Иностранный легион - Сергей Балмасов

Один из них так заканчивает свое письмо: «Дайте нам почувствовать, что мы не забыты». «Практически все эмигрантские газеты поместили траурный список русских легионеров,[515] павших 16–17 сентября 1925 года в бою с друзами в далекой Сирии. Из 12 убитых 10 были уроженцами казачьего Юга России. От Донского казачьего войска: Горбачев Евфимий, Новиков Назар и Кострюков Сергей.[516] Из Кубанского казачьего войска: Поволоцкий Сергей, Примак Михаил и Черненко Владимир. Из Терского казачьего войска: Колотилин Федор, Колесников Яков и Енин Василий, Ставропольской губернии — Фомин Григорий. В эмигрантской газете «Русское время» есть следующее подробное описание боя, ставшего последним для многих наших соотечественников: «В сентябре батальон Иностранного легиона вступил в деревню Муссей-Фрей, направляясь к Суйде. Маленькие легкие отряды немедленно начали ощупывать пустынную местность, подготовляя дальнейшее продвижение колонны. Муссей-Фрей — большая деревня, прикрывающая пути сообщения. Прибывший батальон вместе со своим эскадроном не мог рассчитывать удержать ее своими силами. Командир батальона, Кратцер, решил защищать только ее подступы и расположил в каждом из 6 передних постов по 100 человек. И стал ждать друзов… Вскоре французский разведывательный отряд встретился с сильной группой конных друзов. Не имея своей задачей вступать с ней в бой, отряд отошел в полном порядке, потеряв только 1 убитого и 2 раненых. Друзы, не имея надлежаще поставленной разведки, вообразили, что они заставили отступить французский авангард. Ночью они готовились к бою. Готовились несколько своеобразно: собравшись на площади в деревне, они танцевали и кружились часами без остановки, как дервиши. Орали песни и били в ладоши. Женщины плясали вместе с воинами, испуская воинственные крики и распевая дикие песни. Потом, вечером, сразу бросились в бой. Пешие — впереди, окруженные конными с ружьями наперевес, чтобы остановить всякого, кто сделает хоть шаг назад.

… С первыми проблесками зари нападающие обрушились на все шесть постов Кратцера. Было еще темно, и французские разведчики не могли сначала ничего различить, кроме неясных фигур, приближающихся осторожно. Легионеры забили тревогу, но вдруг голос из рядов врагов крикнул на чистом французском языке:

— Не стрелять! Это — Легион! — Это была хитрость друзов. Капитан Ландрио, командир эскадрона, быстро сообразил обстановку, но у друзов все же оказалось достаточно времени, чтобы установить «марабу». «Марабу» — особое переносное прикрытие, дающее возможность друзам безопасно для себя обстреливать легионеров на расстоянии 15 метров. Все прочие французские посты оказались окруженными, и, когда солнце взошло и осветило местность, легионеры увидели, что до четырех тысяч друзов в воинственном раже надвигаются на них и до двадцати пяти знамен, красных, белых, зеленых и синих, развевается над вражескими рядами. Пользуясь темнотой, какие-то вражеские руки отвязали коней и мулов эскадрона, и они с диким ржанием носились в линии огня. Но все крики и грохот выстрелов покрывал священный боевой клич друзов:…Аллах! Аллах!..Смерть нечестивым!..Три часа продолжалась эта дикая, страшная битва. Иностранный легион обманул надежды друзов на быструю и легкую победу. Этот бой стоил им около тысячи человек убитыми и раненными. Легионеры потеряли в своих рядах 60 человек убитыми и 70 ранеными». Далее корреспондент пытается убедить читателя в том, что павшие в этом бою русские, в том числе и казаки — не напрасные жертвы, так как друзы восстали якобы под влиянием большевиков и борьба с ними является борьбой против Третьего Интернационала. Однако все это является не более чем желанием выразить желаемое за действительное — эти жертвы были направлены лишь на то, чтобы удержать в колониальном ярме, на французской цепи, обманутых ими арабов, и еще раз показали, что русские Франции нужны лишь как пушечное мясо. 1925 год, «Казачий путь», № 69. С.220. «Дорогой Гриша! Если бы ты знал, какое у нас несчастье! Семнадцатого сентября убит наш милый Сережа. Да за что же это? Кому нужна была смерть этого ребенка? Да неужели же французы строят свое благополучие на трупах нашей молодежи?.. Душа