Темная магия - Энгус Уэллс

Стемнело. Почти ничего не различая перед собой, потеряв всякую надежду, узники на ощупь стали копаться в корзине.

— Свет хотя бы могли дать, — посетовал Каландрилл.

— И позволить нам поджечь кибитку? — Брахт покачал головой, хотя никто этого не увидел. — Это слишком рискованно, друг мой.

— Будь у меня хоть один шанс, я бы весь лагерь их подожгла, — сердито сказала Катя.

— Клан здесь ни при чем, — пробормотал Брахт. — Все дело в Джехенне.

— Но они же идут за ней, — резко возразила девушка. — Они ей подчиняются.

— Так принято в Куан-на'Форе, — сказал Брахт. — Они обязаны, если она не идет против законов племени.

Катя фыркнула. Каландрилл, вытаскивая из корзины окорок, заметил:

— Однако кормят они нас неплохо.

Окорок оказался очень вкусным, и они передавали его друг другу, отрывая куски оленины зубами. В корзине также были овощи, сыр и даже фляга терпкого вина. Эта роскошь поначалу даже удивила Каландрилла, но потом он решил, что таков, видимо, обычай лыкардов. Чем лучше будет чувствовать себя обреченный на смерть, тем дольше промучается он на дереве. При этой мысли пища потеряла всякий вкус, и Каландрилл жевал чисто механически. Из них троих, подумал он, Брахт самый спокойный, хотя его и ожидает самая неприятная участь. У Каландрилла и у Кати еще оставалась надежда на спасение, а вот Брахт однозначно обречен. И все же он был совершенно спокоен. Каландрилл восхищался его мужеством. За думами о друге он совсем забыл о том, что ждет его.

Брахт же думал прежде всего о товарищах и, когда они поели, подошел к пологу и потребовал, чтобы им разрешили выйти по нужде. Вновь Каландрилл был удивлен странной вежливостью лыкардов, ибо они тут же вывели их из кибитки, хотя под стражей и поодиночке, и препроводили в покрытые шкурами отхожие места на окраине кибиточного городка.

Каландриллу, конечно, было неприятно исполнять свои потребности под охраной бдительных стражей, но он не стал отказываться от возможности повнимательнее присмотреться к стану.

В лагере тут и там горели костры. Самый большой полыхал в центре. Вокруг него сидели люди и явно о чем-то спорили. Голоса их долетали до Каландрилла приглушенно, но ему показалось, что они звучат сердито. А однажды он даже увидел, как Джехенне вскочила на ноги и, яростно жестикулируя, что-то кричала говорящим с духами. Что это означало, он понять не мог, да и Брахт не сумел ничего объяснить, когда Каландрилл, вернувшись в кибитку, рассказал о сцене. Но он надеждой в голосе предположил, что лыкарды обсуждают его предложение о выкупе.

Им оставалось только сказать друг другу последнее прости, однако ни у кого не поворачивался язык. Они все еще надеялись на чудо. Спор доносился до них очень отдаленно, как шум бегущего вдали табуна. Так что очень скоро узники приготовились спать.

Каландрилл тактично улегся около полога, как можно дальше от друзей. Он решил дать им возможность попрощаться более интимным образом, ибо Катя, которая до сих пор держалась от кернийца подальше, сейчас улеглась рядом с ним, и рука в серебристой кольчуге обняла черную кожу доспехов Брахта. Каландрилл повернулся к ним спиной, закрыл глаза, желая только, чтобы уши его ничего не слышали. Но уши отказывались ему подчиниться, и, как юноша ни. прятал голову под подушкой, он не мог не слышать обрывки их нежного разговора.

— Я не хочу тебя терять, — говорила Катя.

— Ты пока меня не потеряла, — отвечал ей Брахт.

Послышался шум ворочающихся тел, кибитка заскрипела, и Каландрилл почувствовал, что краснеет. Он перестал дышать.

— Мы дали обет, — произнес Брахт, и Каландрилл был потрясен чувством, прозвучавшим в его голосе.

— Но мы же тогда не могли знать, — зашептала Катя.

— Но обет есть обет. — твердо прошептал Брахт. — А мы тогда сказали: «До тех пор, пока „Заветная книга“ не будет уничтожена…»

— Это значит — никогда, — вздохнула Катя.

— Если так будет угодно Ахрду. Но обет есть обет, и я не хочу, чтобы ты была обесчещена.

— Честь! — уже громче сказала Катя, но тут же опять понизила голос: — Неужели это так важно?

— Да, — тихо, но твердо сказал Брахт. — Честь есть у тебя и у меня, и я не хочу идти на смерть обесчещенным. И еще я не хочу, чтобы ты отказывалась по простой прихоти от своей судьбы.

Ответа Кати Каландрилл не расслышал, ибо вовремя нашел еще одну подушку. Ему стало жарко и душно. Он даже подумал, что разочарует Джехенне, задохнувшись раньше срока. Но вдруг он услышал Катин смех и похмыкивания Брахта. Кибитка уже не скрипела. Баррикаду из подушек кто-то потряс, и до его горящих ушей долетел голос Брахта:

— Мы ничего не скрываем, Каландрилл. Не прячься от нас.

Он с облегчением сбросил с себя подушки, с удовольствием глотнул свежего воздуха и тут заметил в занесенной руке кернийца еще одну подушку и, улыбнувшись, запросил пощады.

— Я подумал, — начал он, — я подумал…

— Понятно, — сказал Брахт. — Ты очень тактичный человек.

— А Брахт — человек чести, так что можешь спать спокойно, — закончила Катя.

И в голосе ее прозвучали любовь и уважение, словно она пела гимн своему избраннику. Засыпая, Каландрилл пытался представить себя на месте Брахта. А буду ли я когда-нибудь в подобном положении? — подумал он, когда уже сон, как умелый вор, отобрал у него явь.

Утром он удивился, что спал, а не провел ночь в бдении подле обреченного на смерть товарища или в размышлениях о своей собственной судьбе. Он спал и проснулся только на рассвете от грубых голосов лыкардов. Когда он открыл глаза, то увидел стража, манившего его к себе.

Их вновь поодиночке отвели на реку умыться, и он все присматривался к пробуждающемуся стану. Солнце, едва поднявшись над горизонтом, предвещало яркий день. Утренняя дымка еще цеплялась за землю между кибитками, где бегали дети, а вдоль реки умывались люди. Когда его вновь привели в кибитку, там уже их ждала еще одна корзина с хлебом и фруктами, сыром и кувшином воды.

Позавтракав, узники сидели в ожидании решения своей судьбы.

Когда рассвет перетек в утро, полог кибитки откинулся и их вывели на улицу. С дюжину воинов окружили узников и отвели в центр поселения, где их уже дожидались Джехенне, драхоманны, стоявшие чуть позади предводительницы, и небольшая группа лыкардов, мужчин и женщин. Все были серьезны. Они, словно по ранжиру стояли на площади, образованной кибитками. Остальные — как показалось Каландриллу, все население становища — в молчании наблюдали за ними с расстояния.

— Родственники погибших, — пробормотал Брахт, кивая в сторону тех, кто стоял ближе всех к Джехенне. — Было бы неплохо, если б она позволила мне сказать пару слов.