Дворец ветров - Мэри Маргарет Кей

Аш издал очередной невнятный звук, и Мулрадж, ехавший с другой стороны от него, ответил за него:

– У сахиба нет жены, принц. У его соплеменников не принято жениться рано. Они ждут, когда повзрослеют и поумнеют, – так ведь, сахиб?

– А? – спросил Аш. – Прошу прощения, я не слышал, что вы сказали.

Мулрадж рассмеялся и вскинул ладонь.

– Вот видите, мой принц? Он ничего не слышал. Сегодня его мысли витают где-то далеко. В чем дело, сахиб? Вы чем-то обеспокоены?

– Нет, конечно, – поспешно сказал Аш. – Я просто задумался.

– Оно и видно – вы уже пропустили трех птиц. Охе! Вот и еще одна! Великолепный жирный голубь. Нет… вы опоздали. Принц опередил вас.

На самом деле Джхоти первым увидел голубя, и Мулрадж еще не договорил, когда сокол мальчика взмыл в воздух, а сам он, охваченный возбуждением, пришпорил лошадь и устремился за ним следом.

– Его отлично выучили, – одобрительно заметил Мулрадж, глядя вслед ребенку, – и он ездит верхом, как раджпут. Вот только с седлом у него что-то неладное. По-моему… Прошу прощения, сахиб.

Мулрадж дал коню шпоры и галопом унесся прочь от Аша, который лишь обрадовался возможности побыть наедине со своими мыслями. Сегодня утром он не чувствовал тяги к общению, да и особого интереса к охоте не испытывал, хотя тоже знал в ней толк и сокол, сидевший у него запястье, был подарком Кака-джи Рао. При иных обстоятельствах он не нашел бы занятия лучше, чем соколиная охота в такой местности, но сегодня он думал о других вещах.

Младшая принцесса, похоже, почти полностью избавилась от прежней застенчивости и оживленно болтала с ним, как с добрым другом, но Анджули ни разу не заговорила, причем на сей раз ее молчание было отчужденным, и Аш обнаружил, что даже не может встретиться с ней взглядом. Он неоднократно пытался завязать с девушкой разговор, но на все вопросы она отвечала лишь легким движением головы или, в лучшем случае, вежливой улыбкой, но всякий раз смотрела мимо него, словно не замечая. И выглядела она плохо. Лицо у нее было опухшим и бледным, и Аш подозревал, что она не спала ночью, чему не приходилось удивляться, так как она покинула его палатку в четвертом часу. Анджули едва ли могла выглядеть уродливо, красота ее шла от породы, и в любых обстоятельствах гордая посадка головы на стройной шее, лепка маленького квадратного лица, очертания короткой верхней губы и широко расставленные глаза никуда не делись бы. Но сегодня, рядом со своей маленькой сестрой, она казалась почти невзрачной, и Аш задавался вопросом, почему для него это не имеет никакого значения.

Несколько месяцев назад он сказал Уолли, что никогда уже не сможет влюбиться, что навсегда излечился от любви, приобрел иммунитет к любовному недугу, как человек, переболевший оспой. И всего несколько часов назад – от силы восемь – он мог бы повторить это в твердой уверенности, что говорит правду. Он до сих пор не понимал, почему теперь все не так и каким образом это случилось. Его отношение к маленькой Джули, пусть и покровительственное, никогда не было ни нежным, ни сентиментальным (малолетние мальчики редко питают интерес, а уж тем более глубокую привязанность к девочкам гораздо младше их), и, будь у него выбор, он предпочел бы товарища одного с ним возраста и пола. Кроме того, он уже знал, кто она такая, когда нес ее на руках через реку, а потом целую вечность держал в объятиях под покровом сумерек, но тогда не испытывал ничего, кроме тревоги…

Два дня спустя, когда он таращился на Анджули в дурбарной палатке и с изумлением осознавал, что она красива, сердце у него не забилось чаще и никакие чувства не всколыхнулись в душе. А когда она явилась к нему среди ночи, он был сначала подозрителен, потом раздражен, потом сентиментален, а под конец разозлен и смущен. Так почему же несколько минут, в течение которых она рыдала в его объятиях, и вид ее мокрого от слез, искаженного лица изменили для него все на свете? Это не укладывалось в голове – однако это произошло, как ни крути.

Он страшно злился на нее за то, что она пришла, и хотел лишь одного – чтобы она прекратила плакать и убралась сию же минуту. А тридцатью секундами позже, держа ее в объятиях, он внезапно понял, что наконец-то нашел избавление от непреходящего ощущения пустоты, столь долго его терзавшего. Оно ушло навеки, и он снова стал единым целым, поскольку обрел часть своего существа, которой ему не хватало, – и она находилась здесь, у него в объятиях. Джули… его Джули. Не часть его прошлого, но – внезапно и навсегда – часть его сердца.

Аш не имел ни малейшего понятия, что ему делать с этим. Здравый смысл подсказывал, что он должен выбросить всякие мысли об Анджули из головы и постараться не видеться и не разговаривать с ней впредь, ибо это неминуемо кончится плохо для них обоих. Он ясно понял это прошлой ночью и по-прежнему понимал столь же – если не более – ясно сейчас, при ярком свете дня. Раджкумари Анджули – дочь одного правящего князя, сводная сестра другого и будущая жена третьего. Ничто не изменит этого, а потому для него самым благоразумным – и единственно правильным – будет забыть прошлую ночь и благодарить небо, что каким-то своим словом или поступком он умудрился оскорбить девушку так сильно, что она, похоже, больше не желает с ним знаться.

Но Аш никогда не отличался здравомыслием, да и осторожностью тоже, коли на то пошло. Сейчас он мог думать только о том, что должен поговорить с ней и непременно поговорит, хотя даже при ее содействии сделать это будет трудно, а без оного – почти невозможно. Но он добьется своего. Он должен. Впереди еще много недель путешествия, и если до сих пор он всячески подгонял процессию, не давая долго задерживаться на одном месте, то теперь все будет иначе.

Отныне он позволит людям идти медленнее и задерживаться на каждой стоянке дольше – на день-два, самое малое, и таким образом путешествие затянется еще на несколько недель сверх запланированного срока. А чтобы лишить Джули возможности избегать его, он постарается покрепче подружиться с Шушилой, Джхоти и Кака-джи, которые станут приглашать его в дурбарную палатку, где Джули придется присоединяться к ним. Судя по тому, как привязана к ней младшая сестра, ей будет трудно отказаться и еще труднее найти вескую причину для отказа, ведь она едва ли готова объяснить истинное положение вещей своей сестре или еще кому-либо.

– Хай май! – вздохнул Аш и лишь тогда осознал, что произнес эти слова вслух, когда Кака-джи, остановивший свою лошадь рядом с ним, спросил:

– Вы чем-то обеспокоены?

– Да нет, ничего особенного, Рао-сахиб, – сказал Аш, заливаясь краской.

– Нет? – В голосе Кака-джи слышались поддразнивающие нотки. – Я бы сказал, судя по всем признакам, что вы влюблены и оставили свое сердце в Равалпинди. Именно так выглядят, разговаривают и вздыхают молодые люди, когда думают о возлюбленной.