Боль - Ольга Богуславская

Если уж говорить о доказанности, я вспоминаю историю, которая произошла с Мариупольским. Знаете, этот человек был женат на следствии. Он мало читал и его интересовала только работа. Так вот. К нему попало дело, которое принято называть "висяком". Десять лет назад в Ленинграде кого-то убили, и вот в Москву доставили подозреваемого по этому делу, которого только что поймали, и Мариупольский по этому делу работал. Подозреваемый ни в чем не признавался, и доказательств по делу не было. И хоть завтра его отпускай. Мариупольский не любил сдавать оружие, когда приходил в тюрьму, потому что была очередь сдавать и получать. Так вот, он с оружием прошел в Бутырскую тюрьму, и привели подозреваемого. Он его допрашивал, хотя про него это трудно даже сказать, - он разговаривал. И ему стало дурно, потому что он был сердечник. Он потерял сознание. Арестованный нажал кнопку, вызвали врача, врач сделал укол и сказал, что в таком состоянии работать не надо, а надо ехать домой. И вдруг подследственный ему говорит: "Леонид Абрамович, не надо сейчас уезжать, я сейчас настроился вам рассказать, как я убивал этого человека". И Мариупольский выгнал врача, конвой, и тот ему сказал: "Возьмите свой пистолет. Он выпал у вас, когда вы потеряли сознание. У вас, я знаю, могли быть неприятности. А рассказывать вам я ничего не буду". В конце концов Мариупольский доказал его вину. Дело слушал Верховный суд, и Мариупольский ездил туда, страшно переживал, рассказал эту историю и говорил о том, что этот человек совершил преступление много лет назад и раз он мог так поступить, вернуть пистолет, значит, у него уже очищенная душа. Я с ним очень подружилась. И однажды он мне сделал уникальный подарок...

- Вы же говорите, что он был абсолютный бессребреник...

- Да, абсолютный. А подарок был потрясающий. Это был воскресный день, я стираю, на голове бигуди, звонит телефон. Мариупольский мне говорит: "Светлана Михайловна, срочно приходите играть в преферанс", - и короткие гудки. Я решила, что случилась какая-то беда и о ней нельзя говорить по телефону. Как полоумная, все бросаю, и приезжаю у Мариупольскому. Он и ещё двое незнакомых мне пожилых мужчин играют в преферанс. Часа через два я пошла на кухню кофе сварить. А Мариупольский мне там шепнул, что справа от меня сидит Рудольф Абель, с которым я мечтала познакомиться. У меня задрожали руки. Я наизусть выучила двухтомник Джона Донована, адвоката Абеля. Посреди ночи Абель сказал, что он едет домой и подвезет меня. Воспоминание на всю жизнь.

- Раз уж мы с вами заговорили о замечательных людях, расскажите об Окуджаве.

- Помню, в Политехническом был вечер Жени Евтушенко. Завтра его "Бабий Яр" должен был выйти в "Известиях", а сегодня он не имел права читать его, но он прочел. У нас с Буниным билетов на этот вечер не было, и нас провели куда-то... черт его знает, вроде оркестровой ямы. И там оказался и Окуджава, тоже без билета. Мы ещё не были с ним знакомы. Когда Евтушенко кончил читать, в зале была такая тишина - я, наверное, никогда такой не слышала. И никто не аплодировал. А Евтушенко стоял и держал себя за свитер двумя руками, как будто боялся упасть. Зал молча встал. И плакал. И мы в этой дурацкой яме тоже встали и держались, обнявшись, потому что стоять там было невозможно. Евтушенко задали вопрос, кого он считает лучшими поэтами современности. Он сказал: Ахмадулину, Вознесенского и Окуджаву. Окуджава дико смутился, закрыл лицо рукам и так сидел.

Я всегда была влюблена в него как в поэта и барда. Когда я с ним познакомилась и подружилась, я поняла, что основная его черта - скромность. Он был невероятно стеснительным и стопроцентно честным. Я всегда рядом с ним чувствовала себя человеком недостойным.

- Светлана Михайловна, когда я рассказываю о вас разным людям, все в один голос говорят: если у неё годами жили уголовники, если она годами посылала совершенно чужим и почти всегда незнакомым людям посылки, деньги, хлопотала за них, значит, у неё не было детей. Другого объяснения нет. Я не могу не задать вам этот вопрос.

- Я мечтала о том, что у меня будет много детей. Но своих детей у меня не было. И мы с мужем удочерили трехлетнюю девочку. Люся разделила с нами все тяготы моей непростой жизни и спала в той же комнате (правда, за шкафом), где спали мои уголовники. И она все время в шутку говорит о том, что вот какая она хорошая, у нас в доме постоянно был черт знает кто, а она выросла добрым человеком, училась в консерватории. Моя внучка Майя тоже очень хороший человек. Сейчас Люся в Америке.

