Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

ПТУ — «Останешься натирать полы!» Я поставлен лицом к стене. Руки... Куда же деть руки? Приближается величественный фас за полусферой стекла. Заминка схода.

Я располагаюсь в непешеходном углу. Я намерен дождаться Длинного. Между прохожих мелькает азиатское личико мента. Он не забывает о моем присутствии. Периодически к поездам проходят менты. То-то славно будет в их череде опознать исходного.

Поток редеет. Азиат закончил обеспечение посадки в последние двери состава без инцидентов и проволочек. Насупротив меня прислонился пьяный постовой, отпущенный на продолжение зрелища. Он неуверенно на меня смотрит. А если признает врага? Пережидаю еще один поезд, чтобы избежать попутчика с ментовским удостоверением. В вагоне рядом со мной устраивается кавалер сердечницы. Встреченные свидетели моей драмы, да и вообще все — словно бы актеры, которые возвращаются после спектакля.

21 число. Ночью мне снятся манипуляции с телом сердечницы. Менты близки к оргазму. Их натруженные на чужих скулах кулаки сомкнуты в «замки». Сердечница напоминает подвесной мост между двумя бастионами. Ассистент изнемогает на стреме. Внезапно — весенний маршрут. Не мудрено — там я был как бы свободен. Во всяком случае, ощущал себя старшим братом. Мы отстаем с матерью от автобуса. После не найти отель. Лейпциг или Карл-Маркс-Штадт? Квартира однополчанки. Мать нервничает. Гимназия в Воронеже. Произвожу акробатические этюды перед детворой...

— Их жизнь компостирует каждого. Я некомплектен, и вот, вспомни: мой жетон на существование пробит всеми диспансерами. Дурдом. Органы. Я разве что не побывал еще на зоне, — кэп кивает. (Дорогой, если бы я умел одалживать свой дар!)

Слева шагает Длинный. Я не в состоянии начать разговор. Я должен объяснить ему. Он, наверное, не все правильно понимает. Я мог бы привычно обозначить графитом:

1. Бряцал оружием, не имея нужды его применять.

2. Не поинтересовался моей судьбой.

3. Присутствовал на втором отделении.

Ввиду допускаемого удельного веса он бы без труда выплыл из омута. Для меня же пребывает пока в будущем времени в случае невручения взятки, а может быть, и в случае откупа:

1. Бумага на работу, отсюда:

А). Товарищеский суд.

Б). Лишение ежемесячной и ежеквартальной премий и, автоматом, тринадцатой зарплаты.

В). Отрицательная характеристика в случае ее необходимости.

При желании разоблачить взяточников и добиться извинения от исходного мента и униформистки:

1). Обвинение в клевете, ввиду отсутствия свидетелей, четырех обвиняемых должностных лиц и собственной чужеродности, отсюда:

А). Поворот в мою сторону второй головы Дракона и недовольство третьей ввиду непринесения своевременной жертвы.

Б). Уголовное дело, раскопки моей биографической археологии.

В). Психиатрическое освидетельствование и, скорее всего, курс лечения для ликвидации творческого процесса.

22 число.

— Представляешь, мы бы так же стебались после допроса с применением медпрепаратов, электрического тока и славянского гуманизма. — Я щурюсь в иллюминатор. В свете прожектора вмерзшие катера приобретают отстраненность, хотя на одном из судов коротает свою жизнь с пэтэушницей пьяный моторист.

...Я пропускаю ответ. Кэп, может быть, промолчал, а вероятнее, ничего не слышал. Да, я же ни слова и не произнес. Я только подумал.

— Так же стебались перед расправой миллионы людей в жерновах мельницы «кто—кого». Да, это все, что у нас остается, — стеб и проклятье.

23 число.

— Ты ничего ведь не подписывал?

— Нет.

А так ли? За что-то я ведь расписался. Хотя это, пожалуй, в день получки.

26 число. Мне снилась моя первая женщина. Мы на ее старой жилплощади. Антиквариат обстановки — категория раритетов — мне не по себе. Белое вино. Дым. Любимый взгляд. «Надо же! Ты совсем не изменилась! Постой, ты даже моложе. Ты просто девочка!»

Заходит мать. Она ищет меня.

Я штурмую с женой и сыновьями сплоченный бурьян. Обозримый ландшафт теряет сложность перехода. Несколько троп. Мы проваливаемся. «Подержи детей — они легче!» — кричу и пытаюсь помочь. Мы вдвоем препятствуем всасыванию малышей. «Я самый тяжелый», — доходит до меня. Мне нечем дышать..

Я непременно напишу в прокуратуру. Изложу все по пунктам. Все равно когда-то придется начать войну. Впрочем, не точно. Придется лишь обнаружить себя. И что дальше? Безоружный против чудовища с прирастающими головами? Но это — долг. Я просто не могу иначе.

И что, никак не стерпеть? Что ты из себя строишь? Над тобой не ломали шпагу, на тебе не завязывали мешок, тебя не заталкивали в летательный аппарат, — продолжить? Тебе лишь символически закатили пощечину. Это даже улучшает кровообращение.

И, главное, к чему преждевременно светиться? Ты не предполагаешь возможного интервала перед следующей вещью? Или...

30 число. Итак, минуло десять дней. Я мог бы дать подробную хронику каждого, описать, как я повторял разным людям по сути одно и то же, как меня консультировали, что советовали, и перечислить мои импульсивные решения, — мог бы, но, опасаюсь, планируемая форма рассказа перерастет в повесть, а то еще и в роман — как тогда быть? Я ведь не профессионал в том смысле, что не обеспечиваю свое существование литературным трудом, то есть не получил пока ни гроша ни в какой валюте. Неизменный цейтнот не позволяет работать с объемными штуками. Знаете, пока все вытряхнешь из папки, рассортируешь, так уже и глаза слипаются. Устаю!

Итак, ограничусь пунктиром полутора недель...

Я оцениваю свое отражение в стеклянной вывеске «Городская прокуратура. Приемная». Никто за дверьми пока ничего не знает, никто не видел, как в недалекой подворотне я осенил себя троекратным крестным знамением.

В комнате ожидания — двое. Ей хотелось бы занять место Гурченко. Она даже сердится порой на свой знаменитый оригинал. Он — синтез поздних героев Габена и актеров театра Кабуки.

Я дергаю ручки дверей.

— Вы что же думаете, мы здесь собрались ради собственного удовольствия? — пульсирует веками Гурченко-2.

— Молодой человек, вы считаете, раз сами сюда явились, так вас очень ждут? — по-жабьи замер Габен из Кабуки.

— Мы скоро станем кусаться, — очаровываю Гурченко-2.

— Вы до этого можете довести, — смягчается Габен из Кабуки.

Нам уже весело. Любопытствую о перспективах визита. Старик указывает на кабинет дежурного прокурора. Он не отрывается от заполнения регистрационных карточек.

— Хотите кого-нибудь засадить? — Ощущение, что я обоих уже видел, пугает.

— Если мог бы, то вас.