разрывается на части, родной!.. Бедный милый мальчик! Ненужная для нас война!.. Пуля попала ниже левого глаза и вышла в затылок, смерть — моментальная. Момент — и Сереженьки не стало… А ему ведь было только 19 лет!.. Ты подумай, что будет с матерью…» Данная неопубликованная статья об условиях жизни русских во Французском иностранном легионе принадлежит перу неизвестного автора, сделавшего аналитический обзор разных легионерских писем 1919–1920 гг. В ней содержится информация о том, что представители России во Франции предприняли реальные шаги для того, чтобы спасти своих соотечественников оттуда. Хранится данный источник в ГА РФ. Ф.5802. Оп.1. Д.1420. Л.1–6. «Рабы ХХ века. «Лига защиты прав человека и гражданина во Франции представила правительству просьбу об аннулировании контрактов, заключенных русскими в Одессе на службу в Иностранном Легионе на 5 лет, как контрактов, заключенных при исключительных условиях». Из газет «Факты и только проверенные факты дают нам право утверждать о существовании института рабства, и этот институт существует в наши дни во Франции, и вновь слышим мы голос Лиги защиты прав человека и гражданина во Франции, голос на защиту рабов ХХ века. Не задаваясь целями критики и оценки действий властей, мы позволяем себе только привести несколько фактов и сделать ряд выводов в полной надежде, что наш голос наконец будет услышан, потому что до сего времени первая статья по этому вопросу в нашем журнале не обратила на себя внимания, и вследствие того, что «как можешь — не хочешь», а «как хочешь — не можешь», вопрос о русских легионерах в Иностранном легионе еще не разрешен. В марте месяце 1919 г. был отдан приказ об эвакуации французскими войсками города Одессы. И при наличии там французских войск Одесса была занята большевиками. Перед офицерами Добровольческой армии, сражавшимися бок о бок с французскими войсками под Одессой, проливавшими кровь за общее дело, встал призрак будущих кровавых наказаний в большевистских застенках и ожидание утонченных жестокостей, на которые способны только большевистские комиссары. Под треск пулеметов вступающих в город врагов несчастные прямо с поля сражения бросились искать защиту своей жизни во французский штаб, полагая, что право на такую защиту ими приобретено в совместных боях и освящено кровью, пролитой вместе на поле брани за общее дело. Людям, уставшим в бою, людям, потерявшим голову от грядущих ужасов владычества большевиков в обстановке пулеметной стрельбы, союзники предложили спасти свою жизнь от рук большевиков. Это надо было сделать путем заключения контракта на 5 лет в Иностранный легион французской армии, причем сами условия жизни в Легионе были изображены переводчиками, со слов начальства, как самая спокойная полицейская служба в Африке при окладе в 100 франков в месяц. Естественно, что люди, попавшие в положение — или спасти свою жизнь путем подписания контракта, или остаться в Одессе и погибнуть от казней большевиков, предпочли первое, учитывая и предлагавшиеся условия. Правда, нам могут возразить, что таких условий контракта не было. Мы просили французских офицеров, бывших в Одессе, подтвердить, что обезумевшие от грядущих ужасов большевизма со слезами на глазах просили спасти их от коммунистов. А вера в предлагаемые условия контракта была так велика, что даже сам переводчик по фамилии Блок на это соблазнился и, учитывая «спокойную полицейскую службу при хорошем окладе и дешевизне в Африке, сам подписал контракт и приехал в Сиди-Бель-Аббес, депо Легиона, со своей женой. Мы считаем своим долгом также отметить, что некоторым офицерам русской армии, как узнали потом, удалось эвакуироваться из Одессы при помощи французских офицеров без подписания контракта с Легионом. Другая часть офицеров из остатков Добровольческой армии последовала с французскими войсками в Румынию, причем несколько человек находились раненными во французских госпиталях[517] и были привезены в Аккерман из состава этих госпиталей. Перед этой группой создались новые ужасные условия — непосредственная опасность для жизни от руки большевиков заменялась угрозой умереть от голода в Румынии. Дело в том, что там они были заключены в концентрационный лагерь в Тульгу, где