Люди сороковых годов - Алексей Писемский

Любящая тебя Мари".

Герой мой жил уже в очень красивенькой квартире, которую предложил ему Виссарион Захаревский в собственном доме за весьма умеренную цену, и вообще сей практический человек осыпал Вихрова своими услугами. Он купил ему мебель, нашел повара. Иван был отправлен в деревню, и вместо его были привезены оттуда комнатный мальчик, старуха-ключница и горничная Груша. Последняя цвела радостью и счастьем и, видимо, обращалась с барином гораздо смелее прежнего и даже с некоторою нежностью... В одно утро она вошла к нему и сказала, что какой-то господин его спрашивает.

- Кто такой? - спросил Вихров.

- Не знаю, барин, - нехороший такой, - отвечала Груша.

Вихров велел его просить к себе. Вошел чиновник в вицмундире с зеленым воротником, в самом деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла за ним и делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.

- Стряпчий палаты государственных имуществ, Миротворский! отрекомендовался тот.

- Это вы, по поручению моему, депутатом командированы ко мне? - спросил Вихров.

- Точно так-с, - отвечал тот.

Вихров указал ему рукою на стул. Стряпчий сел и стал осматривать Павла своими косыми глазами, желая как бы изучить, что он за человек.

- Мы долго не едем с вами, - сказал ему Вихров.

- Лучше к празднику приедем... завтра. Введение во храм, весьма чтимый ими праздник... может, и народу-то к нему пособерется, и мы самую совращенную, пожалуй, захватим тут.

- Стало быть, мы должны оцепить дом?

- Непременно-с! Поедем ночью и оцепим дом.

Вихрову это было уж не по нутру.

- Скажите, пожалуйста, для чего же все это делается? - спросил он стряпчего.

- Для того, что очень много совращается в раскол. Особенно этот Иван Кононов, богатейший мужик и страшный совратитель... это какой-то патриарх ихний, ересиарх; хлебом он торгует, и кто вот из мужиков или бобылок содержанием нуждается: "Дам, говорит, и хлеба и всю жизнь прокормлю, только перейди в раскол".

- Ну да нам-то что за дело? Бог с ними!

- Как, нам что за дело? - произнес стряпчий, как бы даже обидевшись. Этак, пожалуй, все перейдут в раскол.

Вихров призадумался. Предстоящее поручение все больше и больше становилось ему не по душе.

- Когда же мы поедем? - спросил он.

- Да сегодняшнюю ночь, а теперь потрудитесь написать в полицию, чтобы вам трех полицейских солдат и жандармов дали.

Вихров поморщился и написал.

Стряпчий взял у него бумагу и ушел. Вихров остальной день провел в тоске, проклиная и свою службу, и свою жизнь, и самого себя. Часов в одиннадцать у него в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, - это пришли к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась. Войдя к барину с встревоженным лицом, она сказала:

- Барин, солдаты вас какие-то спрашивают!

- Знаю я, - сказал Вихров, - это они со мной поедут.

- А разве вас, барин, опять повезут куда-нибудь? - спросила Груша, окончательно побледнев.

- Нет, это не меня повезут, а я сам поеду с солдатами по службе.

Груша немного поуспокоилась.

- Это воров, что ли, вы каких, барин, пойдете ловить? - любопытствовала она.

- Воров, - отвечал ей Вихров.

- Смотрите, барин, чтобы вас не убили как, - сказала Груша опять уже встревоженным голосом.

- Не убьют, ничего, - отвечал ей с улыбкой Вихров и поцеловал ее.

Груша осталась этим очень довольна.

- Я, барин, всю ночь не стану спать и буду дожидать вас, - говорила она.

- Нет, спи себе спокойно.

- Не могу, барин, и рада бы заснуть, - не могу.

Вскоре потом приехал и стряпчий в дубленке, но в вицмундире под ней. Он посоветовал также и Вихрову надеть вицмундир.

- Это зачем? - спросил тот.

- Нельзя же ведь, все-таки мы присутствие там составим... - объяснил ему на это Миротворский.

Вихров надел вицмундир; потом все они уселись в почтовые телеги и поехали. Вихров и стряпчий впереди; полицейские солдаты и жандармы сзади. Стряпчий толковал солдатам: "Как мы в селенье-то въедем, вы дом его сейчас же окружите, у каждого выхода - по человеку; дом-то у него крайний в селении".

- Знаем-с! Слава тебе господи, раз шестой едем к нему в гости, отвечали некоторые солдаты с явным смехом.

