Вампирские архивы: Книга 2. Проклятие крови - Отто Пензлер

Будет ли ее бесчувственность распространяться дальше? Если тело стало бессмертным, зачем ему нервы, предупреждающие об опасности?

Возможно, она еще пожалеет о заключенной сделке.

Онемение постепенно распространялось. Ее пальцы и кисти рук уже не реагировали на боль. Но жажда не проходила. Метастазы, поразившие язык и нервную систему, нуждались в питании.

Ее соседом был мормон-миссионер, разлученный со своим спутником из-за недостатка свободных мест в автобусе. В Чикаго он попросил ее поменяться местами, чтобы сесть рядом со своим напарником. Но она отказалась. Это не входило в ее планы.

Она погладила его по щеке и крепко вцепилась в шею, не переставая при этом по-кошачьи улыбаться. Она едва ощущала то, как касалась его, зато отчетливо видела свою добычу под его кожей. Он попытался урезонить ее, смущенно посмеиваясь и принимая ее действия за сексуальные заигрывания. Современная распутная язычница. Потом затеял бесполезную борьбу. Он каким-то ребяческим жестом выворачивал ей большой палец на руке, но она не чувствовала боли. А потом он заплакал, обмяк и впал в транс. Она припала к его шее, широко раскрыв рот. Пила его кровь. Пила и не могла остановиться. Если бы он продолжал сопротивляться, она сломала бы ему шею. Она окончательно переродилась.

В Сиэтле, в педиатрическом отделении больницы, ее остановила дежурная сестра. Гретхен вдохнула пары карболки и густой сладковатый запах мочи, который ничем нельзя было вывести. За спиной сестры она увидела в темном экране компьютера свое отражение. Да, теперь она выглядела настоящей хищницей. Она казалась яркой, как манекен, но и опасной, словно пума. И очень сильной. Совершенно не похожей на чью-то мамочку. К ним, как будто предчувствуя беду, подошли еще две сестры.

Она предъявила свои водительские права, и тогда они почти поверили ей. Ее пропустили в холл, а потом и в четыреста девятую палату. Но сестра не сводила с нее глаз. Гретхен сильно изменилась.

Она открыла дверь. Дежурившая на этаже сестра вошла следом.

Эта обритая наголо, истощенная малышка, опутанная гибкими трубками, не могла быть Эшли.

Эшли тоже изменилась. Но под действием более опасного рака.

Медсестра шмыгнула носом:

— Мне очень жаль. Она очень сильно сдала за последние недели.

Сестра явно не доверяла разведенным матерям, оставившим ребенка. А может, до сих пор не верила, что эта сильная и спокойная женщина приходится девочке матерью.

Если бы Гретхен была человеком, она почувствовала бы неуверенность и постаралась объяснить, что девочку отняли у нее недобросовестные законники. Теперь же она смотрела на сестру как на ближайший контейнер с пищей, из которого при подходящих обстоятельствах можно отхлебнуть крови. Она по-кошачьи улыбнулась, и сестра мгновенно отвела взгляд.

— Эшли, — окликнула она дочку, как только они остались вдвоем.

Она привезла с собой книгу Яна Пиенковски, завернутую в красную бархатную бумагу с черными силуэтами кошек. Эшли нравились кошки. И ей понравятся страшные картинки-раскладушки. Они вместе будут читать и рассматривать эту книгу. Но пока Гретхен положила подарок на стул, ей предстояло заняться более важным делом.

— Эшли, это твоя мамочка. Проснись, дорогая.

Маленькая девочка открыла огромные, обведенные синими тенями глаза и тихонько всхлипнула.

Гретхен опустила ограждение на кровати и подсунула руку под спину Эшли. Девочка оказалась пугающе легкой.

Гретхен ощущала лихорадочный жар больного ребенка, чувствовала запах антисептиков, пропитавший больничную палату, сладкий аромат кожи своей дочери. Но все это оставалось где-то вдали. Гретхен уже относилась к числу бессмертных существ.

«Мы должны охранять свою территорию». Кажется, так говорил Ник? «Это не эмоциональное онемение; это физическая нечувствительность». Она вспомнила, как он втыкал перо в руку, как вводил иглу в вену, вспомнила о своих онемевших пальцах, вспомнила о том, как все ощущения, даже запах и тепло ее ребенка, становятся все слабее и дальше. Бессмертие. Онемение. Нечеловеческая сила. Одиночество.

Она прикоснулась своим новым, хищным ртом к шейке дочери. Скажет ли Эшли ей за это спасибо?

Но решать предстояло ей.

Лафкадио Хирн

Патрик Лафкадио Тессима Карлос Хирн (1850–1904) родился на ионическом острове Санта-Маура в семье военного врача-ирландца, служившего в британской армии, и гречанки по имени Роза. Когда ему было шесть лет, их семья переселилась в Дублин. Он учился в Англии и во Франции, а затем эмигрировал в США, где работал типографом и журналистом.

Он начал сочинять гротескные повествования, часто со сверхъестественным колоритом, но зарабатывал себе на жизнь статьями и колонками в газете. Сойдясь с негритянкой по имени Алетейя Фоли, он потерял работу и перебрался в Нью-Орлеан, где писал истории из креольской жизни и пытался выучить гумбо — креольский диалект Луизианы.

Его ранние сочинения — переводы произведений Теофиля Готье (1882), «Разрозненные страницы удивительных сочинений» (1884), сборники креольских поговорок и кулинарных рецептов. В 1890 году Хирн по заданию журнала отправился в Японию, где женился на женщине двадцати двух лет, дочери знатного самурая, и где провел остаток жизни. Несмотря на смешанное происхождение, Хирна принято считать американским писателем, хотя его лучшие произведения представляют собой переложения и пересказы японских и китайских легенд, часто сверхъестественного и жуткого содержания. Его сдержанная, лаконичная проза предвосхищает прозу Хемингуэя, хотя это сходство не сразу бросается в глаза в силу существенных различий в авторской интонации.

Рассказ «История Чугоро» был впервые опубликован в авторском сборнике «Котто: Японские редкости, полные различных хитросплетений» (Нью-Йорк: Макмиллан, 1902).

История Чугоро (© Перевод И. Иванова)

В давние времена, в той части Эдо,[33] что зовется Койсикава, жил некий батамото[34] по имени Судзуки. Его ясики[35] стояла на берегу речки Эдогавы, неподалеку от моста Наканохаси. У него в услужении, среди множества других слуг, находился асигару,[36] которого звали Чугоро. Был этот Чугоро юношей ладным, дружелюбным и смышленым, и все остальные слуги его очень любили.

Юноша уже несколько лет служил у Судзуки и за все время не получил ни одного порицания. Но как-то другие асигару обнаружили, что каждую ночь Чугоро отлучается из ясики и возвращается только под утро. Поначалу они ничего не сказали юноше, поскольку службу свою он по-прежнему нес исправно. Вероятно, влюбился, вот и бегает на свидания. Так решили другие асигару. Однако через какое-то время Чугоро побледнел, осунулся и стал терять силы. Его товарищи, почуяв неладное, решили вмешаться. Вечером, когда Чугоро, как всегда, собирался тайком покинуть ясики, его остановил старший асигару.