От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции - Михаил Колесов

«Очень важно ставить на первый план политическую сообразность, которой измеряется акция, …будет ли это способствовать фундаментальному развитию нашей борьбы. Также целесообразно не терять из виду предпосылки революционного террора с определенным участием народных масс…»

Вместе с тем он отмечал: «Известно мнение великих классиков теории и революционной практики в связи с решающей ролью, которую играют вооруженные «успехи», какими бы маленькими и скудными они ни были, в час наступления за взятие власти. Они относятся к важности таких боев для подрыва военной морали врага».

Далее, заметив, что «подпольные методы» преобладают в деятельности Сандинистского Фронта, Фонсека предостерегал от того, чтобы «подпольные методы» чрезмерно не ограничивали политическую жизнь организации.

При этом он настаивал на том, чтобы в политическом образовании членов движения и народа в целом должно использовать «революционные тексты». «Все позитивное, что мы находим в этих текстах, мы должны углубить». «Мы должны быть ограждены от псевдомарксистской болтовни, которая имеет обыкновение производить впечатление марксизма, но которая в глубине своей есть лишь экономический материализм; фальсификация марксизма».

Он призывал к «осмотрительности» в связях с социалистическими странами, исходя из признания революционного движения. «В продвижении солидарности вовне уместно, чтобы мы не ограничивались контактами связи лишь с определенным политическим сектором, а умножали также контакты, по мере того, как это позволит почти единодушие в [требовании] отречения Сомосы. Если мы не будем осторожны в этом аспекте, мы прибегаем к риску превратиться в ещё одну фразу в революционной фразеологии вовне. Адекватное внимание к этому пункту будет возможным, если мы подумаем об экстраординарной важности, которую будет иметь солидарность перед усилением империалистических маневров».

В своих «Заметках о горах и некоторых других темах» Фонсека обратился к теме, традиционной для латиноамериканской революции со времен выхода книги Дебре «Революция в революции?».

«Нам мало известно о намёках по поводу суждения Че Гевары, трактовавшего процесс, который между равниной (городом) и горами имел место в повстанческий период на Кубе: он говорил, что возникали расхождения внутри гармонии».

По поводу противопоставления понятий «война» и «политика», Фонсека напомнил, что: «Война есть продолжение политики другими средствами». И революционная война есть продолжение революционной политики. Необходимо преодолевать старое политическое наследие. Необходимо знать «определенный опыт братских народов». Нельзя игнорировать этот опыт и не уметь его использовать. Это игнорирование подвергает опасности совершать ошибки в решении элементарных проблем, не говоря о проблемах более глубоких.

«Казалось, это известно, чтобы не напоминать ещё раз». Но в Никарагуа впервые лишь в 60–70‑х гг. XX века началось проникновение научных революционных принципов, что отличается, по мнению Фонсеки, от «обладания в нескольких немногих руках какой–либо марксистской книги». «Однажды Че сказал, что до победы кубинской революции Латинская Америка была забытым континентом», — заметил он. По его свидетельству, когда в 1957 г. он посетил Советский Союз, о Никарагуанской соцпартии там никто ничего не знал. В 1964 г. он неожиданно выяснил, что некоторые руководители НСП не читали даже «Коммунистического Манифеста». В Никарагуа не было ни одной рабочей организации. В университете Манагуа в 1960 г. был лишь один преподаватель, знавший марксизм.

Фонсека вспоминал, что для интеллектуальных кругов страны были характерны «запущенность политической культуры и литературная односторонность». Так что в 60‑е годы политический уровень, который унаследовал Сандинистский Фронт, явился «максимальным пределом». Но «политическое отставание» не определяло укрепления революционного движения. Парадоксально политическое отставание заключало в себе определенный позитивный момент. «В Никарагуа не было надлежащей почвы для стерильной политики, которая, в конце концов, приводит к плагиату жарких полемик, которые были бы резонными в других исторических контекстах».

Коснувшись, в связи с этим, вопроса отношения «партия–герилья», к которому первым обратился Режи Дебре, Фонсека считал, что в любом случае революционная акция должна планироваться без «партийного чванства». «Любая истинно революционная партия рождается в бою… Любое упрощение ошибочно. Жизнь редко представляет вещи в излишней простоте».