Ночь была совершенно темная, а дорога страшная - гололедица. По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе. В селении, отстоящем от города верстах в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.

- Пойдемте в дом, - сказал шепотом и задыхающимся от волнения голосом стряпчий Вихрову, и затем они вошли в совершенно темные сени.

Послышалось беганье и шушуканье нескольких голосов. Вихров сам чувствовал в темноте, что мимо его пробежали два - три человека. Стоявшие на улице солдаты только глазами похлопывали, когда мимо их мелькали человеческие фигуры.

- Ведь это все оттуда бегут! - заметил один.

- А бог их знает, - отвечал другой флегматически.

- Погоди, постой, постой! - кричал между тем стряпчий, успевший схватить какую-то женщину. Та притихла у него в руках.

- Солдат! - крикнул он.

Вошел солдат. Он передал ему свою пленницу.

- Держи крепче!

И тотчас же потом закричал: "Ты еще кто, ты еще кто?" - нащупав какую-то другую женщину. Та тоже притихла. Он и ее, передав солдату, приказал ему не отпускать.

- Теперь пойдемте в моленную ихнюю, я дорогу знаю, - прибавил он опять шепотом Вихрову и, взяв его за руку, повел с собой.

Пройдя двое или трое сеней, они вошли в длинную комнату, освещенную несколькими горящими лампадами перед целым иконостасом икон, стоящих по всей передней стене. Людей никого не было.

- Разбежались все, черти! - говорил стряпчий.

- Но, может быть, тут никого и не было, - сказал ему Вихров.

- Как никого не было? Были! - возразил стряпчий.

В это время вошел в моленную и сам Иван Кононов, высокий, худощавый, с длинной полуседой бородой старик. Он не поклонился и не поздоровался со своими ночными посетителями, а молча встал у притолка, как бы ожидая, что его или спросят о чем-нибудь, или прикажут ему что-нибудь.

- Куда это прихожан-то своих спрятал? - спросил его Миротворский.

- Никого я не спрятал, - отвечал Иван Кононов, с какой-то ненавистью взглянув на Миротворского: они старые были знакомые и знали друг друга.

- Что же, разве сегодня службы не было? - продолжал тот.

- Кому служить-то?.. - отвечал Иван Кононов опять как-то односложно: он знал, что с господами чиновниками разговаривать много не следует и проговариваться не надо.

- Ты отслужишь за попа, - заметил Миротворский.

- Нет, я не поп! - отвечал уже с усмешкой Иван Кононов.

- Так, значит-с, мы в осмотре напишем, что нашли раскиданными по иолу подлобники! - И Миротворский указал Вихрову на лежащие тут и там небольшие стеганые ситцевые подушки. - Это вот сейчас видно, что они молились тут и булдыхались в них своими головами.

Вихров на это молчал, но Кононов отозвался:

- Известно, молимся с семейством каждый день и оставляем тут подушечки эти, не собирать же их каждый час.

- А ладаном отчего пахнет, это отчего? - спросил плутовато Миротворский.

- И ладаном когда с семейством курим, не запираюсь в том: где же нам молиться-то, - у нас церкви нет.

- Это что еще? - воскликнул вдруг Миротворский, взглянув вверх. - Ты, любезный, починивал моленную-то; у тебя три новые тесины в потолке введены!

- Ничего нет, никаких тесин новых! - отвечал Кононов немного сконфуженным голосом и слегка побледнев.

- Как нет? Вы видите? - спросил Миротворский Вихрова.

- Вижу, - отвечал тот, решительно не понимая, в чем тут дело и для чего об этом говорят. В потолке, в самом деле, были три совершенно новых тесины.

- Как же ты говоришь, что не новые? - сказал Миротворский Кононову.

- Не новые, - повторил тот еще раз.

- Нет, это новые! - сказал ему и Вихров.

Кононов ничего не отвечал и только потупился.

- Мы моленную, значит, должны запечатать, - сказал Миротворский. Дозволено только такие моленные иметь, которые с двадцать четвертого года не были починяемы, а как которую поправят, сейчас же ее опечатывают.

Вихров проклял себя за подтверждение слов Миротворского о том, что тесины новые.

- Ну-с, теперь станемте опрашивать захваченных, - продолжал Миротворский и велел подать стол, стульев, чернильницу, перо и привести сторожимых солдатами женщин.

- Хорошо ли это делать в моленной? - заметил ему Вихров.