русские офицеры, ограбленные до нитки румынами, жили в бывших тифозных бараках, лишенные пищи, спали на полу без матрасов и одеял. Однако они были вознаграждаемы бывшими союзниками ударами и нагайками,[518] а случаи протеста кончались расстрелами. И эти, поставленные в крайнюю необходимость люди бросились искать защиты во французские штабы, и этой партии предложили записаться в Иностранный легион для того, чтобы, по словам французов, быть отправленными в армию генерала Деникина. В этом отношении мы позволяем себе привести следующие примеры. В числе искавших защиту находились бывший командир 39-го Сибирского стрелкового полка полковник Касанин и офицер Главного штаба Румынского фронта Попов-Вяземский. И тому, и другому предложили, чтобы получить защиту французских войск, подписать «формальности ради» — в этом заверили честным словом — контракт в Иностранный легион и затем, пользуясь званием французского солдата, отправиться в армию генерала Деникина. В самых актах контракта ими были указаны чины и должности по службе в русской армии, предписание о чем представлено ныне в Штаб Главного уполномоченного Вооруженными Силами Юга России, а также генералу Миллеру. Теперь и Касанин, и Попов-Вяземский служат как солдаты II класса в Африке, и их протест не дал результатов. Наконец, перейдем к 3-й группе подписавших контракты, записавшихся в Германии. «Дружески» интернированным в Германии офицерам армии полковника Вермонта и бывшим военнопленным офицерам русской армии было предложено через вербовщиков записаться в Иностранный легион. Измученным пленом людям была обещана спокойная гарнизонная служба в Африке и оклад в 100 франков в месяц.[519] Наконец, те же самые условия были предложены после эвакуации Крыма в 1919 г. генералом Деникиным русским офицерам из Константинополя и Волгарии.[520] В результате подобных действий несколько сотен русских офицеров и тысячи унтер-офицеров и солдат Добровольческой армии попали на службу в Иностранный легион. Лучшие сыны Родины, патриоты, смертные враги большевиков, были оторваны от России на 5 лет. Полковники, капитаны, поручики служат солдатами 2-го класса за 75 сантимов в день, совершая во время прохождения колонн 30–40 километров в день[521] при температуре 65 градусов жары. Такие переходы совершаются с полной военной выкладкой до 36 килограмм, лишенные воды, среди песков Сахары, постоянно подвергаясь нападениям марокканцев, которые имеют милую привычку отрезать постепенно своим пленникам конечности. Свободные же от колонн легионеры живут на постах в Сахаре, исполняя все солдатские работы. И бывшие полковники, командиры полков, увешанные орденами за боевые заслуги, чистят картофель, моют посуду и убирают места общего пользования, например, как полковники Касанжи и Гаевский, причем первый имеет золотое оружие за храбрость и высшие иностранные ордена. Необходимо отметить, что вся служба проходит в исполнении требований особенно суровой дисциплины, предназначенной для условий жизни каторжан, которые составляют элемент номер 1 для кадров и пополнения полков Иностранного легиона. Случаи кулачной расправы и удары хлыстом здесь — обычное явление… Хорунжий Кульчицкий, герой боев под Одессой, снятый штыком в живот во время атаки, получил удары по лицу от сержанта Ван дер Берга, а су-лейтенант Д'Алигран применяет удары воловьим нервом. Так, легионер Кинисберг был ударен им 3 раза в строю за «выход в нечистой куртке», который в слезах и с криком от боли свалился на землю, при этом он был еще раз им ударен. Поэтому так понятен тот ужас, которым веет от всех писем этих несчастных, так понятны те случаи самоубийства. Люди, обезумевшие от таких условий жизни вдали от Родины, сводят с ней счеты. Они делают это разными способами. Выбрасываются с 4-го этажа казармы на панель, например, в Сиди-Бель-Аббесе, применяют и другие способы, например, в Коломб-Бежаре. В то же время другие, чтобы сохранить бодрость духа и не опуститься до уровня всех остальных легионеров, выливают выдаваемое им вино на землю. Спрашивается, что же толкнуло этих людей закабалиться на 5 лет в общество бывших каторжан, отбывающих свое наказание службой в Иностранном легионе? Материальные условия при плате 25 в мирных и 