Звезда для Наполеона - Жюльетта Бенцони

– Оказывать ему некоторые услуги! – закончил Император. – Это меня не удивляет. Вы ведь никогда ничего не делаете даром, не правда ли, Фуше? Интересно будет узнать, как вы объясните свою протекцию нелегально прибывшей эмигрантке…

– Очень просто, сир, – начал Фуше с улыбкой облегчения, не ускользнувшей от Марианны, – дело обстояло так, что…

– Потом, потом!..

Император возобновил хождение, но гораздо медленнее. Заложив руки за спину и опустив голову на грудь, он, по всей видимости, размышлял. Добрейшая Жозефина воспользовалась этим, чтобы поднять Марианну и снова усадить. Она вытерла собственным платком полные слез глаза молодой женщины и, обратившись к своей дочери, Гортензии, единственной из ее приближенных, находившихся при этой сцене, попросила найти что-нибудь теплое для Марианны.

– Прикажи, чтобы приготовили ванну, одежду и комнату… Я оставляю у себя мадемуазель д'Ассельна!

– Ваше Величество так добры, – с печальной улыбкой сказала Марианна, – но мне лучше уйти отсюда. Я хотела бы присоединиться к моему раненому спутнику. Мы должны завтра утром вместе отплыть в Америку. Его корабли ожидают в Нанте!

– Вы сделаете то, что вам прикажут делать, мадемуазель, – сухо оборвал ее Наполеон. – И мне кажется, не вам решать вашу судьбу. Мы еще не кончили с вами! Перед отъездом в… Америку вы должны объясниться.

«Объясниться, но в чем, мой бог?» – подумала Марианна. Как она была глупа, впутавшись в эту историю, чтобы спасти его, особенно чтобы снова хоть на минутку увидеть его, ибо она еще надеялась, собственно, не зная, на что. Может быть, на проявление мимолетной нежности, память о которой хранилась с той ночи?.. Но нет, этот сухой, резкий тон ясно говорил, что она никогда ничего не значила для него! Но почему тогда он очаровал ее до такой степени?

– К услугам Вашего Величества! – пробормотала Марианна с тоской в душе. – Приказывайте, сир, я повинуюсь.

– Надеюсь! Занимайтесь ванной и одеждой, которые Ее Величество в своей доброте вам дает, только делайте это быстро! В течение часа будьте готовы следовать со мною в Париж.

– Сир, – учтиво предложил Фуше, – я охотно побеспокоюсь о мадемуазель. Я еду в Париж и могу отвезти ее на рю де Варенн.

Эта любезность стоила ему разъяренного взгляда и сухого:

– Когда мне потребуется ваш совет, Фуше, я спрошу сам. Идите, мадемуазель, и поторопитесь!

– Могу я хотя бы узнать, что случилось с моим спутником? – осмелилась она спросить довольно решительно.

– В присутствии Императора, мадемуазель, – быстро возразил Наполеон, – надо думать не о других, а о себе! Ваше положение и так довольно шаткое, не усугубляйте его!

Однако требовалось что-то большее, чем гнев Наполеона, чтобы Марианна согласилась оставить друга в беде.

– Сир, – устало сказала она, – даже приговоренный к смерти имеет право беспокоиться о своем друге… Язон Бофор был ранен, желая спасти вас, и…

– И, по-вашему, я проявляю черную неблагодарность? Успокойтесь, мадемуазель, ваш американский друг ранен несерьезно: пуля попала в руку, и для него это пустяк. В эти минуты капитан Тробриан послал его за каретой, которую он якобы оставил на дороге. Он спокойно уедет в Париж.

– В таком случае я хочу его видеть!

Кулак Наполеона обрушился на хрупкий лакированный столик, разбив его на куски.

– Кто смеет говорить «я хочу» в моем присутствии? Довольно об этом! Вы увидите этого человека только по моему разрешению и когда я сочту это нужным! Фуше, поскольку вы любите сопровождать людей, возьмите на себя этого Бофора.

Министр полиции поклонился и, бросив иронический взгляд в сторону Марианны, скромно пожал плечами, простился и вышел.

Молодая женщина посмотрела, как он, смиренно согнув спину, исчез за дверью. Это должно было бы доставить ей удовлетворение, если бы не гнев человека, так отличающегося от очаровательного Шарля Дени. Теперь она поняла, почему его называли Корсиканским Людоедом! Но, несмотря на его нынешнюю злость, Марианна не могла не признать, что ей нравится этот властный тон. Ей вдруг стало легко.

Экс-Императрица присутствовала при этой сцене, ни во что не вмешиваясь. Но когда Фуше ушел, она встала и взяла застывшую на месте Марианну за руку.

– Подчинитесь, малютка! Никогда не следует противоречить Императору, что бы он ни приказывал.

Их взгляды – пылающий возмущением Марианны и нежный, горестный Жозефины – скрестились. Несмотря на любовь к Наполеону, ее влекло к этой беззащитной женщине, проявившей доброту к ней, даже не подумав удивиться странности ее положения… Она попыталась улыбнуться ей, затем порывисто нагнулась и припала губами к бледной руке отвергнутой государыни.

– Это вам я подчиняюсь, мадам.

Император не шевельнулся. Возможно, он даже и не расслышал этот вызов его авторитету. Повернувшись спиной к женщинам, он смотрел в окно, нервно теребя пальцем бахрому муаровой портьеры. Не добавив ничего больше, Марианна сделала реверанс Жозефине и последовала за присланной королевой Гортензией камеристкой, спрашивая себя, придет ли наконец день, когда она сможет сама выбирать себе одежду и одеваться, не оставаясь обязанной чем бы то ни было и кому бы то ни было.

Спустя полчаса, одетая в платье и плащ фрейлины экс-Императрицы м-м Ремюза, которая была почти одного роста с нею, Марианна с поникшей головой и тяжестью в сердце села в императорскую берлину. Она даже не способна была оценить оказанную ей невероятную честь. Для нее это ничего не значило, как и то, что севший рядом с нею раздражительный человек невысокого роста был Император. Раз он не любил ее, она предпочла бы увидеть на его месте кого угодно. Между ними, теперь такими далекими, оставались жгучие воспоминания о Бютаре, усиливавшие ее смятение и страдания. Человек, которого она любила, вдруг превратился в какого-то судью, холодного и безразличного, как сама Юстиция. И если она страшилась предстоящей дороги, то только потому, что хорошо знала, какой властью заставлять страдать обладает этот безжалостный человек.

Когда она прощалась с Жозефиной и благодарила за все, нежная креолка взяла у нее обещание снова навестить ее и бросила на Императора умоляющий взгляд, который тот оставил без внимания. Но даже эта заботливость не утешила Марианну. Ей, без сомнения, придется до конца нести свой крест. Завтра она попытается отыскать Язона и наконец уехать с ним. А о том, что предполагал Наполеон сделать с нею этой ночью, она и не спрашивала себя.

В момент, когда должны были закрыть дверцу, в карету просунулась голова Дюрока:

– Мы едем… в Трианон, сир?

– Вы с ума сошли? Ни в Трианон, ни в Сен-Клу, а в Тюильри! Пошлите гонца предупредить, что я приеду!