Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

Он въехал во двор верхом на верблюде. Слуги склонились у бока животного, образовав собой лестницу: один чуть опустил голову, другой согнулся пополам, третий встал на четвереньки. Господин сошёл по их спинам на землю.

В отличие от слуг, его кожа была бледной, похожей на тонкую рисовую бумагу — прямо как у Ирмы. Он оказался совсем юным, не старше двадцати. Загадочный господин не носил выше пояса ничего, кроме несусветно вычурной короны — а ниже был облачён в сотканные из удивительной ткани шаровары и остроносые сапоги из переливающейся в лунном свете кожи.

Ирма разинула рот от удивления и не могла пошевелиться. Не могла даже закричать, хотя это очень хотелось сделать — происходило что-то… не то.

Юноша приблизился. Он был очень красивым, но скорее красивым по-женски — отчасти даже напоминал девушку. Хоть одежды выше пояса не было, из драгоценностей странный гость носил не только корону. Он оказался весь увешан браслетами, цепочками и перстнями, тут и там хрупкое тело покрывали серьги. Словно древний золотой идол.

— Не бойся меня, Ирма. Я не враг тебе, не враг Заржавевшему человеку и его людям. Я пришёл с миром. Я пришёл из любопытства.

Женщину это не очень убедило. Она отступила на пару шагов и охнула, ощутив спиной стену.

— Кто вы?..

Юноша улыбнулся. Его зубы были идеально белыми и идеально ровными — красивее любимого жемчужного ожерелья Ирмы.

— Ты много раз обо мне слышала. Когда местные человеки славят Иама и проклинают Амоама — они так или иначе говорят обо мне. Но я не люблю эти имена. Когда-то давно, ещё до прихода мураддинов, меня называли Отцом Пустыни. Но и это глуповато: ведь я не порождал её, а только получил в дар. Не люблю этот пафос. Я лишь пыль и песок, я сухой ветер и полуденный зной, я мираж среди барханов. Однако моё истинное имя ты едва ли выговоришь. Так и быть: зови меня Отцом Пустыни.

По внешности загадочного человека и его свите трудно было сказать, что он скромен. Но спорить Ирма, конечно, не стала.

Отец Пустыни продолжал тепло улыбаться. Несмотря на весь ужас, который лимландке внушала ситуация, в нём самом действительно не ощущалось угрозы. Ирма всё равно невольно схватилась на равносторонний крестик, болтавшийся на шее. Юноша вздохнул.

— Не нужно, Ирма. Во-первых, я правда тебе не враг. Во-вторых — тот, чей символ ты носишь, слишком далеко. И давно безмолвствует. Он ничем не помог бы тебе, даже будь это нужно.

— Откуда вы знаете?.. — единственное, что удалось вымолвить вмиг засохшими губами.

— Я ведаю все дела мира, таков мой особый дар — особый даже по меркам тех… к кому я принадлежу. Именно потому и захотел взглянуть на тебя.

— Я?.. Что?.. Почему?..

— Я узнал, что Книжник покинул свой остров и направился в Ульмис. Узнал, что затих тот, кому молятся на твоей родине. Узнал, как испуган этим Князь на востоке и что задумали Сёстры из его леса. Новая книга уже пишется, и когда оказалось, что кое-кто из её важных героев сейчас в моих землях… Раньше было любопытно, но теперь эта история захватила всё моё внимание.

Книжник и книга? Князь и сёстры? Ирма ничего не могла понять, кроме одного: юноша пытается поколебать её веру в Творца Небесного. А женщина веровала пусть не слишком истово, но больше многих. Конечно, стать героиней чьей-то книги приятно — особенно важной героиней, раз уж всё выходит так. Но…

Отец Пустыни взял Ирму за руку, чему она не смогла воспротивиться. Кожа юноши была холодной и сухой, но очень мягкой. Нежное прикосновение. Шеймус прикасался к ней совсем не так.

— Ответь мне на один вопрос.

— Вы же ведаете все дела мира?.. — дерзость вырвалась как-то сама собой.

Отец Пустыни не разозлился. Он звонко, музыкально захохотал.

— А ты отважная женщина! Это чудесно. Да, я ведаю все дела мира, но мне интересны мысли тех, кому Книжник отвёл столь важное место в своём новом труде. Поэтому всё-таки ответь… Ты ведь любишь Заржавевшего человека, правда?

— Да.

