Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей - Брендон Сандерсон

Он действительно терял жажду битвы. Это его беспокоило, поскольку Азарт — восторг и страстное желание сражаться — это основа культуры алети. Величайшее из мужских искусств — воинское дело, а самое важное Призвание — воевать. Сам Всемогущий зависел от того, насколько хорошо алети сражались в честном бою, ведь после смерти они могут присоединиться к армии Вестников и отбить Чертоги Спокойствия.

И все-таки мысли об убийствах начали вызывать у него дурноту. С последней вылазки на плато стало только хуже. Что случится в следующий раз, когда он отправится в бой? Так управлять нельзя. Вот почему нужно отречься в пользу Адолина.

Он продолжал наносить удары. Снова и снова колотил молотом по камням. Наверху собрались солдаты, а рабочие, несмотря на его приказ, не отправились отдыхать. Они потрясенно глядели на то, как правитель в осколочных доспехах выполнял их работу. То и дело он призывал клинок и использовал его, чтобы разрезать камень, высечь несколько кусков, которые потом разбивал молотом.

Вероятно, он выглядел нелепо. Невозможно заменить всех рабочих в лагере, и у него имелись куда более важные дела. А вот повода спуститься в траншею и размахивать тяжелым молотом не было. И все-таки великий князь Холин чувствовал себя очень хорошо. Так чудесно, что он может помочь лагерю. Результаты того, что Далинар делал ради безопасности Элокара, трудно измерить; созда­вая же то, в чем прогресс был очевиден, он испытывал удовлетво­рение.

Но даже в этом Далинар действовал сообразно идеалам, что проникли в его душу, как болезнь. В книге говорилось о короле, который несет груз своего народа. Говорилось о том, что правители по своему положению располагаются ниже всех, потому что должны служить всем и каждому. Все это вертелось вокруг него. Заповеди, наставления из книги и то, что показывали видения... или галлю­цинации.

Никогда ни с кем не сражайся, если ты не на войне.

Бабах!

Пусть тебя защищают действия, а не слова.

Бабах!

Ожидай, что те, кого ты встречаешь, честны, и дай им шанс вести себя честно.

Бабах!

Правь так, как хотел бы, чтобы правили тобой.

Бабах!

Он стоял по пояс в будущей уборной, и его уши заполнял треск ломающегося камня. Князь начинал верить в эти идеалы. Нет, уже в них поверил. Теперь он будет по ним жить. Каким сделался бы мир, если бы все люди жили так, как написано в этой книге?

Кто-то должен начать. Кто-то должен стать образцом для подражания. А вот это — причина не отрекаться. Сумасшедший или нет, то, что он делает сейчас, лучше того, что делал Садеас или остальные.­ Хватало одного взгляда на то, как живут его солдаты, его народ, чтобы понять — в этом он прав.

Бабах!

Чтобы изменить камень, по нему надо ударить кувалдой. А вдруг с человеком вроде него все обстоит так же? Может, потому все и сделалось внезапно таким трудным? Но чем он это заслужил? Далинар не философ или идеалист. Он солдат. И — стоило признать — в молодые годы был тираном, жадным до войн. Неужели жизнь, полную кровопролития, можно оправдать несколькими закатными годами, посвященными следованию заветам лучших людей?

Далинар вспотел. Ров, который он выкопал в земле, был шириной в человеческий рост, глубиной ему по грудь и длиной ярдов три­дцать. Чем дольше он работал, тем больше людей собиралось вокруг, чтобы поглядеть и пошептаться.

Осколочный доспех — вещь священная. Неужели князь и впрямь копал с его помощью... уборную?! Напряжение так глубоко на него повлияло? Боится Великих бурь. Делается все трусливее. Отказывается от дуэлей и не защищает себя от нападок. Боится сражаться, хочет, чтобы война закончилась.

И возможно, пытался убить короля.

В конце концов Телеб решил, что так глазеть на князя недопус­тимо, и отправил людей по местам. Рабочих он тоже прогнал, в соответствии с приказом Далинара велел им посидеть в тенечке, предаваясь «беззаботной беседе». Кто-то другой отдал бы такое указание с улыбкой, но Телеб был серьезен, как камень.

И Далинар продолжал работать. Он сам одобрил план работ и знал, где должна закончиться траншея для уборной — длинная, с уклоном. Потом ее накроют промасленными и просмоленными дос­ками во избежание распространения запаха. Саму уборную построят в той части, что повыше, а содержимое будут при помощи духозаклинателя обращать в дым раз в несколько месяцев.

Работать в одиночестве было еще лучше, чем просто работать. Он сам разбивал камни, нанося удар за ударом. Словно ожили барабаны паршенди, что звучали в тот давно минувший день. Князь все еще слышал ту музыку, и его трясло.