75 сантимов в день боевых — самые ужасные, при этом люди всегда пребывают в боевой обстановке и боях. В принципе, они так же, как и в России, жертвуют своей жизнью. И тем не менее, что же заставило полковников, капитанов, поручиков и прочих променять свои галуны на мундир солдат 2-го класса Иностранного легиона при возможности, оставаясь в России, занимать командные должности и исполнять собой патриотический долг, спасая Россию от большевиков? Ответ один: положение крайней необходимости, чтобы спасти свою жизнь от большевиков в Одессе, от румын в Аккермане и Бендерах, от немцев в Германии для записи в их армию, от голода для записавшихся в легионеры в Болгарии. Ценой пятилетней службы в Марокко и Тонкине, где люди мрут от лихорадки и солнечных ударов, куплена возможность на время избавиться от смерти. Именно на время, т. к. сражения в Марокко дают массу убитых и раненых. Вовлеченные в обман и обманным путем записанные в Легион под предлогом отправки в Добровольческую армию или для несения спокойной гарнизонной службы в Африке, эти несчастные просят полтора года обратить на их службу внимание, а потому и понятно, как ожидают они ответа на представление Лиги защиты прав человека. Считаю своим долгом указать, что год тому назад русские легионеры были запрошены: не пожелают ли они отправиться в армию генерала Деникина? Всеми русскими было изъявлено такое желание единогласно, но до сего времени результаты опроса не выявились ни в какую форму. Поднятый вопрос в связи с признанием генерала Врангеля французами вместо генерала Деникина приобретает особое значение. Мы полагаем, что офицеры и солдаты Добровольческой армии, находящиеся ныне на службе в Иностранном легионе, должны быть, согласно их желанию, отправлены на фронт против большевиков, и этим актом Франция признает генерала Врангеля также на деле, как и на словах, дав ему несколько тысяч русских офицеров и солдат. Франция тем самым восстановит поруганную справедливость по отношению к союзным ей офицерам и солдатам Добровольческой армии. Для чести Франции необходимо аннулировать контракты в Легион русских, как контракты, заключенные при исключительных условиях. Необходимо услыхать голос Лиги защиты прав человека и гражданина. Надо его услыхать. Чтобы дать возможность русским исполнить свой долг перед Родиной и освободить ее от общего врага — большевиков. Это необходимо для Франции и России сегодняшнего и завтрашнего дня». Сообщения о смерти: «Токарев Степан Афанасьевич, казак станицы Екатерининской, отбывший службу в Иностранном легионе, покончил самоубийством в городе Сан-Клю». Отрывки из дневника А.А. Воеводина составлены на основе писем русских легионеров, в том числе и тех, чьи послания не отложились в архивных фондах. Хранится этот документ в ГА РФ. Ф. 5934. Оп. 1. Д. 38. Лл. 23–27. «…Укрепленный пост в горах. Большое четырехугольное каменное здание с узкими многочисленными амбразурами. Часто бывают нападения воинствующих арабов. В эскадроне — большая часть русских. Есть казаки, способно несущие службу, ушедшие целиком в этот неспокойный обиход жизни, чистящие сбрую и лошадей. Есть люди всех цветов и почти всех европейских национальностей. Часть русских попала сюда из Константинополя, где и записалась в Легион, с одной стороны, толкнутая на этот шаг сведенными на нет пайками[522] и т. д., с другой — увлеченная рассказами о жалованье в 150 франков, предоставлении соответствующих должностей и т. д.[523]… У поста — небольшой арабский городок, а дальше — линия безлюдных гор и юго-западнее города — Сахара. В арабском местечке остановился большой караван верблюдов. Двое русских — казак Анохин, бывший вахмистр, поручик Бурлаков и один турок по имени Мустафа входят в сношения с местным арабским старейшиной, выдавая себя за турок, и тот помогает им бежать. Запасшись арабской одеждой, едой и водой, они ночью берут двух верблюдов и бегут. Никто и не предполагает, что они пошли через пустыню. Они благополучно проходят большую часть пути, минуют оазис, арабский городок Озерга, почти целиком состоящего из палаток, и уже находятся километрах в 40–60 от Триполитании,[524] когда застревают в болотистой местности полувысохшего соленого озера. Они, промучившись здесь