Пушкин и финансы - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Милостивый Государь,
Александр Сергеевич!
При сем спешу доставить к вашей милости квитанцию, состоящие в недоимки Государственных податей полученную из Сергаческого Казначейства в 6 рублях 17 коп., то теперь уже никакой нидоимки за Кистеневым не имеется, по приезде моем домой нашел в вотчине все благополучно. Мы все молим бога, чтобы продлил ваши лета в благополучии и здоровьи, наша одна осталась надежда только на Вашу милость. Вы извольте узнать от батюшки уплочены ли занятые ими деньги Зайкину. Есть ли уплочены, то нужно подать прошение чтобы уничтожили оный иск. Вашим честь имею быть с истинным моим к вашей милости почитанием и преданностью
Ваш
Милостивый Государь всенижайший раб навсегда пребуду
Михаил Калашников.
После вышлю к вашей милости щет имено куда что издержано всего 470 р. асигнациеми[959], XLIII.
Ряд сообщений о Калашникове находим в письмах Н. И. Павлищева Пушкину. Калашников раздражал мужа Ольги Сергеевны, и он назойливо докучал Пушкину. До него дошел слух, что Пушкин хочет отказаться от управления имением, и он писал Пушкину в январе 1835 г.: «Зная довольно хорошо домашние дела Сергея Львовича, я не могу хладнокровно подумать о намерении вашем отказаться от управления имением. Отказываясь от управления, вы оставляете имение на произвол судьбы, отдаете его в руки Михайла, который разорял, грабил его двенадцать лет сряду; что же ожидать теперь? – первой недоимки – продажи с молотка, и может быть зрелища, как крепостные покупают имения у своих господ. Я не говорю, чтобы Михайло купил его – нет; но уверен, что он в состоянии купить»[960].
Михайло Калашников положительно не давал покоя Павлищеву в течение всего 1836 г. В июле последний писал из Михайловского Пушкину: «Позволять себя обкрадывать, как Сергей Львович, ни на что не похоже. Вы говорили, помнится мне, однажды, что в Болдине земли мало и запашка не велика, А знаете ли, как мала она? 225 четвертей одной ржи, т. е. вдесятеро больше против здешнего (это начитал я нечаянно в одном из писем Михайлы к батюшке, заброшенных здесь в столе). Обыкновенный урожай там сам-10, поэтому в продаже должно быть одной ржи до 2000 четвертей, на 25 тыс. рублей. Каково же было раздолье Михайле? ну, уж право негрешно взять с него выкупу тысяч 50: он один стоит Михайловского, также им ограбленного»[961].
А в августе 1836 г. Павлищев опять подзуживал Пушкина: «Не забудьте также, что рекрутский набор на носу. Не худо бы забрить лоб кому-нибудь из наследников Михайлы; жаль, что он сам ушел от рекрутства. Но это вы сами решите». И в ноябре 1836 г. Павлищев опять возвращается к Калашникову: «Послушайте меня, Александр Сергеевич, не выпускайте из рук плута Михайлу с его мерзкой семьей: я сам не меньше вашего забочусь о благе крепостных; в Михайловском я одел их, накормил. Благо их не в вольности, а в хорошем хлебе. Михайло и последнего не заслуживает. Возьмите с него выкуп: он даст вам за семью 10 тысяч. Не то, берите хоть оброк с Ваньки и Гаврюшки по 10 руб. в месяц с каждого, а с Васьки (получающего чуть не полковничье жалованье) по 20 руб. в месяц, обязав на случай их неисправности платить самого Михайлу: вот вам и капитал 10 000»[962].
Положим, что Павлищев не знал, что связывало Пушкина с семьей Калашниковых, а то его предложения разделаться с Михайлой звучали бы слишком зловещей иронией. Ну как мог Пушкин расправиться с отцом возлюбленной, милой и доброй крестьянской девушки, бывшей его женой в 1825 г.! Он сам прекрасно знал грабительские повадки Михайлы, но не мог принимать никаких мер против своего блудного тестя и не принимал. 14 июня 1836 г., давая распоряжения по болдинскому имению управителю Пеньковскому, Пушкин писал: «О Михайле и его семье буду к вам писать».
Так и не написал Пушкин о семье Михайлы, так мы и не знаем, какие же намерения у него были в отношении семьи Калашникова.
29 января 1837 г. скончался верный хранитель и защитник Михайлы Иванова Калашникова. После смерти Пушкина положение его стало затруднительнее. Правда, Сергей Львович призирал своего старого слугу, но преследовал его все тот же Павлищев, который в 1836 г. дождался чести и управлял Михайловским имением (сильно попользовался!) и после смерти А. С. Пушкина посылал из Варшавы приказы старосте. Он все-таки доехал семью Калашниковых. Одного из сыновей Михайлы, Петра, он сдал в рекруты, остальных обложил оброком. Сохранился красноречивый его приказ старосте Петру Павлову от 29 августа 1837 г.:
…Всяк должен трудиться; даром хлеба не достанешь; многие из дворовых сельца Михайловского, шатаясь на воле в разных местах, наживают себе деньги, а господ своих и знать не хотят; почему для соблюдения выгод наследников впредь до имеющего быть раздела я предлагаю тебе обложить (некоторых их них) их оброком в следующем порядке: 1. С Василия Михайлова, имеющего (хорошее) выгодное место в Петербурге. 10 руб. в мес. 2. С Ивана Михайлова, занимающегося сапожным делом —10. 3. С Гаврилы Михайлова (проживающего при отце без дела), знающего также ремесло. 4. С Неонилы, кухарки, с дочерью Ольгой– 5. 5. С Анны, дочери Стешанидиной – 2 р. 50 к. 6. С Аграфены Кузнецовой – 2 р. 50 к.
С получения сего отнестись ко всем им с припаданием выслать свой оброк тебе в Мих. каждого месяца вперед, и сказать им, что, если кто из них в течение трех месяцев не будет платить оброка, того немедленно вытребуешь ты через полицию в деревню и употребишь в домашнюю работу. Срок платежа считать с 1 сент. сего года.
Сам Михаила в 1838 г. получал еще жалованье из болдинской экономии по 100 руб. в год, а позднее (в 1845–1846 гг.) Пеньковский отправлял ему пансион по 200 руб. в год, по распоряжению С.Л. Пушкина. В декабре 1840 г. Михайло сослужил последнюю службу своему господину Александру Сергеевичу Пушкину. Он выполнил поручение Опеки над детьми Пушкина доставить из Петербурга памятник на могилу Пушкина в Святогорский монастырь и поставить его там[963]. Любопытно, что никто из опекунов не счел необходимым принять личное участие в постановке памятника. В 1840 г. вдова Пушкина изъявила желание дать вольно-отпускную Калашникову, объясняя, что таковую она желает дать ему «за долголетнюю усердную службу покойному мужу и ей». Но ходатайство ее