- У нас в стране не принято разглашать тайну усыновления...

- Добрые люди постарались. Когда Люся узнала, что я ей не родная мама, на неё это не произвело никакого впечатления.

Когда Светлане было 19 лет, жизнь подарила ей первую любовь. Это был польский коммунист, которого наши обменяли у немцев. Он верил в коммунизм и служил в польской армии у генерала Берлинга. В мае 1944 года они получили разрешение на брак и в тот же день Владек вылетел в командировку в Иран. Через пятнадцать дней Светлана встречала его в аэропорту и у неё на глазах его арестовали. Через несколько дней арестовали и Светлану, объяснили, что он шпион и что он расстрелян. Почему её отпустили, непонятно.

Через десять лет ей позвонил "расстрелянный" Владек. Они встретились. Что говорили друг другу? Только одно: ты помнишь? Он стал секретарем Польской объединенной рабочей партии, женился, у него родился сын, и он дал ему имя Светик.

Усыновленная боль

Мистер Грегори Дилия выходит в сад и, осторожно обходя маленькие апрельские лужицы, приближается ко мне. Он несет подарок: огромную клубничину. Я вежливо говорю: спасибо, я не голодна, но мистер Грегори не обращает на это внимания и запихивает ягоду мне в рот. Убедившись, что подарок принят, он улыбается и отправляется за следующей. Потом он поливает меня кока-колой и идет за чипсами. Но не тут-то было: его сдувает ветром. Мистеру Грегори два года. Это самый доброжелательный человек из всех, кого я встречала в жизни. Он все время улыбается и то, что ему нравится, обязательно дарит другим людям - чтобы другим тоже было хорошо. Когда Кевин и Эмми Дилия впервые увидели своего малыша, ему было 5 месяцев и звали его Гришей.

Официально эта поездка в Америку называется командировкой, а на самом деле это событие в моей жизни. Как и всякое истинное событие, оно имеет отношение к человеку. Не к удобным вещам, которых в Америке хоть отбавляй, не к красивым видам, которые и правда хороши, а именно к одному конкретному человеку.

Этого человека зовут Нина Костина.

В России, из которой она уехала 15 лет назад, она проходит свидетелем по уголовному делу, связанному с похищением человека. "Похищением людей" Нина занимается давно, но, чтобы все было понятно, надо рассказать с начала. А начало у этой истории грустное. В 1985 году Нина Борисовна Костина, преподаватель факультета журналистики МГУ, кандидат филологических наук (аспирантка Д.Э. Розенталя, кандидатская диссертация на тему "Экспрессивные возможности синтаксиса"), с мужем и маленьким сыном уехала из СССР.

В Америке экспрессивные возможности русского синтаксиса никого не интересовали, а сына надо было кормить. Сначала Нина работала уборщицей, потом няней, библиотекарем, потом её взяли в магазин делать бутерброды. Если называть вещи своими именами, всем главным в жизни мы обязаны своим детям. В том числе и необходимостью барахтаться, когда проще всего взять и утонуть. Кто знает, что бы она делала, если бы Мишу не нужно было кормить, лечить и учить.

В это самое время к ней приехала умирающая мама. В это же самое время от неё ушел муж. Кто переубедит меня в том, что именно в это самое время у неё в самой заветной глубине щелкнуло: какое-то важное колесико совпало с другим, не менее важным. И заработал механизм, благодаря которому люди впоследствии совершают поступки. Не верьте, если вам скажут, что поступки, умножающие добро, совершаются неожиданно, сами собой. Нет. Должно щелкнуть.

Нина подрабатывала, где могла. И случай привел её в переводческое бюро. Она оставила свою карточку, и в это время туда позвонили из Пшеничной ассоциации США. Сказали, что им срочно нужен синхронный переводчик на конференции в Северной Дакоте. Конференция называлась "Зернопродукты", и туда съехались представители всех союзных республик распадавшегося СССР.

Рональд Фрейзи, вице-президент ассоциации в Северной Дакоте, сопровождал делегацию СССР. Через полчаса после того, как Нина начала переводить про твердые сорта пшеницы и всхожесть семян, он все понял.

Нина сказала ему: дайте мне шанс.

За ночь она сделала картотеку по словарям и уже на другой день выступала с переводами докладов. Через неделю конференция закончилась, и все поехали смотреть поля и мельницы. И Нина заговорила. На том самом языке яровых и озимых, за который ей стали платить 500 долларов в день. Это были огромные деньги. Но в Америке платят только тем, кто знает и умеет. Значит, это были не просто деньги - это была победа.