Информация и человек - Сергей Сергеевич Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но подобные ситуации, когда воображаемый объект действует почти как реальный, являются исключением, а не правилом. Для достижения такого эффекта, как уже было сказано, нужны определённого рода ухищрения. И это определяется тем простым фактом, что не так-то легко сознательно вытеснить из зоны видимости информацию о том, что воспринимаемый образ является лишь игрой воображения. (Причину этого мы разберём несколько ниже, когда будем рассматривать понятие «информация-предписание».) Поэтому в дальнейшем будем исходить из того, что ощущения от воображаемых объектов именно «едва уловимые», а не явные (по крайней мере, в обычных условиях, когда человек не вызывает подобные ощущения с помощью специальных упражнений аутотренинга или других ухищрений).
Рассмотренные выше примеры дают основание предположить, что, во-первых, любые информационные воздействия – как реальные, так и воображаемые – воспринимаются сознанием в виде комплекса ощущений (при этом воздействие реальных образов отличается от воображаемых только силой восприятия этих ощущений). А во-вторых, что вызываемые различными воздействиями ощущения могут содержать в своём составе что-то общее.
3
Выше мы разобрали пример, когда различные продукты питания, имеющие совершенно разный вкус, вызывают ощущение, характеризуемое общим словом «горько». Всё это было бы не так интересно, если бы это «вкусовое» ощущение вызывалось только продуктами питания. Но ведь широко распространено множество самых разных выражений, характеризующих вовсе не вкусовые ощущения, но использующих это слово. Например, «горькая правда», «горький опыт», «горечь разлуки». Что же, правда или разлука могут тоже вызывать вкусовые ощущения? Как-то не верится. А может, это просто исключение, и подобные выражения используются крайне редко?
Простой анализ разговорной речи показывает, что это не так. Давайте вспомним многочисленные словесные выражения, которые с формальной точки зрения вроде бы бессмысленны, но вовсе не воспринимаются сознанием как абсурд. «Тёплая встреча», «бархатный сезон», «холодный (тёплый, колючий, мягкий) взгляд», «кислая мина» (выражение лица), «сладкий голос», «острая (тупая, режущая) боль», «тоска зелёная», – если эти выражения понимать буквально, то они совершенно бессмысленны. Взгляд не имеет температуры и, следовательно, не может быть тёплым или холодным. Мимика не имеет вкусовых качеств, и бессмысленно говорить, кислая она или сладкая. И тоска тоже не может быть зелёной, так как она не имеет цвета. (Кстати, цвет тоже характеризуют не только «цветовыми» словами, – красный, зелёный, синий и т.д., – он может быть и тёплым, и холодным, и мягким, и даже ядовитым.) Более того, иногда используют и вовсе абсурдные характеристики различных понятий. Такие, как, например, «звенящая тишина». Тишина – это отсутствие звуков, и «звуковая» характеристика (наличие звона, то есть звука) вроде бы перечёркивает сам смысл этого слова. Тем не менее, подобные выражения никогда не вызывают неясностей.
При несложном анализе повседневной речи легко убедиться, что она просто изобилует «неправильными» характеристиками испытываемых ощущений. Вряд ли это явление случайно. Очевидно, в комплексе ощущений, вызываемых совершенно различными по своей природе воздействиями, могут присутствовать какие-то общие ощущения. Просто далеко не всегда они являются доминирующими, хотя для сознания вполне различимы. И именно по этой причине очень часто «вкусовые» характеристики применяют к таким понятиям, которые, вроде бы, никак не могут обозначать что-то вкусовое («горькая правда», «сладкая ложь»), а «температурные» – к тем, которые не могут обозначать температуру («тёплая встреча», «холодный взгляд», «горячие новости»). Да и вряд ли какое-либо конкретное ощущение правомерно называть «вкусовым», «температурным», «звуковым» и т.д. Просто эти ощущения в определённых ситуациях бывают доминирующими, поэтому для сознания является естественным увязывать их именно с этими ситуациями (когда они в самом прямом смысле характеризуют вкус, температуру, звук и т.д.). А вообще, любое ощущение конкретизируется лишь в составе других ощущений (в составе того или иного фона). Точно так же какая-то конкретная краска на картине может входить в состав изображения самых разных объектов – моря, яблока, дерева, птицы и т.д. И нет смысла говорить, например, что такая-то краска «яблочная» (для изображения яблока), а такая-то – «птичья» (для изображения птицы).
Если «прислушаться» к ощущениям, вызываемым самой разной воспринимаемой информацией, то можно обнаружить, что они могут быть самыми неожиданными и даже в определённом смысле неуместными для данного воздействия.
***
В качестве примера можно рассмотреть такие распространённые и привычные для нашего слуха выражения, как «быстротечность времени», «время летит», или, как в песне, «… а годы летят, наши годы как птицы летят». Если попробовать воспринять подобные выражения буквально, то сталкиваемся с полной бессмыслицей: понятия «быстро-медленно» характеризуют степень изменения какого-то процесса в единицу времени. Но ведь время не может меняться во времени. Не может пройти два часа за час. Но сознание выделяет смысл этих «бессмысленных» выражений (например, такой: слишком мало удалось сделать за рассматриваемый период), и никаких неясностей в данном случае не возникает. Просто, говоря о «быстротечности» времени, человек тем самым характеризует испытываемые ощущения, а не свойства времени как таковые.
***
Естественно, что одни и те же воздействия для разных людей могут вызывать различные ощущения, ведь, как уже неоднократно отмечалось, у каждого человека может быть свой «внутренний» фон, который радикально влияет на восприятие той или иной информации. И бывают случаи, когда ощущения, ясно воспринимаемые одним человеком, для другого являются совершенно «невидимыми» и даже странными. Так, например, Наташа Ростова в «Войне и мире» в разговоре со своей матерью характеризовала своё восприятие Бориса Друбецкого словами: «…он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете? …Узкий, знаете, серый, светлый…». А Пьер Безухов в её восприятии был таким: «Безухов – тот синий, тёмно-синий с красным, и он четырёхугольный».
Вряд ли по подобным описаниям можно представить себе портретные черты или характер того или иного человека. И вряд ли в этом эпизоде мать хорошо понимала свою дочь. (Наташа и сама это заметила: «Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял…».) В данном случае Наташа пыталась через слова выразить ощущения, вызываемые у неё восприятием внешности и характера этих людей.
Конечно, здесь решающую роль играет тот факт, что далеко не каждый человек подобно Наташе Ростовой тщательно «прислушивается» к возникающим ощущениям; обычно всю их совокупность воспринимают как что-то одно, как какое-то обобщённое воздействие. Да и не так-то просто на сознательном уровне выделить