Лубянская ласточка - Борис Громов

– Вот здесь и лежит наш интерес. А он мно-го-мил-ли-онный! Теперь ты все понял, Захар? Я проработал вопрос в Париже на всех уровнях и получил разрешение действовать. Поэтому я в Москве и у тебя на даче. Но еще раз повторяю: пока не будет подписан контракт – полное молчание! Иначе произойдет колоссальный скандал. Смотри, чтобы ваши журналисты не пронюхали и не вытащили это дело раньше времени на страницы газет. Все переговоры по этому поводу мгновенно прекратятся… А теперь самое главное, что должно остаться только между нами. Мне обещано пять процентов с контракта! Ты понимаешь, какая это сумма…

По засверкавшим глазкам генерала можно было твердо сказать: он все прекрасно понял и даже успел подсчитать прибыль. Предвосхищая вопрос Картузова, Аркадий продолжал:

– Эти пять процентов мы делим с тобой пополам. Картузов тряхнул головой, его кадык заходил в горле, как затвор автомата Калашникова. Он налил себе полфужера «Гжелки» и залпом осушил его. Подумав мгновение, напряженно глядя Аркадию прямо в переносицу, произнес:

– Давай договоримся так: моя контора не имеет к этому никакого отношения. Иначе вы все помрете, ожидая решения, и разоритесь, выплачивая откат всем – вплоть до часовых в ангарах. Выход есть другой: я сведу тебя напрямую с НПО «МиГ». Они сейчас имеют право самостоятельно продавать свою продукцию. Буду помогать на всех этапах. Связи и влияние у меня еще есть – да ты знаешь сам… Ну и ты сдержи свое слово! Давай махнем по последней за успех…

Он опять налил себе полфужера водки, не забыв на этот раз Аркадия. Тому страшно не хотелось больше пить. Сейчас только бедняга Летисье мог бы в полной мере его понять, но Аркадий знал: не выпьешь – нанесешь кровную обиду. Чего он позволить себе не мог. Интересно, как там бедолага Жак?

В первые мгновения Летисье никак не мог понять, где он и как оказался в этом средневековом зале, украшенном рыцарскими доспехами и образцами оружия XVI—XVII веков, да еще на огромном, как катафалк, черном кожаном диване. Голова раскалывалась на части, во рту будто ночевал эскадрон, правая рука затекла из-за неестественного положения. Он на ней проспал всю ночь и теперь не сразу смог сообразить, как ее вернуть на место. Постепенно сознание начало возвращаться, а с ним – обрывки то ли вчерашних событий, то ли ночных сновидений. Не только физически, но и морально Летисье был абсолютно раздавлен: он не выполнил указаний шефа – ему нечего было доложить о том, что произошло на даче. Жак, шатаясь, встал и, выйдя из зала, стал искать ванну и туалет. Путь от дивана до них оказался прост и короток.

Похоже, на даче кроме «спецназовцев», как их окрестил Аркадий, уже никого не было. На помощь «воскресшему» Летисье тут же пришел вчерашний молодец в черном, который здесь выполнял роль валета, официанта и телохранителя. Он принес чашку горячего черного кофе и горячую ватрушку. Голове полегчало, однако подавленное состояние сохранялось. После кофе молодец вопросительно посмотрел на Жака, который с вымученной улыбкой смог выдавить из себя:

– Отель, пожалюста.

Большего он сказать по-русски не мог – язык не слушался. Да этого вполне хватило, чтобы к крыльцу подъехал автомобиль, за рулем которого сидел еще один клон в черном. Летисье подошел к машине, открыл заднюю дверцу, показавшуюся ему в полтонны весом, плюхнулся на сиденье и закрыл глаза. В следующее для него мгновение машина уже въезжала в парковочную зону гостиницы «Метрополь».

Доковыляв до номера, Жак опустился в кресло и стал судорожно обдумывать, что же он может сообщить Басову по поводу вчерашнего вечера. Кроме описания чудо-замка да видов закуски – ничего. Память отказывалась ему служить. Иностранные языки словно испарились из головы. С французским, родным, дело обстояло немногим лучше. Летисье сжал гудящую голову руками и попытался восстановить хотя бы последовательность тостов. Однако долго раздумывать ему не пришлось. Раздался стук в дверь, и на пороге появился улыбающийся Аркадий.

– Ну как дела, малыш? – фамильярно бросил он. – Я надеюсь, ты выспался. Мы решили утром тебя не будить, уж больно ты сладко спал. Ну что? Пройдемся по центру города? Посмотришь Красную площадь, посетишь Мавзолей Ленина. Ведь трудно сказать, когда ты снова увидишь Москву, не правда ли?..

Летисье понял, что Аркадий над ним тихо измывается.