два дня, возвращаются в Озерга, чтобы возобновить запасы еды и воды, и направляются другой дорогой в обход озера. Там их задерживают арабы и передают французам. Местное начальство допрашивает их. Французы пытаются узнать: не являются ли задержанные легионерами-беглецами. Те отрицают это и выдают себя за простых турок. Пока начальство наводило о них по телеграфу справки, задержанных запирают в грязное помещение со свиньями и курами, куда арабы приносят им огня, помогая ночью бежать, и отказываются брать с них за это деньги. В приморском городе они ночью крадут лодку и, подняв на ней парус, выходят в море. На второй день их пути по морю к вечеру поднимается сильный шторм, лодку разбивает волнами, и утро нового дня они встречают в воде, цепляясь за ее обломки, проведя 18 часов в таком состоянии. У беглецов, смертельно истомленных, уходят последние силы, все пространство заволакивает туман. Один русский отрывается от лодки и гибнет под водой, а двух других подбирают рыбаки. Также Воеводин приводит рассказ о поимке двух арабов, бывших легионеров, которые во время сражения с восставшими арабами переходят на их сторону, дерутся против французских войск, долгое время занимаясь грабежами. По его данным, местный гарнизон Легиона внезапно подняли по тревоге, раздали всем солдатам по 88 патронов на человека и направили в пустыню. Проехав 65 верст, эскадрон встретил 2 машины, в которых ехали так называемые «царские палачи», специально назначенные люди для публичной казни пойманных. На другой машине везлись приспособления, взятые ими для казни, а также сыщики и жандармы. В арабском городе, утром, при большом стечении народа, произошла казнь бывших легионеров, которая была в присутствии всего гарнизона города — батальона пехоты и эскадрона конницы, оцепивших городскую площадь. Каждого из осужденных привязали к вбитым в землю кольям, завязали платком глаза, офицер зачитал их преступления. Затрубили трубачи, и командир опустил шашку, что означало начало казни. В это время один из арабов держал поднятую вверх руку с вытянутым указательным пальцем и молился. Из приехавших в город машин была выгружена и установлена гильотина с черным и-образным ножом в форме угла, весом в 120 килограмм. Палачи, французы из Парижа, в высоких черных цилиндрах и черном платье, вывели первого из бывших легионеров-арабов, связанного и обнаженного по пояс, с подбитым затылком, и положили на плаху. Палач нажал кнопку, и голова скатилась в корзину, а тело его сбросили в ящик. Вывели другого, тоже опутанного веревкой, и он едва двигал ногами. Он был бледен, как смерть, и о чем-то просил. После казни трупы бывших легионеров-арабов отдали местному старейшине, но их головы палачи увезли с собой. Однако приговора перед казнью не читали и за что были казнены эти люди, не объявили. Вскоре после этого в городе прилегающих к нему пустынных районах распространились слухи, что вскоре эскадрон Легиона взбунтуется, ограбит жителей, перебьет офицеров и уйдет из города. Французские офицеры настолько встревожились из-за этого сообщения, что заперлись в крепости, а жители — частью разбежались, частью — заперлись в домах. Однако все это оказалось провокацией. Выдержка из дневника казака-легионера С.К. взята из журнала «Казачьи думы» 1923, № 8. С. 38: «…Узнал, что нас, казаков, в Легионе, в Сирии, не менее 150 человек. Большинство — на Евфрате, у границ с Турцией… Вот мы уже два с половиной года на службе, и впереди еще долгих два с половиной года, и все живут надеждой как-нибудь вернуться на Родину и принести ей посильную помощь… Припомнилась картина, которую мне пришлось наблюдать еще в 1921 году в конце апреля. Вот она: Ночь… На пустынном холме Ливана мелькают огни костров отдельной роты Иностранного легиона, расположившейся на отдыхе после утомительного перехода под палящими лучами солнца. Уставшие легионеры отдыхают в палатках, неясные очертания которых еле уловимы при слабом свете догорающих костров… Кругом царит безмолвие. Ветер тихо шелестит по траве, распространяющей одуряющие ароматы… Тоскливо… Вдруг мертвящую тишину душной ночи прорезал молодой энергичный голос, произнесший на чистейшем русском языке: «А не спеть ли нам, братцы?.. Что-то грустно