Он подчеркивал, что заявления во имя социализма и цитирование известных революционных теорий, «одним словом; революционная фразеология не гарантирует глубину перемены и более того, напротив, может затруднить и вплоть до того, что воспрепятствовать ей, заводя на ошибочный путь».

«Кузнецом» Сандинистского Фронта назвал Фонсеку после победы Сандинистской революции один из ее «команданте» Джеймс Вилок. «Его авторитет передался организации в таком смысле и глубине, которые члены организации чувствовали с самого начала, как органическую субстанцию, не связанную с личностью. Карлос жил, одержимо ради продолжительности борьбы FSLN».

Другим, собственно идеологическим, лидером сандинистского движения 60–70‑х годов был Риккардо Моралес Авилес, чьё политическое кредо было определенно коммунистическим.

Моралес родился 11 июня 1939 г. Много времени провел в эмиграции. В 1966 г. вступил в революционную борьбу в Никарагуа. Был арестован и провел в сомосовской тюрьме три тяжелых года (1969–1971). После освобождения продолжил борьбу как член руководства СФНО. Он был революционером–поэтом. Из тюрьмы он писал: «Сейчас я нахожусь здесь, заключенный потому что борюсь за справедливое дело. Какова моя судьба? Важно то, что мы находимся рядом с народом, и делаем его историю». «Наше дело не есть наше личное дело, а дело народа».

В тюрьме он писал поэмы и стихи. В одном из стихотворений он написал:

«Если меня убьют, хочу, чтобы знали, что я жил

В борьбе за жизнь и за человека,

Мир всех для всех».

Свое стихотворение «Панкасан» он посвятил Карлосу Фонсеке и своим «сандинистским братьям»: «Мы находимся на острие ночи и покидаем бесполезное благодушие, готовые к завоеванию власти посредством оружия».

Его революционная позиция была принципиальна. Он считал, что недостаточно называть себя марксистом–ленинцем для того, чтобы быть им. Для того чтобы быть революционером, не достаточно также зваться социалистом или коммунистом. Это необходимо продемонстрировать в борьбе.

Из «Мыслей, записанных в заключении»:

«Вопрос не просто в том, чтобы быть рожденным в этом мире, а в осознании значения оскорбления классовой эксплуатацией».

«Мы такие революционеры, какие есть. Мечтательные архитекторы истории, мы, по меньшей мере, изобрели инструменты для подъема головы».

Он называл марксизм «ясной концепцией сознательного пролетариата», для которой характерно единство теории и практики.

Он утверждал, что революционеры должны «расстаться с любой иллюзией относительно борьбы и путей, по которым она проходит», «расстаться с любым утопизмом о целях и идеалах». То, что разворачивается в стране, есть борьба классов и антиимпериалистическая борьба. С одной стороны, буржуазия, которая находится во власти, связанная с империализмом, и с другой стороны, рабочие, крестьяне, студенты и «революционные интеллектуалы», объединенные в их борьбе с революционными силами мира. «То, куда мы идем, — это социализм, исторический способ производства, конкретное, а не утопическое общество «царства человека» или «царства ангелов».

Моралес призывал «выслушать сердце нашего народа», «вместить силу народных масс и превратить её в собственную силу». «Исторические образы Сандино и Че есть необходимое измерение для создания революционного бойца».

Только научное понимание реальности дает понимание средств и методов революционной борьбы. «Мы, революционеры, знаем, что эффективные тактики соответствуют и подкрепляются в корректной стратегии, и что никакая конкретная стратегия не может быть начерчена без научной теории революции».

Свобода должна быть завоевана на баррикадах. Речь идёт не только об антисомосистской борьбе, а об антибуржуазной и антиимпериалистической борьбе за «общество, в котором власть находится в руках рабочих и бедных крестьян».

В одном из своих писем Моралес объяснял свою позицию относительно религии:

«Я однажды сказал, что верю лишь в труд и разум человека, так сказать, в его способность понять и изменить мир. Но я не являюсь атеистом, последователем теоретической доктрины, называемой атеизмом. Я отождествляю себя с марксизмом, и это не есть атеизм, потому что не есть религиозная доктрина. Марксизм как научная теория теоретически атакует любую теоретическую претензию религии; как оружие идеологической политической борьбы атакует идеологически и политически любое религиозное направление. И всё это вместе и в процессе борьбы классов».