– Да, кстати, я тебя скоро покину часа на два-три. Свяжись с нашим другом. Мы вместе с ним пойдем на одну важную встречу. Пусть он приедет в отель в половине первого. Я буду ждать его внизу в вестибюле. А ты сегодня отдохни, расслабься. Сходи в Третьяковскую галерею или посиди в кафе. Увидимся во второй половине дня.

Кинув на француза прощальный ясный – словно вчера пил только ключевую воду! – взгляд, Кобзарь изящно удалился, напевая: «Жил-был Анри Четвертый, он славный был король. Любил вино до чёрта, но трезв бывал порой…» Это была песенка Беранже в исполнении веселого французского офицера в фильме «Гусарская баллада», но Жак этого не знал. И вообще, ему было не до песен.

Летисье чувствовал себя как побитая собака. Аркадий явно давал понять: «Ты, Жак, мне нужен исключительно в качестве посыльного. Ты в дело не суйся». Мечта Жака совершить что-то значительное во имя Франции (и своей славы) все стремительнее уплывала за горизонт, в то время как озлобление и ненависть к этому типу, да и к другим русским, росла как на дрожжах. Он мог бы стерпеть поражение от вражеского разведчика – с кем не бывает, на войне как на войне, но чтоб его обошли два барышника!.. (Жак отказывался причислять обуржуазившегося интенданта к «нормальным» военным.) Это был позор. А самое скверное – так будет и впредь, потому что у него практически нет шансов переиграть мсье Кобзаря. Летисье, приведя в порядок шальную голову, трезво взвесил возможности сторон и пришел к такому печальному выводу. Утешало одно – мсье Кобзарь играет за французскую сборную, и встреча, на которую он отправился с мсье Басовым, будет ею выиграна. С приличным счетом.

В двенадцать тридцать стремительно, как футбольный мяч в ворота, в вестибюль «Метрополя» вкатился Анатоль Басов. На ходу кивнув поджидавшему его Аркадию, он так же стремительно развернулся и пошел на выход. Аркадий вздохнул и поспешил за связным.

«Опять эта клоунада», – раздраженно поморщился Кобзарь. Чтобы догнать почти бежавшего Басова, ему пришлось взять с места в карьер. Поравнявшись с коротышкой, Аркадий едва успел сказать ему, что «встреча состоится в ресторане Дома кино на улице Гашека». Анатоль, отскочив от Аркадия, заспешил к машине – «номера московские», отметил Аркадий, – юркнул в нее, нетерпеливо косясь на спокойно усаживающегося Кобзаря. Тот еще и дверцу не закрыл, а Басов дал газ и, рванув несчастный автомобиль, быстро отъехал от «Метрополя». По дороге новоявленный Джеймс Бонд без конца поглядывал в зеркало заднего обзора и всеми мыслимыми и немыслимыми путями начал рулить в сторону Маяковки. Анатоль то и дело менял маршрут следования, благо времени до встречи у них было предостаточно. Проехав начало Неглинной, Анатоль полез в гору мимо Сандуновских бань, оттуда через Сретенку вновь спустился к бульварам. Судя по всему, Анатоль в Москве времени зря не терял и досконально изучил все закоулки, подворотни и запасные проезды через дворы. Машина, как пьяница в белой горячке, кружила по центру столицы. Дважды они объехали Цветной бульвар, потом завернули на Петровку. Словом, если задачей сегодняшней поездки было привлечь к себе чье-то внимание, то Басов в ее выполнении преуспел.

– Послушай, Анатоль… – повел было разговор Аркадий, но все попытки начать обсуждение предстоящих переговоров кончались безуспешно. Басов таинственно очертил указательным пальцем окружность над их головами, что, вероятно, означало: «автомобиль может быть напичкан жучками».

«Чертов циркач», – в сотый раз выругался про себя Аркадий и решил при первом же удобном случае серьезно поговорить с Басовым, чтобы тот «прекратил весь этот балаган».

Припарковались они за два квартала от Дома кино – на Большой Грузинской. Пешком миновали два проходных двора и вышли прямо к Дому кино. В просторном холле уже маялся ожиданием Картузов. Генерал стоял у колонны и беседовал с двумя мужчинами, весь облик которых говорил об их принадлежности к научно-технической интеллигенции и еще более красноречиво – об отношении нынешней власти к «мозгам» и «оборонке» страны. В почти одинаковых невыразительно-серых пиджаках и брюках, тщательно вычищенных, но далеко не с иголочки, с бледноватыми озабоченными лицами, эти двое выпадали из атмосферы Дома кино. Один из них, покрепче, пошире и построже, был при галстуке (столь «удачно» подобранном в тон, что разглядеть его на серой же, как пиджак, рубашке мог только соколиный глаз Кобзаря) и с тяжеленным «дипломатом». Второй – обладатель артистической шевелюры и на редкость выразительных бровей – носил под пиджаком скромную водолазку; в руках, словно не зная, чем их занять, он крутил ключи от машины.