стало на душе…» Послышались одобрительные восклицания из темноты. «Собирайся, ребята!» У одного из костров собралась группа — около тридцати человек, все — молодые казаки. Весело трещал костер от подброшенного в него хвороста; тишина нарушена — заколдованный лагерь ожил… Маленькая пауза… и вот над далеким пустынным холмом полилась казачья песня… «Поехал казак на чужбину далеко, на добром коне он своем вороном…» — пел молодой голос, страстно затихая на последних словах… Плавающим аккордом вступил хор других голосов, на фоне которых зазвенел высокий подголосок. Беспредельная тоска рвалась из молодых сердец… Песня лилась, то стихая, то усиливаясь. «Пускай на кургане соловушко свищет и грустную песенку всем пропоет, как жил-был казак на чужбине далекой и помнил про Дон свой в чужедальней стороне…» На этих словах кончилась песня… Все притихли-призадумались… Свет костра трепетал, мигая, освещая безусые лица. Каждый думал о прекрасном былом. Пригрезились внезапно далекие и привольные степи Батюшки-Дона и милые лица… «Всем спать!» — нарушил молчание начальнический голос. Грустно, под наплывом воспоминаний, разошлись легионеры по своим палаткам. И снятся осиротевшему казаку родная степь ковыльная, далекие станицы да хутора… Спи, казак!.. И да будет сон твой вещим! Верь, что когда-нибудь ты пробудишься и прекрасный сон твой станет явью. Тихо кругом, и только где-то далеко раздается протяжный, ноющий вой шакалов, нагоняющий тоску и скуку. Июль 1923 г.». Отрывок из письма легионера-казака из раздела «На чужбине» журнала «Казачий путь» № 77 от 1928 г., с. 19: «…товарищеское чувство развито до величайшей степени. Все это, собранное вместе, дает незаменимый боевой элемент. Живем в хороших казармах, имеем хорошие постельные принадлежности. Хорошо одеты, прилично едим — все это в гарнизоне, в боевой обстановке страдает все, за исключением пищи, которая улучшается вдвое. Великолепно вооружены. Кроме этого, солдат получает каждые пятнадцать дней жалованье: в гарнизоне Алжира — от 18 до 25 франков, в Марокко — от 30 до 50 франков. Сержант получает каждый месяц: в Алжире — 350 франков, в Марокко и Сирии — 650 франков. Сержант-мажор:[525] в Алжире — 400 франков, в Марокко и Сирии — 750 франков. После пяти лет службы жалованье от солдата до сержанта-мажора увеличивается наполовину. День получки — праздник полка. Назначают особые наряды для подбирания пьяных и раненых и для «порядка». Все «мирные жители» закрываются, и никто не выходит наружу, зная, что такое праздник полка. От легионера можно всего ожидать, и лучше ему на глаза не показываться. Никакой службы в эти дни нет. Через 2 дня — деньги пропиты. Легионер становится приличным солдатом, и жизнь Легиона течет тихо и спокойно в мирной, конечно, обстановке, до следующей получки жалованья. Вот та обстановка и те люди, с которыми мне пришлось прожить 5 лет… Г.К.». Для выявления положения русских во Французском иностранном легионе интересно ознакомиться с письмом атамана Донского казачьего войска А. П. Богаевского одному из видных представителей белоэмиграции в Сербии. Хранится этот документ в ГА РФ. Ф.6461. Оп.1. Д.10. Л.15. «1 июня 1927 г. № 322 Глубокоуважаемый Владимир Иосифович! Два дня тому назад послал Вам письмо и пишу снова — уже с окончательным своим решением — устроить своего сына в сербскую армию. Дело в том, что мне стало известно распоряжение французского военного министерства — выпустить иностранцев из Сен-Сира в Иностранный легион сержантами на 1 год, после чего они должны снова держать какой-то экзамен, и только тогда их могут произвести в офицеры… Никто не может сказать, чем вызвано столь обидное для русских решение. Дело в том, что другие иностранцы идут во французскую армию, а не в Легион. В училище — полная паника, и, вероятно, русские больше туда поступать не будут или же будут вынуждены принимать французское подданство. Поэтому теперь окончательно я решил устраивать сына в сербскую армию и очень прошу Вас похлопотать относительно кавалерии… На этих днях ко мне обратился господин Макеев, отец товарища моего сына, с просьбой дать ему Ваш адрес. Он хотел обратиться к Вам с такой же просьбой, как и я. Всего доброго. Искренне уважающий Вас, А. Богаевский».