Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Валентин Берестов

Башня тоже оказалась насыпной, в ней не было ни конструкций, ни бойниц, земляная копия настоящей башни. Копия — в натуральную величину.

В стенах моей крепости не было ничего. Что же она охраняла? Что должны были скрывать ее стены и башни? Какие обряды совершались внутри этих стен? Может быть, здесь после похорон, во время многолюдной шумной тризны, устраивались какие-то состязания в память о покойном и это был, так сказать, ритуальный стадион?

Во всяком случае, символические стены и башни были воздвигнуты, чтобы замкнуть собой нечто невидимое, неощутимое, созданное воображением людей. Не для себя, не для своих нужд строили они эту крепость, а для каких-то духов, богов, для таинственных сил, управлявших потусторонним миром.

Крепость была безжизненна, пуста, непонятна, и те немногие радости, которые я испытывал, работая в ней, приносила весна. Подснежники отцвели и сменились маленькими, лиловыми маками на мягких мохнатых стебельках. В пучках сухой травы начали проглядывать зеленые тона новых ростков. Стала появляться свежая сизая полынь, засветились точечки каких-то желтых цветов, крохотных, как булавочные головки, и россыпи этих цветов слились в извилистые золотые ручейки.

Я решил дождаться, когда расцветет побольше маков, и набрать букет. Но когда я утром в понедельник пришел на раскопки, маков уже не было — за воскресенье их съели овцы. Зато бурые, совершенно сухие кустики вдруг процвели точечками темно-красных цветов. А еще по крепости ползали большие черепахи. Сейчас они ходили парами, рыли новые норы. Заползали они и к нам в палатку, гремели, шуршали, не давали отдыхать. Вынесешь наружу, приползут снова.

Как-то я сидел один-одинешенек в своем раскопе и вдруг услышал у самого уха страшный грохот. Это черепаха с шумом передвигала свой панцирь прямо над моей головой. У черепах была пора любви. Я видел, как бронированный жених положил чешуйчатую голову на панцирь невесте, и вспомнил частушку про то, как танк танкетку любил, и стихи Маяковского про миноносец и миноносочку.

Птицы пели еще громче. Появились новые голоса. Верблюжонок подрос и начал убегать от матери. Однажды я услышал за стеной истошный рев верблюдицы. Я поднял голову. Из-за серой стены на меня смотрела ревущая пасть с желтыми зубами. Мне показалось, что верблюдица злится именно на меня. Я поднялся на стену. Верблюжонка вообще не было видно. Но вот он со всех ног примчался к матери. Ну и попало же малышу! Верблюдица кусала его, била копытами, гнала от себя. Бедный верблюжонок поплелся в сторону. Надо же! Чужую мать принял за свою. Но тут откуда-то появился другой. Верблюдица сразу утихла и принялась его облизывать. А у первого в каждом шаге чувствовалось смущение.

Я взглянул со стены в сторону оазиса и увидел, что далеко внизу свежим пухом зазеленели деревья.

Глава четвертая

Время шло, раскопано было уже немало, но находок не было ни у кого.

Аня Леонова закончила свой курганчик и взялась за другой. После того как она сняла насыпь, на месте кургана остался лишь светлый земляной стол. Аккуратная прямоугольная площадка, окруженная рвом. На «столе» пусто. Во рву несколько угольков да костяная труха — то, что когда-то было свеяно ветром с грабительских лопат. Прямоугольная площадка на месте кургана до странности напоминала след… экспедиционной палатки. После нас остаются точно такие же прямоугольники из канавок, вырытых на случай дождя.

Углы площадки ориентированы по сторонам света, по солнцу и звездам.

Очертания у курганов прямоугольные. Значит, они были не круглыми, как юрта, а скорее всего гранеными, пирамидальными, похожими на палатки. Только у одних эти посмертные дома, «палатки», были маленькими, вроде наших четырехместок, а у других громадными, — самый большой курган до сих пор поднимается над Чаш-тепе на шестнадцатиметровую высоту. Малые курганы были сооружены, так сказать, в соответствии с ростом покойного, а большие — с его рангом, с его положением среди сородичей. Человека после смерти высокий чин делал великаном: в стране теней его рост полностью соответствовал рангу. Смерть не уравнивала всех, а, наоборот, еще больше подчеркивала различие между племенной знатью и рядовыми кочевниками.

Некрополь был последним становищем кочевников, последним привалом, последним военным лагерем.

Перед нами словно бы расположилось могучее древнее племя. Расположилось в строгом порядке, по чинам и подразделениям. Центрами таких подразделений, наверное, были укрепленные дворы, вроде того, где я работал. Дворов этих девятнадцать. Девятнадцать подразделений племени, то есть девятнадцать родов. Почти у каждого двора высокий курган — посмертный дом родового вождя, возле моего двора такого кургана не было. Видно, ушло куда-то племя, навсегда оторвалось от могил предков, и один из родовых вождей был похоронен уже на чужой стороне.

Племя щедро поделилось своими военными трофеями с обитателями страны теней, наполнив сокровищами их последние, неподвижные, земляные шатры. Но то, что живые добыли мечами, копьями и стрелами, было отнято у мертвых простыми лопатами.

Выяснилось, что курганы еще и еще перекапывались в разные эпохи. Нашими предшественниками не были раскопаны только их края. Потом воронки заполнялись песком и пылью, и курганы возникали вновь. Это хорошо видно, если поглядеть на разрез.

Пыль… О ней всегда забываешь, думая о прежних раскопках и особенно мечтая о новых. Воображение очищает их от пыли.

Софья Андреевна Трудновская работает прямо-таки внутри смерча — бульдозер отодвигает выброшенную землю.

Курган начальника отряда дымится, как жертвенный костер. Рапопорт вместе с рабочими машет лопатой.

А в кургане Лоховица из земли и из облака пыли постепенно проступает каменная кладка склепа. Пусто. Ничего кроме скорпионов под камнями и камыша, отброшенного в сторону грабителями.

К сведению романтиков, рвущихся на раскопки в пустыню. Копать там — значит ежедневно, в любую погоду принимать примерно такую же порцию пыли, какую может дать хороший буран. А если вы работаете на курганах, то нет гарантии, что вам не придется перевеивать пыль, которую уже не раз поднимали ваши древние коллеги, грабители и кладоискатели.

Грабители шли, так сказать, по горячим следам — земля с остатками погребения иногда сыпалась с их лопат в свежий, еще не затянувшийся ров. Но создавалось впечатление, что между их уходом и нашим появлением кто-то еще ухитрился произвести здесь самые настоящие археологические раскопки и унести с собой все до последнего черепка, как того требуют строгие правила методики. Эти люди уже не знали, кто воздвиг некрополь, не знали обычаев народа, оставившего памятники и пропавшего куда-то. Иначе им было бы ни к чему раскапывать курганы почти на снос или бить заведомо бесполезный шурф на одной из земляных башен моей крепости.