— Несмотря на то, что он с тобой сделал?

Ирма хотела сказать, что давно обо всём забыла, но эти слова буквально застряли в горле. Лгать самой себе ещё можно, но Отцу Пустыни — явно бессмысленно. Ирма не забыла ничего. Ни одной самой маленькой детали. Она выкинула из-под рыжей шевелюры очень много дурного, что случилось в жизни, но только не это.

— Ирма, ответь на мой вопрос, и тогда я отвечу на два твоих. О чём угодно. Хорошая сделка?

— Я давно ему всё простила.

А вот это было правдой.

— Да, я это знаю. Хороший ответ. Раз так, то послушай: ты должна позаботиться о Заржавевшем человеке. Он силён, возможно — как никто из живущих сейчас. Могуч телом потому, что ещё мощнее духом. Однако он всё-таки лишь человек. И ему не справиться в одиночку со всем тем, о чём нынче пишет Книжник. Но он должен. Есть те, кто рождены, чтобы победить. Понимаешь?

Женщина вспомнила, что Шеймус с месяц назад произнёс то же самое. В дурмане, страдая от потери крови, почти засыпая… Он ли говорил с Ирмой тогда?

— Я понимаю.

— Хорошо. Каковы два твоих вопроса?

— Всё кончится хорошо?

— Нет. Как бы ни сложилась эта история, Книжник не задумал счастливого финала: ни в одном из всего множества вариантов, которые я вижу и которые выбирать человекам. Но поверь, ты не будешь сожалеть. Трудно объяснить, почему: не поймёшь. Но ты вспомнишь мои слова после.

Странно, что она вообще задала столько пространный вопрос. А вот второй вышел простым и естественным.

— Я ещё увижу Лимланд?

Юноша покачал головой.

— Нет. Ты увидишь очень многое, тебе предстоят удивительные вещи. Даже вообразить их сейчас трудно. Но домой ты больше никогда не попадёшь. Прости.

Жаль, но это было не самое страшное, с чем Ирма сталкивалась в жизни. И уж точно не самое ужасное, что она могла представить.

А затем всё рассеялось. Ирма только услышала звон, с которым разлетелся вдребезги кувшин, выскользнувший из рук. Ничего больше не было во внутреннем дворике: ни Отца Пустыни, ни его свиты. Только слышался топот: это спешил на помощь Идвиг, сжимающий алебарду.

— Ирма! Ты в порядке?!

Она не нашла слов, чтобы ответить.

Глава 2

Игги старался играть на лютне как можно громче: шум из-за шторы, отделявшей угол комнатушки от остального пространства, его порядком раздражал. Кеннет пыхтел и рычал, а девчонка визжала так, будто её резали.

Хорошо бы в самом деле не резали, а то с Кеннета станется.

Ничего не попишешь: хотя город портовый, он всё-таки не безразмерный — и лучше уж такая тесная комната в более-менее нормальном доме возле порта, чем лагерь за стенами. Лагерями солдаты уже были сыты по горло — слишком долгая кампания. Нужно то, что в Ульмисе назвали бы «зимними квартирами», пускай в халифате не бывает никакой зимы.

— Кеннет, ты сраное животное! Можно потише? — рыкнул Арджи, которому всё это тоже надоело.

Кеннет ничего не ответил. Девчонка продолжала верещать: крики перемежались фразами на непонятном никому из солдат языке. Она не была мураддинкой. Незадолго до прибытия наёмников Альма-Азрак оказался наводнён беженцами: это были толпы ашраинов, этнического меньшинства халифата. Насколько Игги понял путаные объяснения через третьи руки, ашраины исповедовали иную религию, говорили на собственном языке и когда-то давным-давно правили всеми землями севера Шера — до прихода мураддинов. В последние века положение их стало незавидным, а особенно печальным сделалось из-за неких последних военных событий. Игги не знал подробностей.

Потому многие тысячи людей и ломанулись в столицу. Первые волны проникли в город, но теперь ворота закрылись: колоссальная масса людей скопилась под стенами, будто осадившее их войско. Оставшихся пытались ловить и выгонять прочь, но получалось так себе.

Вот Кеннету и взбрендило в голову трахнуть ашраинку: мол, никогда не пробовал! Найти готовую отдаться за деньги, конечно, не стало проблемой. Хотя подписывалась ли она на то, что второй час творилось за шторой — большой вопрос.