига.

Вот в чем заключалась сущность моей речи и что, к крайнему моему прискорбию, было истолковано не только несогласно с моими намерениями, но и в прямом противоречии с ними.

Вашего Императорского Величества верноподданный

Владимир Соловьев[69]

Печатается по: 1 марта 1881 года. Пг., 1918, с. 330–336.

Л. Н. ТОЛСТОЙ И КАЗНЬ ПЕРВОМАРТОВЦЕВ

Л. Н. Толстой — Александру III

Императору Александру III. Черновое

1881 г. Марта 8-15. Я[сная] П[оляна]

В[аше] И[мператорское] В[еличество].

Я, ничтожный, не призванный и слабый, плохой человек, пишу письмо Р[усскому] И[мператору] и советую ему, что делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, к[оторые] когда-либо бывали. Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу. Я думаю себе: если ты напишешь, письмо твое будет не нужно, его не прочтут, или прочтут и найдут, что оно вредно, и накажут тебя за это. Вот все, что может быть. И в этом для тебя не будет ничего такого, в чем бы ты раскаивался. Но если ты не напишешь и потом узнаешь, что никто не сказал Царю то, что ты хотел сказать, и что Царь потом, когда уже ничего нельзя будет переменить, подумает и скажет: Если бы тогда кто-нибудь сказал мне это! — Если это случится так, ты вечно будешь раскаиваться, что не написал того, что думал. И потому я пишу В[ашему] В[еличеству] то, что я думаю.

Я пишу из деревенской глуши, ничего верно не знаю. То, что знаю, знаю по газетам и слухам, и потому, может быть, пишу ненужные пустяки о том, чего вовсе нет, тогда, ради Бога, простите мою самонадеянность и верьте, что я пишу не потому, что я высоко о себе думаю, а потому только, что, уже столь много виноватый перед всеми, боюсь быть еще виноватым, не сделав того, что мог и должен был сделать.

Я буду писать не в том тоне, в кот[ором] обыкновенно пишут письма Государям, — с цветами подобострастного и фальшивого красноречия, к[оторые] только затемняют и чувства, и мысли. Я буду писать просто, как человек к человеку. Настоящие чувства моего уважения к Вам, как к человеку и к Царю, виднее будут без этих украшений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});