Розовая мечта - Людмила Григорьевна Бояджиева

— Тебе много известно о моей семье. Основательно изучил архив, прежде чем жениться. Не хотел себе «трудовую биографию» марать?.. А как насчет убитого при попытке бегства из тбилисской тюрьмы Георгия Каридзе?

Сергей пожал плечами:

— Разумеется, дело шито белыми нитками. Стандартный метод расправы с неугодными тогдашнему режиму людьми.

— У меня появились кое-какие новые данные по этому давнему делу. Я не собираюсь затевать расследование и судебный процесс. Но мне очень важно знать правду. Не об отце — я не сомневаюсь, он не был хулиганом. Хотелось бы получше узнать и других, замешанных в этом деле людей.

Сергей насторожился:

— Сашка назвал какие-то имена? Или, может быть, в этом деле скрывается ещё один архив?

— Саша сказал, что дом крепкий, а в отремонтированном подвале будет бассейн, так как грунтовые воды здесь проходят очень высоко…

При мысли о подвале меня охватил страх. Я почувствовала себя щепочкой, которую несет куда-то мощный поток, противостоять которому я не в силах. Я действовала как зомби, запрограммированный на определенную цель. Моей целью был подвал, и к ней, сама того не сознавая, я шла, повинуясь чьей-то воле.

— Давай опустимся, поглядим. Возможно, там уже потоп, — странно улыбаясь, предложил Сергей, накидывая на плечи куртку.

— Что-то у тебя карман сильно оттянут — золото, деньги?

— Я ж «пушку» прихватил, ты сама просила. Фонарик брать?

— Электричество провели. Полный комфорт.

Молча мы открыли тяжелую дверь и спустились вниз по заново положенным цементным ступенькам. Я щелкнула выключателем, представляя Сергею маленькую оштукатуренную и побеленную комнату. Не считая обогревателя и заляпанного краской табурета, оставленного рабочими, в комнате ничего не было.

— Уютно, — усмехнулся Сергей. — Тепло, сухо. — Усевшись на табурет, он рассматривал меня, словно профессор. — Что ты задумалась, Слава? Я знаю, нам необходимо серьезно поговорить. Но завтра ты улетаешь, а я пока, увы, не могу объяснить тебе ничего вразумительного. Хотя, думаю, скоро буду иметь много интересных фактов.

— Я никогда не требовала у тебя фактов. Ты убедил меня, что они относятся к роду «закрытой информации» и безоговорочно доверяла тебе.

— Что же изменилось? То, что ты полюбила другого, а он внушил тебе поступать со мной так, как твой дед с Варей? Убедил тебя, что я недостоин любви, привязанности, доверия… Ты не знаешь полутонов, Слава, как твой пылкий отец. Если не задушевный друг, то обязательно злейший враг… Я стал врагом… Жаль.

Он сгорбился на табуретке, став маленьким и слабым. Только теперь я заметила, как он похудел за последние месяцы. Но его правая рука лежала так, чтобы моментально, не раздумывая, выхватить пистолет. Остановиться я уже не могла. Решительный момент настал — ничего недоговоренного между нами теперь не останется. Чем бы ни пришлось оплачивать правду — её час пробил.

— Совсем недавно мне не пришло бы в голову, что я могу полюбить другого. Но это случилось…

Отойдя от двери, я прижалась спиной к холодной стене, чтобы не поддаться слабости, не сбежать, не завершив своего суда.

— Ты должен принять решение, Сергей. Выслушай все: я — плохая жена. И, кроме того, я — твой злейший, смертельный враг, готовый на все… Нет, нет, выслушай, не прерывай… Я знаю, что гибелью моего отца ты оплатил свою карьеру. Мне известно, что всю операцию в Стамбуле провел ты — «подставил» Аркадия и затем, уже здесь, продолжал вписывать жуткие страницы в его «черное досье». Смерти Иры, Игоря, Юры, теперь Аськи — твоих рук дело! Твоих! — я сделала шаг вперед, наступая на молчавшего Сергея. — Ты слишком долго и старательно носил маску зверя. Она приросла, стала твоим лицом… Истерически хохоча, я приближалась к нему. — Стреляй, стреляй, сатана… Ты — нелюдь, Черт!

Сергей поднялся и с силой оттолкнул меня к стене.

— Спокойнее, возьмите себя в руки, доктор… Тебя здорово запутали, детка. Я виноват, что позволили этому случиться. Но я же сам блуждал в темноте! Я метался, попадая в волчьи ямы и нанося удары наугад… Только сейчас забрезжил свет, но я ещё ничего не могу объяснить… Могу только просить — верь мне, Слава…

— Хватит! Наивной девочки больше нет. Я видела жену Игоря, потерявшую мужа и сына, я знаю, как боялся попасть в сети твоей интриги Юрка безобидный Джинджер… Мне известно про тебя все. Клянусь, если ты дашь мне возможность уйти отсюда, завтра же вся эта история появится в газетах. А потом я расскажу о тебе дочери… Предупреждаю, Сергей — отсюда выйдет только один из нас…

— Ты решила казнить меня, девочка? — в голосе Сергея прозвучала усталость. — Держи! — он бросил мне пистолет. Присев, я поймала его двумя руками. — Давай. Предохранитель ты умеешь снять и нажать на курок, думаю, тоже. Там семь пуль. Думаю, шанс хоть раз не промахнуться у тебя есть.

— Нет. Ты сделаешь это сам. Останешься здесь и хорошо подумаешь. — Я пододвинулась к дверному проему и положила на пол у своих ног пистолет. — В восемь утра я буду в Шереметьево, а сюда явятся Ртищевы. Решай сам, что они обнаружат. Ведь ты был таким… таким… — огромным усилием воли я сдержала подкатившую истерику. Мне хотелось кричать, бить его по лицу, ранить жестокими, убийственными словами… Дрожа, как под электротоком, я выскользнула из подвала и захлопнула за собой дверь. Навалилась и со всей силы задвинула засов. Прислушалась. Тишина. Лоб и спина покрылись холодным потом.

— А ты, оказывается, жестокая, детка, — послышался за дверью голос Сергея. — Постой! Знаешь, как умерла Ира? Ее задушила женщина, а у кровати нашли твою серьгу… Эй, ты слышишь?

Я молчала, судорожно вдыхая воздух. Он издевался надо мной! Этот монстр запугивал меня, сочиняя небылицы…

— Слава, постой! — он забарабанил кулаками в дверь. — Прошу тебя, послушай… Будь поосторожней с Ларой. Это её рук дело…

Я не стала больше слушать. Скорее, скорее — вон отсюда, на свежий воздух! Собрать сумку и прочь!

У стола, на котором остывали остатки нашего ужина, я тупо простояла несколько минут, соображая, что происходит. В рюмке Сергея ещё золотилось вино, а я ждала выстрела, уносящего его жизнь. Да о чем это я? Разве монстр способен казнить себя, разве может он испытать смертельное отвращение к собственному уродству, уничтожившему в душе все человеческое?

Я налила себе бокал вина и с тоской посмотрела на шелковый абажур над столом, казавшийся мне всегда символом патриархального домашнего уюта… Теперь нет дома, нет семьи, и вряд ли когда-нибудь в моем сердце сможет поселиться покой…

Сегодня я готовила мужу ужин, читала с ним ветхие любовные письма и