«Прости меня, брат».

Он говорил с ревнителями о своих видениях. Они предположили, что причина, скорее всего, в переизбытке дел, которыми великий­ князь Холин нагрузил свой разум.

У него не было причин верить в правдивость видений. Следуя им, он не просто проигнорировал маневры Садеаса, но опасно истощил собственные ресурсы. Его репутация находилась на грани краха. Великий князь мог увлечь за собой весь Дом.

И это самый важный повод для отречения. Если он продолжит, его действия вполне могут привести к гибели Адолина, Ренарина и Элокара. Собственной жизнью ради идеалов можно рискнуть, но как быть с жизнями сыновей?

Осколки камня летели во все стороны, рикошетили от доспеха. Далинар начал уставать. Доспех не делал работу за него — он увеличивал силу, но каждый удар молота приходилось выполнять самому. Его пальцы онемели от неустанной вибрации в рукояти. Князь почти принял решение. Его разум был чист и спокоен.

Он снова замахнулся молотом.

— Разве клинком было бы не сподручнее? — сухо поинтересовался женский голос.

Далинар застыл, боек молота уперся в битый камень. Он повернулся и увидел, что на краю траншеи стоит Навани, в платье синего и тускло-красного цвета. На ее волосах с легкой сединой играют блики от солнца, которое почему-то зависло над самым горизонтом. Рядом с ней застыли две молодые женщины — не ее ученицы, но «одолженные» у других светлоглазых дам из лагеря.

Навани скрестила руки на груди; солнечный свет сиял нимбом над ее головой. Далинар нерешительно поднял руку в латной перчатке, чтобы защитить глаза от солнца:

— Матана?

— Я про камень. — Навани кивнула на траншею. — Не стану ­утверждать, будто хорошо в этом разбираюсь; лупить по всяким штукам — мужское искусство. Но разве в твоем распоряжении нет меча, которому камень, как говорится, что гердазийцу — Великая буря?

Далинар перевел взгляд на камни и снова ударил по ним молотом, вызвав радостный треск.

— Клинки-осколки режут слишком хорошо.

— Любопытно. Изо всех сил постараюсь притвориться, что в этой фразе был смысл. Кстати, ты когда-нибудь задумывался о том, что большинство мужских искусств связаны с разрушением, в то время как женские — с созиданием?

Далинар снова замахнулся. Бабах! Просто потрясающе, до чего легко было разговаривать с Навани, не глядя на нее.

— Я действительно использую клинок, чтобы вырезать боковины и среднюю часть. Но мне все равно приходится дробить камни. Ты когда-нибудь пробовала поднять кусок скалы, которую рассек­ли осколочным клинком?

— Нет, не доводилось.

— Это нелегко. — Бабах! — Клинок оставляет очень тонкий разрез. Камни тесно прижимаются друг к другу. Ни схватить, ни сдвинуть. — Бабах! — Это гораздо сложнее, чем кажется. — Бабах! — Так куда лучше.

Навани стряхнула с платья кусочки камня:

— И грязи гораздо больше, как я погляжу.

Бабах!

— Ну, так ты собираешься извиниться? — спросила она.

— За что?

— За то, что пропустил нашу встречу.

Далинар замер с занесенным молотом. Он совсем забыл, что на пиру сразу же после ее возвращения согласился, чтобы Навани сегодня ему почитала. Князь не сказал своим письмоводительницам о встрече. Он страшно расстроился — ведь еще сам недавно гневался на Танадаля за отмену встречи, но тот хотя бы послал гонца.

Навани стояла, скрестив руки, спрятав защищенную руку, и ее облегающее платье словно полыхало в лучах солнца. На губах играла тень улыбки. Он ее подвел и теперь, будучи человеком чести, оказался в ее власти.

— Искренне сожалею, — сказал князь. — Мне пришлось обдумывать кое-какие сложные вопросы, но это не извиняет то, что я забыл о встрече.

— Знаю. Я поразмыслю над тем, как тебе расплатиться за этот промах. А сейчас должна сообщить, что одно из твоих даль-перьев мигает.

— Что? Которое?

— Твои письмоводительницы говорят — то, что связано с моей дочерью.

Ясна! В последний раз они переговаривались несколько недель назад; на его сообщения племянница отвечала очень сжато. Погрузившись в один из своих проектов, Ясна часто забывала обо всем. Если она хочет связаться с ним сейчас, то либо совершила открытие, либо в качестве отдыха обновляет связи с корреспондентами.

Далинар посмотрел на траншею. Она была почти готова; князь вдруг понял, что собирался принять окончательное решение, как только завершит работу. Он изнывал от желания продолжить.